Миссис Вандерс, маленькая девочка, Киран, Рави или Джаспер?
Тетя Магнолия?
Джейн в раздумьях.
Куда мне пойти?
Лжецы без границ
Джейн принимает решение.
– Я бы с радостью прогулялась с тобой, Киран, но, если не возражаешь, чуточку позже. Мне нужно кое-что проверить.
– Ладно, – разочарованно вздыхает Киран. – Я буду в зимнем саду, приходи, как освободишься.
– Я найду тебя там, – говорит Джейн. – Обязательно.
Киран удаляется.
Джейн должна узнать правду об этой маленькой девочке, похожей на Грейс Панзавекки. Что, если она в опасности?
На лестничном пролете Джейн встречает Джаспера, который начинает скакать вокруг нее, коротко погавкивая. Кажется, ее пытаются пасти.
– Джаспер, я тебе не овца! – смеется она, сбегая по ступенькам.
Бассет остается на месте, отчаянно скуля.
– Ты можешь пойти со мной, – говорит Джейн. – У меня есть одно важное дело. – Кажется, собаки хорошо ищут людей?
Она поворачивается и спускается еще на несколько ступенек. Когда девушка оглядывается назад, Джаспера уже нет. И как она собирается искать девочку, если не может уследить даже за собакой, которая была здесь буквально пару секунд назад?
– Да, Джаспер, напарник из тебя никудышный, – бормочет она в пустоту.
Вернувшись к своему делу, Джейн, лавируя между декораторшами в приемном зале, подходит к боковому столу, на который девочка что-то положила. Рядом с семейной фотографией с изображением Киран, Рави, Октавиана и какой-то моложавой блондинки – должно быть, Шарлотты – она видит непонятный предмет, похожий на маленький столик. Это дубовый постамент с круглым зеркальным покрытием. Посреди зеркала виднеется маленькое отверстие. В целом эта штука выглядит не особо значительной. Рядом появляется одна из цветочниц.
– Такая подставка мне и нужна, – удовлетворенно отмечает она и ставит на постамент вазу.
Значит, все нормально. Каким бы ни было предназначение постамента, сейчас это подставка для сирени. Что же девочка оставила здесь, его или семейное фото Трэшей? И куда отправилась после?
Джейн пересекает венецианский дворик, не имея ни малейшего представления, куда идти дальше. Она уже знала некоторые комнаты слева: танцевальный зал, приемный зал, кухню. Любопытство толкает Джейн вправо, через восточную аркаду, а затем в комнату, которую она прежде не видела: старомодные зеленые обои в цветочек, парчовые диваны, аляповатый ковер, и никаких тебе маленьких девочек.
Джейн проходит ее насквозь, открывает противоположную дверь и попадает в другой мир: перед ней оказывается зал для боулинга. Это не похоже ни на один боулинг, который она когда-либо видела или могла себе представить: стены сделаны из грубого камня и укреплены широкими деревянными балками, освещение тусклое и мрачное, как в пещере. Перед Джейн простираются две дорожки – полированная гладь из клена и сосны. В конце каждой из них поблескивают кегли. Похоже на место, куда Крысолов приходит поиграть в одиночку, после того как похоронил всех своих детей.
Ощущая смутное беспокойство из-за пропавшего ребенка, Джейн идет прямо по левой дорожке – это единственный путь к двери на другом конце помещения. То, что дорожки предназначены не для ходьбы, довольно сильно смущает ее и даже кажется аморальным.
Она открывает дверь, мир снова меняется. Тепло. Свет, плеск воды и запах хлора: крытый бассейн. Во всю стену напротив – огромный длинный аквариум. Флуоресцентная зеленая мурена прижимается к стеклу, словно рассматривая Джейн, а смертельно опасная бычья акула лениво плавает, не обращая на девушку никакого внимания.
Джейн с тревогой осматривает гладь бассейна, боясь обнаружить девочку утонувшей. Слава богу, он пуст. В аквариуме есть дверь – простая деревянная дверь с латунной ручкой. Это кажется настолько необычным, что, открывая ее, Джейн ожидает, что сейчас вся эта вода, вместе с муреной и бычьей акулой, хлынет через дверной проем прямо на нее. Однако видит перед собой лишь узкий темный коридор, идущий мимо аквариума к другой двери. Открыв ее, Джейн оказывается на клумбе с подснежниками.
Камень отражает порывы сильного ветра. Джейн слышит звук разбивающихся волн где-то внизу. Ей нужно время, чтоб сориентироваться: она где-то в задней части Дома.
Слева, на некотором расстоянии от огромной стены, прижавшись к окружающему террасу бордюру, на полу сидит девочка. Она ежится, обхватив руками колени.
Джейн бесшумно движется к ней. Девочка плачет и дрожит. Короткие кудрявые темно-русые волосы, опухшие от слез глаза. На джинсах и блестящих фиолетовых кроссовках видны следы мокрой травы.
Когда Джейн подходит ближе, девочка вскакивает, смотрит на нее и приседает, как бегун перед стартом. Джейн замирает и успокаивающе поднимает руки.
– Все хорошо, – говорит она, сама не уверенная в этом, но инстинктивно желающая успокоить малышку.
– Ты кто? – настороженно спрашивает та.
– Я Дженни.
– Ты с… – начинает девочка, затем вставляет несколько слов на французском. Ее произношение превосходно.
– С кем?
– Не важно, – говорит девочка. – Что ты здесь делаешь?
– Ты сказала «espions sans frontières»?[13]
– Нет, – говорит ребенок. – Что ты здесь делаешь?
– Это означает «шпионы без границ».
– Я не говорю по-французски. И не понимаю, о чем ты. Так зачем ты здесь?
Она не лучшая в мире лгунья, эта маленькая девочка.
– Потому что я увидела тебя в приемном зале и решила узнать, куда ты пошла.
– Нет, – резко обрывает ее девочка. – Почему ты в этом Доме? Кто ты такая?
Джейн поймала себя на том, что продолжает говорить успокаивающим тоном.
– Моя подруга Киран пригласила меня сюда. Дом принадлежит ее отцу.
– Серьезно? – спрашивает девочка. – То есть ты всего лишь человек?
– Конечно. Кем же еще я могу быть?
– Почему я должна тебе верить?
– Грейс? Что происходит?
– Я не Грейс, – поспешно отвечает девочка. – Меня зовут Дороти.
– Хорошо, – говорит Джейн, стараясь сделать вид, что поверила. – Рада познакомиться, Дороти. Ты живешь здесь?
– Я родственница миссис Вандерс, – отвечает она. – Двоюродная племянница. А тут в гостях.
– Забавно, потому что ты безумно похожа на Грейс Панзавекки, – замечает Джейн.
– Я не знаю, кто это.
– О ней говорят в новостях.
– В новостях много о чем говорят. – Влажной рукой Дороти убирает челку. – Во Французском зоопарке медведь укусил женщину. В Сиэтле две недели подряд идет град из лягушек. В Нью-Йорке парень умер от оспы.
– Грейс Панзавекки – маленькая девочка, ее родители пытались ограбить банк на Манхэттене, а потом вся их семья исчезла.
– Это нелепо, – говорит Дороти. – А что насчет их собаки?
– Собаки? – повторяет Джейн в замешательстве. – Какой собаки?
– Я имею в виду, была ли у них собака?
– Кажется, да, – говорит Джейн, припоминая, что ведущий новостей, сам похожий на сенбернара (чем и запомнился ей), вроде бы и правда что-то говорил о собаке. – Забавно, что ты спрашиваешь об этом. Я действительно помню собаку. Немецкая овчарка? Полицейские обнаружили ее в доме после того, как семья Панзавекки исчезла.
– Что еще? – спрашивает девочка.
– Насчет собаки?
– Да. Кто о ней заботится?
– Не знаю, – отвечает Джейн, – в новостях не говорят о собаке. Там говорили о причастности мафии, пропаже детей и о том, что ребенок болен оспой.
– Какая еще оспа? У ребенка нет оспы!
– Что? Точно, – спохватывается Джейн, понимая, что ошиблась. – Прости. Ты права. Ты упомянула парня из Нью-Йорка, который умер от оспы, и я запуталась. Они говорят, что у ребенка на коже какие-то пятна, подозревают ветрянку или что-то вроде того.
– Вирус оспы может быть снова использован в виде биологического оружия, – важно говорит девочка. – Как то, что британцы сделали с коренными американцами в Форт-Питте[14] во время войн с индейцами и французами. Ты знала об этом?
– Никогда не задумывалась, – признается Джейн. – Кажется, ты много об этом знаешь.
– Оспа должна быть одной из тех болезней, которыми больше нельзя заразиться, – говорит девочка. – Предполагается, что штаммы вирусов будут только в лабораториях: один – в Атланте, другой – где-то в России. Только для потомков. Но это лишь на словах. Микробиологи могли модифицировать вирус оспы, чтобы использовать в современной войне.
– Хорошо, – соглашается Джейн. – Несколько дней назад в новостях передавали, что с тем парнем, который заболел оспой, произошел очень странный случай. Он ворвался в лабораторию ЦКЗ[15] в Атланте и пробрался туда, куда не следовало.
– Как же. – Девочка выпятила подбородок с явным презрением. – Правдоподобная история, конечно.
Джейн пытается припомнить все, что слышала в новостях. Джузеппе Панзавекки и его супруга Виктория – микробиологи. Они покинули свою лабораторию и попытались ограбить банк Манхэттена. В какой-то момент горе-грабители запаниковали, выбежали из банка и скрылись за углом. Кассирша была настолько ошеломлена, что повернулась к коллеге и спросила: «Это что, сон?»
Но это был не сон, и поскольку в этом банке Панзавекки хранили свои сбережения и частенько заезжали туда во время обеденных перерывов, их сразу опознали. Полиция немедленно обыскала лабораторию (никаких следов), дом (пустой, не считая немецкой овчарки) и частную академию их «блистательной восьмилетней дочери Грейс», которая попросилась в туалет и больше не вернулась в класс.
Поиски переместились на участок Центрального парка, где по утрам гуляли младшие Панзавекки – Кристофер и малыш Лео – и где с «обезумевшей нянечкой» приключилась истерика. Она прогуливалась с детьми под одной из арок, когда «человек со стальной хваткой» обхватил ее сзади и что-то приложил к лицу. Женщина старалась прикрыть детей руками, пыталась кричать, но потеряла сознание. Последнее, что она запомнила, – как напавший осторожно кладет ее на землю под звучащую неподалеку мелодию из «Крестного отца».