– Вот! – орет Рави, тыча предметом, который он держит, прямо ей в лицо. – Вот что со мной происходит!
С того места, где стоит Джейн, ей не видно лица миссис Вандерс. Она молча протягивает руку вперед, берет постамент, рассматривает его, а затем передает Люси. Бледная как простыня, та тоже исследует его, особенно небольшое отверстие в центре зеркального покрытия. Она поднимает перепуганные глаза на Колина, стоящего неподалеку. Люси выглядит не лучшим образом, – кажется, она потрясена.
– Рави, – говорит она, прочистив горло, – скульптуру сняли прямо с основания. Если сама скульптура не повреждена, ее легко можно будет прикрепить на место.
– Зашибись! – восклицает Рави саркастически. – Охренительно, я бы сказал! Только где, мать вашу, скульптура?!
– Рави, глубоко вдохни и успокойся, – советует миссис Вандерс. – Скажи лучше, где ты это нашел.
Рави тычет в ряд столов у стены:
– Там! На нем была ваза с сиренью, – типа, это праздничная декорация!
– Хорошо, – говорит миссис Вандерс. – Еще один вдох.
– Вчера его здесь не было. – Рави пытается говорить спокойно. – Ни одной из частей статуи здесь не было, когда я вошел. Кто-то взял скульптуру, снял рыбу, а постамент поставил обратно! Какой псих мог это сделать?
Джейн вспоминает, как прошлой ночью Рави спрашивал Октавиана о какой-то скульптуре ценой в миллион долларов. Рыба, пропавшая скульптура рыбы авторства Бранкузи. Этот маленький зеркальный столик должен быть пьедесталом для рыбы Бранкузи, которая стоит миллион долларов.
– Не понимаю, – шепчет Джейн уборщику. – Скульптура ведь сто́ит целое состояние! Я бы поняла, если бы кто-то ее украл, но зачем ломать?
«И зачем, – думает она про себя, – было Грейс Панзавекки приносить его и класть на стол в приемном зале? Может быть, после неудачной попытки ограбления банка ее родители решили попробовать себя в краже предметов искусства?»
Сейчас Рави терроризирует миссис Вандерс, требуя от нее список всех, кто заходил в Дом в последнее время. Внезапно он поворачивается к Фиби Окада, выплевывая ей в лицо:
– Где твой муж? Где Филипп? Он свалил, да?
– Хороший вопрос, – шепчет Джейн и бросает взгляд на подозрительно притихшего уборщика. Тот, оказывается, уже ушел, оставив после себя лишь мокрую тряпку и ведро с пеной. В замешательстве Джейн оглядывается и успевает заметить, как уборщик поспешно скрывается в восточном крыле.
Ее это не особо беспокоит, тем более что внизу начинает твориться что-то странное.
– Я сделаю вид, будто не заметила, как ты только что пытался обвинить моего мужа в воровстве, – говорит Фиби, а затем гордо уходит прочь в сторону венецианского дворика. Но перед тем, как уйти, она запрокидывает голову назад и бросает взгляд на Джейн или, скорее, на пространство рядом с ней, туда, где только что был уборщик. И в этом есть что-то… преднамеренное. Взгляд у Фиби злой.
Этого оказывается достаточно, чтобы Джейн стремительно повернулась и бросилась к ближайшему балкону с видом на атриум – узнать, куда направляется Фиби. За ее спиной миссис Вандерс пытается объяснить Рави, что сломанная скульптура может быть случайностью или глупым розыгрышем. В ответ Рави требует немедленно вызвать ФБР, ЦРУ и Интерпол.
Тем временем перед Джейн, в ее собственном мире недоумения, Фиби через внутренний двор приближается к западной лестнице. Она взлетает, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки зараз, – Джейн никогда в жизни такого не видела. Фиби каким-то невероятным образом удается достичь подобной скорости в туфлях на высоком каблуке, причем без всякого шума; Джейн не слышит ничего, кроме голосов в приемном зале и плеска фонтана. Кто такая Фиби? Кем она работает? Фиби время от времени бросает отчаянные взгляды на балконы третьего этажа, и в какой-то момент, проследив за ее взглядом, Джейн видит уборщика, медленно огибающего поверху атриум. Похоже, Фиби хочет перехватить его, причем это крайне важно.
«Espions sans frontières», – сказала Грейс, или, по крайней мере, так послышалось Джейн.
Espions. Шпионы.
Джейн бросается вперед еще до того, как успевает принять окончательное решение. Она настигает уборщика на последнем повороте перед крылом слуг. Не слыша, как она приближается, он ныряет за угол и снова скрывается из виду. Джейн слышит, как уборщик начинает переговариваться с Фиби, которая, видимо, спешила за ним, не переводя дыхания. Джейн замирает. Внезапно она видит себя со стороны: она преследует уборщика, шпионит за Фиби, подслушивает… Зачем ей все это?
– Привет, – говорит Фиби будничным голосом. – Куда идешь?
Мужчина прочищает горло:
– В ванную.
– Так далеко? На каждом этаже возле главной лестницы есть по туалету. Ты прошел уже два.
– Почему вас волнует, какой ванной комнатой я пользуюсь?
– Когда обнаруживается кража, – отвечает Фиби, – все передвижения имеют значение. Ты так не считаешь? Интересно, что ты ускользаешь именно в тот момент, когда один из членов семьи устраивает сцену и всеобщее внимание приковано к нему.
Джейн больше не может это слушать. Неужто Фиби преследовала случайного парня, подозревая в воровстве, только потому, что ему приспичило пописать? Джейн выходит из-за угла.
– Фиби, – говорит она, – что ты делаешь?
Кажется, никто не удивлен ее появлением.
– Дженни? – Фиби приподнимает бровь. – Пришла играть в Робин Гуда?
– Что это вообще значит? Я здесь, чтобы сообщить этому парню, что он может пользоваться ванной в моих комнатах, если хочет. Если ты так думаешь о Робин Гуде, то да.
– Давай, «женщина – спасение Земли», – говорит Фиби, – продолжай защищать «голодных и обиженных»[16], но я взяла его на мушку и намереваюсь рассказать об этом Рави или миссис Вандерс.
– Что рассказать? Что ты можешь процитировать стихотворение, выгравированное на статуе Свободы? Или о том, как не пускаешь людей в туалет? Или что ты ненавидишь мигрантов?
– «Голодных, оскорбленных», – перебивает их мужчина.
– Что? – хором спрашивают Джейн и Фиби.
– «Пришлите мне отверженных судьбой», – продолжает он. – «Я ключ вручу обиженным, бездомным, И свет зажгу над дверью золотой!»
– О! – восклицает Джейн.
– Да мне все равно, – фыркает Фиби. – Я британка.
– И? – спрашивает уборщик. – А я из Южной Кореи.
– Ну а я американка, – говорит Джейн. – И я несколько обижена этим стихотворением теперь, когда его услышала. Мои предки не были «отверженными»!
– Возможно, формулировка была подобрана для аллитерации, – предполагает мужчина, бросая на девушку быстрый изучающий взгляд. Его глаза пробегают по ее ботинкам, по красно-оранжевой гофрированной рубашке, узким полосатым джинсам и буйным кудрям. Джейн чувствует себя так, будто ее фотографируют глазами.
– У меня болит голова, – капризно морщится Фиби. – Так ты берешь этого уборщика в свой туалет или нет?
– Тьфу! – с отвращением сплевывает Джейн. И как только некоторые люди могут быть такими снобами!
– Мои комнаты в другом конце дома, – обращается она к корейцу.
– Спасибо, – отвечает он.
– Как вас зовут?
– Джи Хун.
– Джи Хун, – повторяет Джейн, протягивая руку. – А я Дженни. Вы любите стихи?
– У меня прекрасная память, – отвечает он. – Я использую мнемотехнические методы.
Фиби наблюдает, как Джейн и Джи Хун удаляются.
Воспользовавшись ванной Джейн, Джи Хун уходит, в качестве прощального подарка продекламировав ей «Слышу, поет Америка» Уолта Уитмена. Это немного странно, но Джейн уже настолько привыкла к странностям, что удивилась бы, услышав что-то иное. Джи Хун на мгновение задерживает на ней взгляд, затем быстро кивает и уходит.
Почесывая голову, Джейн возвращается к своему зонтику «Пальто тети Магнолии», заняв руки лоскутками ткани – переливающейся и цвета металлик, – позволив работе полностью ее захватить и продумывая мельчайшие детали. Espions sans frontières. Шпионы без границ. Джейн не эксперт в мире шпионажа, однако уверена, что если бы не было границ, шпионов бы не существовало.
Может быть, она неверно расслышала Грейс.
Вскоре ее желудок сообщает, что пришло время обедать. Джейн понятия не имеет, есть ли в Ту-Ревьенс официальный обеденный час, и решает, что это не имеет значения. Она пойдет на кухню, принесет еду с собой и будет есть во время работы.
– Голоден, Джаспер? – спрашивает она у кровати, проходя через спальню.
Джаспер высовывает любопытный нос наружу и фыркает.
– Я иду на кухню, если тебе интересно.
Он рьяно бросается вслед и так плотно приникает к ее ногам, что Джейн чувствует себя небезопасно на лестнице и вынуждена держаться за перила. На площадке второго этажа она чуть не спотыкается об него.
– Джаспер! Мне нужны мои ноги, чтобы ходить! Но я не могу этого делать, когда к ним прилипла шестидесятифунтовая собака. Мне приятна твоя компания и твоя морда, похожая на банан, но мы не можем занимать одно и то же место, понимаешь?
Пес вскакивает на передние лапы, явно не собираясь ее пропускать. Он прыгает на месте перед высокой картиной с зонтиком, подвывая, как распевающаяся перед выступлением оперная певица.
– Пушистик, – вздыхает Джейн. – Тебе наверняка будет рад и любой другой человек в этом Доме.
Затем она направляется в западное крыло: ей только что пришла в голову одна мысль. Наверняка Трэши или гости сейчас обедают, и ей не хотелось бы к ним присоединяться. Если существует задний вход на кухню, он должен быть где-то в нижней части лестницы в конце западного крыла. Надо проверить.
Она не особо всматривается в висящие на стенах картины, пока что-то знакомое не привлекает ее внимания. Это фотография тети Магнолии, да какая огромная! Отступая назад, чтобы поймать наилучший угол обзора, Джейн жадно всматривается в нее. Бычок, крошечная желтая рыбка, выглядывает из хищной пасти огромной серой рыбы. Джейн помнит этот снимок: тетя Магнолия сделала его где-то у побережья Японии. И сейчас Джейн ощущает себя такой маленькой рыбкой – желтой и решительной, но не совсем в безопасности.