– Спасибо, Артур, – благодарит мужа миссис Вандерс. – Перед Праздниками такая суматоха.
«Здесь всегда так», – говорит мистер Вандерс, хихикает, а затем чихает. Затем связь обрывается. Миссис Вандерс кладет рацию обратно в корзину.
– Какой сыр ты предпочитаешь? – спрашивает она. – Мюнстер или грюер?
– Что? – говорит Джейн. – Сыр?
– Я делаю тебе сэндвич, – напоминает экономка. – Ты любишь паштет из куриной печени?
– Вы… – Голова Джейн раскалывается. – Вы используете скульптуру Бранкузи, чтобы заплатить кому-то, кто вывезет детей Панзавекки из дома? И это как-то связано с оспой?
– Вот видишь, – замечает миссис Вандерс, на секунду перестав нарезать толстый черный хлеб и пристально посмотрев на Джейн. – Это то, о чем я говорила. Если тебе удалось нас раскусить, это значит, что у тебя есть способности к подобной работе.
– Но это ведь не ваш Бранкузи, – продолжает Джейн. – Вы его воруете?
– Мы не крадем семейные произведения искусства, – говорит миссис Вандерс. – Мы одалживаем их, чтобы использовать в качестве залога, пока выступаем посредниками. Я передаю картину или скульптуру человеку Х. Человек Х дает мне некий объект – это может быть агент, которого я пытаюсь спасти, или информация, или товар, – и я передаю этот объект человеку Y. Человек Y расплачивается со мной тем, что нужно человеку Х – опять же, человек, информация или товар, – и я доставляю это человеку Х. Человек Х возвращает мне картину или скульптуру. Шедевры – превосходная альтернатива наличным: узнаваемые, обладающие бесспорной ценностью. Их сложнее отследить, чем наличные, которые в любом случае не вариант, потому что у нас их нет.
Джейн ловит себя на том, что кивает как китайский болванчик. Она слышала о такой стратегии.
– Но Рави ведь не знает, – говорит она.
– Никто из семьи Трэш не знает о существовании ESF, – говорит миссис Вандерс. – Я скажу ему, что взяла картину, чтобы почистить, или что провожу какое-нибудь исследование.
– Вы соврете. – Джейн упорно хочет называть вещи своими именами.
Миссис Вандерс кладет на хлеб сыр, паштет и соленые огурцы.
– Люди хотят причинить вред этим детям, – говорит она. – Одна женщина обещает перевезти Грейс и Кристофера Панзавекки в обмен на краткосрочную аренду нашего Бранкузи, а также нашего Рембрандта. Это необычная женщина. Ей не нужны ни деньги, ни информация, ей надо лишь, чтобы разные произведения искусства какое-то время пробыли у нее в коллекции. И она никогда не просит что-нибудь легкое. Картина Рембрандта большая и тяжелая, написанная на дереве, а скульптура Бранкузи очень хрупкая, но сейчас она попросила именно эти две. Мы вернем их в Дом в течение недели.
– Почему Панзавекки так важны?
– Я не могу ответить на этот вопрос. ESF предоставляет защиту политическим агентам, которых эксплуатируют, похищают, отбирают у них детей, оставляют на произвол судьбы. Если их благонадежность ставится под сомнение, мы разрабатываем стратегии отступления, обеспечиваем безопасное перемещение для них и членов их семьи. Зачастую наши услуги требуют помощи третьих лиц, которые помогают нам не по доброте душевной – они требуют платы. Мы научились использовать все доступные нам средства.
– Обманывая людей в этом Доме, которые безоговорочно вам доверяют, – замечает Джейн.
– А что мне остается? – возмущается миссис Вандерс. – Никогда не лгать и ставить под угрозу множество человеческих жизней? Не рисковать предметами искусства, когда они могут обеспечить безопасность детей?
– Мне нужно идти, – говорит Джейн.
– Не вздумай болтать, – предупреждает ее миссис Вандерс. – Помни, что Грейс Панзавекки восемь лет, а Кристоферу всего два. Ты подвергнешь опасности их жизни, если скажешь об этом не тому человеку. Хочешь, чтобы это было на твоей совести? Смерть детей?
– Почему я должна верить, что вы им помогаете? – говорит Джейн. – Если это так, почему Грейс пытается улизнуть? Почему она сломала скульптуру, которая вам так нужна для ее «спасения»?
– Грейс – глубоко травмированный ребенок, которого выдернули из семьи и который отчаянно хочет вернуться домой, – вздыхает миссис Вандерс. – Но не понимает, что дома больше не существует. Она пытается создать нам проблемы, привлечь внимание. Она так себя ведет… Но даже она понимает, где грань!
– Почему ее дома больше не существует? Что произошло?
– Тебе не нужно так много знать на данном этапе, – говорит миссис Вандерс.
– Где малыш Лео? – спрашивает Джейн. – Почему никто о нем не упоминает?
– Он в безопасности, – отвечает миссис Вандерс. – Вот твой сэндвич, немного винограда и кумкват.
Она так сильно пихает Джейн тарелку, что виноград падает и укатывается в неведомые дали кладовки.
– Не могу поверить, что вы лжете Рави, – никак не успокаивается Джейн. – И Киран тоже. Каждый божий день. Как вы можете так поступать?
Лицо миссис Вандерс каменеет. Она швыряет на тарелку Джейн пончик, заставляя улететь еще несколько виноградин.
– Мы будем следить за тобой, – говорит она. – И узнаем, если ты начнешь бродить по дому. У нас есть способы отследить, пользуешься ли ты мобильной связью или Интернетом. Если мы выясним, что ты не держишь рот на замке, ты очень об этом пожалеешь.
– О! – восклицает Джейн. – Теперь я просто жажду на вас поработать! Всю жизнь мечтала о работе, на которой можно угрожать невинным гостям и лгать всем, кто мне доверяет.
– И еще, – продолжает миссис Вандерс, не обращая внимания на тираду Джейн. – Ты останешься здесь. Я попрошу кого-нибудь проводить тебя до твоих комнат.
– Да пошли вы! – говорит Джейн, резко разворачивается и уходит.
Когда Джейн с тарелкой в руках поднимается по задней лестнице, с западных чердаков спускается Патрик. Джейн совсем не удивлена такой встрече. Поравнявшись с ней, Патрик разворачивается и пристраивается рядом. Она даже не удостоила его взглядом.
– Что бы ты сделал, если бы я начала сейчас кричать о вашей дурацкой организации? – спрашивает Джейн. – Связал бы и заткнул рот кляпом?
– Нет, – спокойно отвечает Патрик. – Я остановил бы тебя иначе.
– Ты знаешь, что я ни в чем не виновата, – говорит Джейн. – И я не просила меня втягивать во все это дерьмо.
– Правда? Разве не ты преследовала Грейс сегодня утром? И разве не ты расспрашиваешь всех подряд о своей тете?
– Явно уж не для того, чтобы узнать, что она была шпионом!
– У нее были на то причины.
– Сделай одолжение, – говорит Джейн. – Не хвастайся, что знал мою тетю лучше меня.
– Не будь дурочкой, – говорит Патрик. – Она была твоей тетей. И ты единственная, кто по-настоящему ее знал.
Кажется, он искренен, но теперь это звучит настолько абсурдно, что Джейн не находит, что ответить. Они возвращаются обратно тем же путем – через второй этаж западного крыла, мимо фотографии тети Магнолии.
Конечно, если это ее фотография.
– Все эти годы, – говорит Джейн, – ты врал Киран о том, кто ты есть на самом деле.
Весь оставшийся путь он проделывает в тишине.
Джейн вспоминает вопросы, мучившие ее после смерти тети Магнолии. С Антарктического полуострова до Джейн дозвонился один из членов экспедиции. «Наступил шторм, – сказал он, его голос обрывался; связь на том конце была ужасной. – Она оказалась слишком далеко от базы. Она так и не вернулась. Мне очень жаль».
Тогда Джейн не поняла, что значат эти слова.
Потом она обратилась к своему доктору, доктору Гордон, и спросила: каково это – умереть в метель в Антарктиде?
Доктор Гордон осторожно присела рядом с Джейн. «Сначала кровь отливает от кожи и конечностей, приливая к сердцу, – сказала она. – Это называется вазоконстрикцией. За счет нее тепло сохраняется в организме».
Доктор прерывает рассказ и ждет, пока Джейн кивнет.
– Затем человека пробирает дрожь. По всему телу. Человек становится неповоротливым, ему трудно управлять руками и ногами. – «Еще один кивок». – Мысли путаются, начинаются провалы в памяти. Наступает апатия, человек мало что понимает. Он может где-нибудь зарыться, словно медведь перед спячкой, прежде чем потеряет сознание. Потеряв сознание, человек может время от времени приходить в себя и видеть галлюцинации, но в какой-то момент засыпает уже окончательно и больше не просыпается. Тело умирает долго, но в это время человек не испытывает страданий. Понимаешь, Дженни? В свои последние минуты она не страдала.
Но Джейн не могла вынести мысли о том, что тетушка Магнолия прекрасно понимала, что значит эта сонливость, охватившая ее в антарктической метели. С того дня Джейн стала засыпать еще хуже, потому что именно так, в ее представлении, умерла тетушка Магнолия.
Тетя вообще когда-нибудь ездила в Антарктиду? Или Джейн напрасно притащилась к врачу и терпела этот кошмар? Ее вдруг бросило в жар от стыда при мысли, что тетушка Магнолия лгала ей.
Она находит глазами рамки с фотографиями, которые утром развесила по стенам. Морской черт в Индонезии. Кальмар в Перу. Падающие лягушки в Белизе. Канадский полярный медведь, замерший под водой. Тетушка Магнолия привыкла рисовать для Джейн карту местности после каждой поездки, в которой бывала, с аккуратно записанными датами, чтобы Джейн могла следить за перемещениями, зная, где тетушка находилась в тот или иной момент.
Все лгут. Остальные знали, где на самом деле была тетушка Магнолия. Вероятно, и Айви знала. Джейн подошла к изображению, на котором сама тетя Магнолия стоит на морском дне в Новой Зеландии в подводном снаряжении и трогает кита. Она ли это? В акваланге может быть кто угодно.
Джейн тянется за карманным ножом с множеством инструментов. Снимает фотографию со стены и достает отвертку. Когда основа ослабевает, Джейн отбрасывает ее в сторону, хватает фотографию и разглядывает человека, стоящего на дне океана.
«Лгунья!» – шепчет про себя Джейн и разрывает фото пополам, отделяя человека от кита. Затем, с нарастающей яростью, она продолжает рвать снимок, пока от него не остается лишь множество мелких кусочков. Она подбегает к камину в спальне, бросает обрывки внутрь, затем отправляет туда же куски поломанной рамки. Найдя коробок спичек, она поджигает сразу несколько и закидывает следом.