– Пойду прогуляюсь, – обращается Джейн к Киран и Октавиану. – До встречи.
Джаспер поворачивается и выбегает в коридор, возбужденно подпрыгивая. Джейн следует за ним.
Джаспер ведет Джейн вниз по лестнице. На этот раз он не путается под ногами. В приемном зале пес подводит ее к женщине, собирающей с пола осколки стекла и сирень. Джейн не сразу ее замечает, и, расстроенная этим фактом, едва не врезается в другого человека. «Тетя Магнолия, – повторяет она. – Тетя Магнолия, тетя Магнолия».
Ее взгляд падает на фотографию в рамке на краю стола. На фотографии довольно молодая светловолосая женщина в окружении незнакомых людей. На лице у нее застыла одержимая улыбка; Джейн понимает, что это Шарлотта. Джейн вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть снимок, но Джаспер упорно толкает ее в другую сторону, к двери.
Оказавшись на улице, Джейн потихоньку приходит в себя. Она чувствует на коже струящийся солнечный свет, слышит шум моря и завывание ветра. Звуки обычные, естественные. Нет привычного давления на уши. Она стоит во дворе, обдаваемая ветром и светом, и дышит, как медуза. Ах, тетя Магнолия!
Джейн внезапно вспоминает, как умерла ее тетушка. Она замерзла во время снежного бурана. Позже Джейн узнала от своего врача некоторые детали произошедшего. Умирая, тетя Магнолия боролась с помутнением рассудка. То же самое Джейн испытывает сегодня. Забывчивость, отсутствие гармонии и целостности. Она бы боролось за прояснение сознания, но считала это невозможным и наконец отдалась помутнению. У нее не было выбора.
Тетушка Магнолия? Почему ты отправила меня в этот странный, очень странный Дом? Ты знала, что здесь я буду чувствовать подобное? Она поднимает глаза. Ту-Ревьенс простирается перед ней – огромный и бездушный, с множеством окон, сложенный из разнородных камней. Он похож на старого дракона, защищающего свои сокровища. У него не хватает некоторых чешуек, зато много круглых стеклянных глаз. Он кажется… одиноким. И голодным.
Инстинкт подсказывает ей, что будет разумным держаться подальше от библиотеки.
Джаспер прокладывает путь по траве, достающей ему до шеи, через передний двор к восточной части Дома, откуда видна часть сада. Медленно дыша, Джейн ступает по мокрой траве.
Завернув за угол, она чувствует запах свежей, студеной грязи и видит тюльпаны с нарциссами. «Жонкили», – думает она, дотрагиваясь до цветка у себя за ухом. А вот и дерево магнолии, цветы которого вот-вот распустятся.
Рядом с восточной лужайкой на странной, изогнутой скамейке сидит мистер Вандерс. Кажется, эта причудливая скамья предназначена для медитации, а вовсе не для садовых работ. А может, все дело в его медленной, медитативной манере копать. Сад и двор покрыты неровными, хаотичными лунками и грудами грязи.
– Добрый день, – приветствует Джейн, не желая его прерывать, но все же сочтя, что лучше дать о себе знать.
Он пытается что-то сказать, но вместо этого чихает.
– Будьте здоровы.
– Спасибо, – благодарит он, вытаскивая из кармана носовой платок. – Извини. У меня аллергия на весеннюю пыльцу. Гуляешь?
– Мне нужно проветрить мозги, – поясняет Джейн, помахав книгой. – Я почувствовала помутнение рассудка. Поэтому вышла подышать свежим воздухом. Разве вам можно работать в саду с аллергией?
– Мы не должны запускать сад, – говорит мистер Вандерс. Он снова шумно чихает, затем тяжело вздыхает и выпрямляет спину.
Прохладный воздух действует на Джейн исцеляюще. Джаспер радостно обнюхивает лунки, которые выкопал мистер Вандерс, и начинает рыть сам. Джейн внезапно захотела пробежать по двору и метнуть книгу, словно топор.
Мистер Вандерс прикрывает слезящиеся глаза и направляет смуглое лицо к солнцу. Джейн видит каждую тонкую морщинку, избороздившую его кожу, и спрашивает себя, настанет ли когда-нибудь день, когда случайные детали перестанут внезапно напоминать ей о тете Магнолии, лица пожилых людей уже не будут вызывать мысли о том, что тетя Магнолия никогда не будет такой старой.
Она вздрогнула, вспомнив, что мистер Вандерс был знаком с тетушкой. Ей хочется разузнать подробности прежде, чем она почувствует очередное помутнение.
– Мне еще не удалось поговорить с миссис Вандерс, – говорит она, – о моей тете.
– Мм, – протягивает мистер Вандерс, не открывая глаз. – Может быть, после Праздника. Она сама найдет тебя, как только все закончится.
Джейн вспоминает про Праздник. Он ведь уже завтра. Детали происходящего постепенно возвращаются. Она делает глубокий вдох и твердо решает, что больше никогда не войдет в библиотеку.
– Похоже, что-то произошло со скульптурой Бранкузи? – спрашивает она. – С рыбой?
Мистер Вандерс открывает глаза и вздыхает:
– Похоже.
– Нам повезло, что Люси Сент-Джордж здесь и что она арт-детектив, – говорит Джейн, вспоминая зонт с криминальными наклонностями. – Жутковато, не так ли? Если кто-то и правда украл эту статую?
– Да, – отвечает мистер Вандерс. В его голосе не чувствуется страха, скорее интерес. Джейн разглядывает изуродованный сад. Непонятно, что он тут делает, – только копает ямы?
– Вам нравится садоводство?
– Я бы не сказал, – отвечает он, хватаясь за спину. – У меня сильные боли в пояснице, и я не смог бы даже отличить цветок от сорняка, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Я занимаюсь этим для духовного очищения.
– Помогает?
– Не особо, – устало признается он.
Джейн наблюдает, с каким восторгом Джаспер обнюхивает свою ямку. Затем она задерживает взгляд на Ту-Ревьенс.
– Вы всегда жили здесь?
– Не считая обучения в школе и колледже и еще нескольких поездок, – отвечает мистер Вандерс. – Мои родители работали на Трэшей. Я вырос здесь и присматривал за Октавианом. Мой сын, а потом и Патрик, и Айви тоже выросли в этом странном, удивительном Доме вместе с Рави и Киран.
Джейн рассматривает зимний сад.
– Даже стекло похоже на лоскутное одеяло, – указывает она на отделку дома.
– Всего лишь очарование покосившейся развалюхи.
– Неужели? По словам Киран, Шарлотта была уверена, что Дом страдает из-за своего происхождения.
– Что ж, – говорит мистер Вандерс. – Мы все, так или иначе, страдаем из-за своего происхождения, не так ли?
Джейн вспоминает свою историю. Ее отец был учителем естественных наук в средней школе. Мать почти защитила диссертацию по новой метеорологической трактовке причин града из лягушек. Ее пригласили выступить на конференции в Барселоне, и родители Джейн, любящие своего полуторогодовалого ребенка, но до крайности им измученные, решили что-то предпринять. Они оставили Джейн младшей сестре ее матери – Магнолии. Это был тяжелый выбор, особенно для матери Джейн, которая только отняла ее от груди. Сначала она в последний момент чуть не отменила поездку, потом почти решилась взять Джейн с собой. Но Магнолия сказала им: «Нет уж, поезжайте. Посмотрите церкви, поешьте паэлью, насладитесь солнечным светом, побудьте наедине друг с другом». А потом в самолет ударила молния, повредившая двигатель, и он разбился при посадке. Джейн совсем не помнит родителей. Помнит только, как тетушка порой плакала во время града из лягушек.
Непросто скучать по тому, чего не помнишь. Или какая-то ее часть все же скучает? Возможно, эта часть невидима и скрыта от нее самой, но при этом является важной составляющей ее личности, как фундамент здания?
– А как насчет Дома? – спрашивает Джейн мистера Вандерса. – Может ли Дом страдать из-за своего происхождения?
Мистер Вандерс поджимает губы.
– Я думаю, если бы этот дом был человеком, он был бы одним из первых, кто испытал личностный кризис. Бедный Дом! – восклицает мистер Вандерс, внезапно вытягивая руки, словно собирается обнять все строение. Он искренне произносит: – Ты наш Ту-Ревьенс!
– Вы думаете, это ему поможет? – удивляется Джейн.
– Что ж, – отвечает мистер Вандерс. – Чем больше мы признаем отсутствие целостности в себе, тем лучше становимся.
– Что вы имеете в виду?
– Освободись от иллюзии ограниченности и сдержанности! – изрекает он, раскинув руки.
– Боже мой. – Джейн пытается представить, как мистер и миссис Вандерс ведут такие беседы ночью в постели.
– Если Дом и страдает от отсутствия целостности, – говорит мистер Вандерс, – то только из-за безрассудных стремлений общества к воссоединению.
– Я понимаю, – говорит Джейн, ничего не понимая.
– Дом также может страдать от психологического расстройства, – продолжает он. – Почему у Дома не может быть диссоциативного или даже тяжелого нарциссического расстройства? В другой вселенной мы позвонили бы домному психологу и попросили его помочь. Хотя, вероятно, Дом, будучи просто домом, не страдает вообще, если не считать забитых водоотводов.
– Что вы изучали в школе? – спрашивает Джейн.
– О, всякую всячину, – отмахивается мистер Вандерс.
Французские двери задней террасы распахнуты: выходит Киран. Она направляется к Джейн, пробираясь через высокую траву, затем огибает груды земли в северной части сада.
Она выглядит расстроенной и замкнутой, взгляд устремлен куда-то вдаль. Тем временем Джаспер скачет вокруг своей персональной ямки, что-то облизывает и в исступлении скулит. Кажется, он пытается привлечь внимание Джейн. Она приседает, сжимая книгу между колен, и пытается отряхнуть его от грязи.
– Привет, мистер Ви, – роняет Киран. – Как поживаете?
– Пыльца меня доканает, – говорит мистер Вандерс, оценивая ее быстрым взглядом. – Киран, дорогая, как ты себя чувствуешь?
– Чудесно. – Киран явно кривит душой. – Пойдем играть в бридж? – приглашает она Джейн.
– Я не умею, – сопротивляется Джейн, все еще пытаясь стряхнуть с Джаспера грязь. – К тому же у меня руки грязные.
– Я научу. Давай, Фиби нужен партнер.
Фиби. Джейн видела ее в крыле для слуг прошлой ночью, с Патриком и Филиппом, державшим пистолет. Она уже почти забыла. Надо ли кому-то рассказать об этом? Что, если это Фиби украла скульптуру?
Джаспер отбегает от своей ямки, катается по траве и начинает лаять. Он снова подскакивает, встряхивается и становится на удивление чистым.