– Очень странное ощущение – быть в Зорстеде, – говорит Джейн. – Кажется, что я умерла и вновь переродилась в другом мире, в новом теле, только мне забыли стереть память о прошлой жизни.
«Я не верю в реинкарнацию», – хмыкает Стин.
– Правда? Если существует больше одного мира, то почему не может быть больше одной жизни?
«В каждой жизни множество жизней», – изрекает он.
– Вы с тетей Магнолией очень любите туманные философские высказывания, – улыбается Джейн. – Скажи лучше: в Зорстеде есть магазин зонтов?
«Конечно, тут ведь есть дожди, – отвечает он. – Хотя никогда не бывает града из лягушек».
– Еще одна странность, – констатирует Джейн. – Так где продаются зонты?
«На общественном рынке, – отвечает бродяка. – Если ты продашь достаточно зонтов, сможешь открыть магазин. Могу я поинтересоваться, почему ты задаешь мне эти вопросы?»
– Не знаю. – Джейн пожимает плечами. – Может быть, потому, что зонтики – это не так страшно, как экзистенциальная философия.
Стин задумчиво смотрит на нее.
«Однажды я видел бродяку в любопытной шляпе-зонтике, – говорит он. – Это показалось мне довольно привлекательным».
Джейн с трудом сдерживает улыбку.
– Хочешь, я сделаю тебе такую шляпу, Стин?
«Это зависит исключительно от тебя», – с достоинством отвечает он.
– Ты бы хотел, чтобы я сделала шляпу, которая подойдет бассет-хаунду Джасперу или бродяке Стину?
Он колеблется.
«Думаю, это тоже зависит от тебя».
«Да. Кажется, это один из главных вопросов сегодняшнего дня: Ту-Ревьенс или Зорстед?»
«Видишь? Я же говорил, что ты можешь разговаривать со мной не вслух»
«Да, вижу».
«Ты… – Он мешкает, и она ощущает его усердие. Его уязвимость. – Тебе это нравится?»
Она шумно вздыхает.
«Я пока не могу сказать, Стин».
Он зарывает нос в песок, словно не давая себе что-то сказать.
«Эта бухта чертовски похожа на ту, куда ты отводил меня в Ту-Ревьенс», – говорит Джейн после паузы.
«Мне нравится сюда приходить», – отвечает Стин.
«Ты поэтому ходишь к заливу в Ту-Ревьенс? – догадывается Джейн. – Потому что он напоминает тебе этот?»
«Я обнаружил залив в Ту-Ревьенс первым. Думаю, эта бухта нравится мне потому, что напоминает другую».
«Неожиданно».
«Да, – соглашается он. – И дом тоже. В конце концов, это чей-то штаб, чье-то укрытие, чья-то база. Чья-то история и чье-то пристанище».
«Ты умеешь играть в скраббл, Стин?» – с улыбкой интересуется Джейн.
Стин фыркает.
«У нас тут есть игра поинтереснее. Она похожа на скраббл: выигрывает тот, кто придумывает самое ценное слово. Но слова, которые ты записываешь, рассказывают определенную историю, поэтому стоит быть осторожным: они влияют на твой день».
«Серьезно? Игра меняет твой день? Звучит устрашающе!»
«Ты понимаешь все слишком буквально. От этого еще никто серьезно не пострадал».
«О! Значит, были только несущественные травмы?»
«История влияет на нас метафорически, обычно в безобидной и забавной манере, – успокаивает он ее. – Понимаю, звучит странно. Но я тебя уверяю, Дженни: этот мир ничуть не опаснее твоего».
«Здесь все по-другому, – задумчиво протягивает она. – Ты одинаково чувствуешь себя как дома и в Зорстеде, и в Ту-Ревьенс?»
«Да. И нет. В Ту-Ревьенс я нем и никто меня не понимает. Во всяком случае, не понимал до твоего появления. В Зорстеде я одинок или был таковым до теперешнего момента».
Он замолкает, но вскоре продолжает:
«Тебе не кажется, что это благодаря людям мы чувствуем себя как дома в том или ином месте?»
Джейн прекрасно понимает, о чем он. Это объясняет, почему она ни разу нигде не почувствовала себя как дома с того момента, как получила звонок – фальшивый звонок! – из Антарктиды.
На горизонте виднеется силуэт высокого корабля с блестящими белыми парусами – так далеко, что невозможно понять, приближается он или удаляется.
«Если я искатель, Стин, то я понятия не имею, что ищу», – говорит Джейн.
Он снова колеблется.
«Хорошо, – подумав, произносит он. – Я составлю тебе компанию, пока ты разбираешься».
Долгое трудное утро дает о себе знать тяжестью в ногах. Ее незнакомое тело требует сна, которого ему не досталось ночью.
«Да, пожалуйста», – отвечает ему Джейн.
Она сворачивается калачиком прямо на песке, обвив рукой Стина, и позволяет своему зорстедскому телу отдохнуть.
Когда она просыпается, в ночном небе сияют две луны. Обе они больше, чем ее родная луна, поэтому ночь значительно светлее. Небо испещрено звездами. Стина рядом нет.
– Стин?
Никакого ответа.
Она с трудом поднимается на ноги, голова немного кружится спросонок. Внезапно ее пробирает дрожь: в голову лезут мысли о зорстедских охотниках, хищниках, камнях, которые могут решить, что вы им не нравитесь.
– Стин!
«Я иду», – слышит она в голове его голос. Обернувшись, Джейн видит темный силуэт, несущийся ей навстречу по влажному песку, яркому от лунного света.
– Мне было страшно!
«Я бы не бросил тебя одну!»
– Страшно за тебя!
Когда бродяка подбегает, она падает на песок и крепко обнимает его. Он пахнет влажной шерстью и пытается облизать ей руки.
– Фу! – говорит она. – Не облизывай!
«А ты не обнимайся, – говорит Стин. – Бродяки любят, когда их гладят, а не обнимают.»
Она отпускает его.
– Если не будешь лизаться, я не буду обниматься.
«По рукам. Но тебе не нужно за меня переживать, Дженни. Здесь люди отпускают бродяк одних».
– Ладно, – слабо соглашается Джейн.
«Замерзла?»
– Да, и хочу есть.
«Ты очень долго спала. Я тоже, когда впервые попал в ваш мир. Переход очень утомителен. Пойдем куда-нибудь в тепло».
– Мы очень далеко от картины во дворце герцогини?
«Дом твоей тети ближе. Она не будет возражать, если мы ее разбудим».
– Нет. Ту-Ревьенс.
«Как скажешь, – отвечает он. – Долгий путь в гору нас согреет».
Ночной сад на крутом холме коварен. Даже при свете двух лун Джейн то и дело спотыкается и задевает головой низкие ветки. Она обматывает шарф вокруг ушей и бормочет Стину, что саду не помешало бы дополнительное освещение. Улицы Зорстеда, протянувшиеся высоко над водой, поражают тишиной. Зорстедские дома не издают ничего похожего на гудение или жужжание. Зорстедские фонари еле слышно шипят, когда пламя облизывает фитиль.
Из какого-то здания доносится звук и льется свет, но Стин уводит ее в сторону.
«Пьяные гуляки – бич любого портового города», – брезгливо морщится он.
Помятой и озябшей со сна Джейн достаточно впечатлений, чтобы держаться подальше от пьяных гуляк. Они поднимаются довольно долго, прежде чем в полутьме вырисовывается дворец герцогини. Стин оказался прав: пока они шли, Джейн согрелась.
«Я попрошу одного из немногих бродяк в этом замке, у которого есть человек, – говорит он ей, – чтобы нас впустили».
– Как ты это сделаешь?
«Бродяки могут общаться между собой мысленно, забыла?»
– Как ты объяснишь, почему я заслуживаю, чтобы меня впустили?
«Надеюсь, мой брат еще не будет спать».
– У тебя есть брат?
«У меня двенадцать братьев, семь сестер и двести сорок два кузена».
Джейн произносит ругательство на зорстедском, означающее крайнюю степень удивления.
– Твой брат знает о Ту-Ревьенс?
«Нет. Я же уже говорил, что никому об этом не рассказывал. Но он мой родной брат и доверяет мне, а его человек доверяет ему. Его человек откроет нам дверь».
– Как все сложно. Брат тебе доверяет, но при этом ты не говоришь ему правды?
«Да, иногда трудно понять, как лучше поступить, – говорит Стин. – Если я скажу одному брату, то должен ли я сказать и всем остальным моим восемнадцати братьям и сестрам? Что, если я расскажу брату, а он – своему человеку? Это не какой-нибудь пустяк, а картина, ведущая в другой мир. Я должен быть осторожен. Ты ведь это понимаешь, правда?»
Когда Джейн пробирается в сад дворца, то чувствует себя усталой и постаревшей.
– Сейчас я не в лучшей форме, чтобы притворяться, – говорит она.
Стин глядит на нее.
«Понимаю. Смотри по ситуации. Теперь это и твоя тайна тоже. Ты сама должна решить, кому ее открывать. А сейчас прекращай разговаривать вслух, ты можешь разбудить персонал, живущий на первом этаже. И потом, я пытаюсь сосредоточиться на разговоре с братом».
Минуту спустя грубоватый мужчина в ночной рубашке открывает деревянную дверь в высокой стене, хмыкает и отступает назад, даже не взглянув на них. У него в ногах болтается бродяка, выше Стина и более коренастый. Они со Стином на секунду задерживаются в дверях, обнюхиваясь и прижимаясь друг к другу.
Стин отправляется в путь.
«Этот маршрут лежит через кухню», – сообщает он Джейн, которая послушно следует за ним.
Они поднимаются на все пятнадцать этажей дворца герцогини, по дороге поедая хлеб, сыр, но в основном зорстедские фрукты, название которых неведомым образом известно Джейн, и длинные полоски, по вкусу напоминающие самое вкусное вяленое мясо в любом из миров, – все это они прихватили на кухне. Джейн кажется, что для ее зорстедского тела расстояние в пятнадцать этажей представляет не настолько тяжелое препятствие, каким оно стало бы на Земле.
Когда она переодевается в свою «докторктошную» пижаму, где-то вдалеке раздается бой городских часов, и Джейн понимает, который час нынче в Зорстеде. Ей становится интересно, который час сейчас дома. Она снова ругается по-зорстедски: сегодня же Праздник!
«Уже нет, – отвечает Стин. – Мы его пропустили».
Новое ругательство.
– А что, если кто-то заметил мое отсутствие?
«Просто скажи, что неважно себя чувствовала. Если кто-нибудь будет тебе надоедать, я его покусаю».
– Стин! Ты не можешь без причины кусать людей! Если в моем мире собака кусается, это что-то значит. Просто отвлеки их чем-нибудь, что им понравится. Например, дай лапу.
«О, это достойно! – говорит Стин. – А дальше что? Прикажешь мне покружиться?»