– Можешь, моя пай-девочка. Никто в мире не питает ко мне такой чистой любви, как ты, – ведь, Джейн, веря в твое чувство ко мне, я умащиваю душу благодатью.
Я прижала губы к руке, лежавшей у меня на плече. Я так сильно его любила! Так сильно, что не могла выразить, – так сильно, что для этого не было слов.
– Попроси еще чего-нибудь, – сказал он затем. – Так приятно, когда ты просишь и я уступаю.
У меня уже была наготове новая просьба.
– Сообщите о своем намерении миссис Фэрфакс, сэр. Вчера ночью она видела меня с вами в прихожей и была поражена. Объясните ей, сэр, прежде чем я снова ее увижу. Мне больно, что такая хорошая женщина неверно судит обо мне.
– Иди к себе в комнату и надень шляпку, – ответил он. – Я намерен поехать с тобой в Милкот без отлагательств, и пока ты будешь переодеваться, я рассею заблуждение старушки. Она подумала, Джейн, что ты пожертвовала всем миром ради любви и рада этому?
– Я думаю, она решила, что я забыла, кто вы и кто я, сэр. Забыла свое место.
– Место! Место! Твое место – в моем сердце и на выях тех, кто посмеет оскорбить тебя теперь или после. Иди же.
Я скоро оделась и, услышав, что мистер Рочестер вышел из комнаты миссис Фэрфакс, поспешила туда. Старушка по своему утреннему обыкновению читала главу Святого Писания – перед ней лежала ее Библия и на открытой странице покоились ее очки. Новость, сообщенная мистером Рочестером, видимо, заставила ее забыть про благочестивое чтение – ее взгляд был устремлен на противоположную стену с выражением растерянности, которое появляется у простодушных натур при нежданном известии. При виде меня она очнулась, попыталась улыбнуться и произнесла несколько поздравительных слов. Однако улыбка сразу угасла, фраза осталась недоговоренной. Она надела очки, закрыла Библию и отодвинула стул от стола.
– Я так изумлена! – начала она. – Право, не знаю, что и сказать вам, мисс Эйр. Мне ведь это не снится, правда? Порой я задремываю. Когда сижу вот так одна и мне мерещится всякое, чего нет. Мне не раз в такой дремоте казалось, будто мой дорогой муж, который пятнадцать лет как скончался, вдруг входит и садится рядом со мной. И я даже слышу, как он зовет меня по имени – Элис, как звал когда-то. Теперь вы можете мне сказать, правда ли, что мистер Рочестер попросил вас стать его женой? Не смейтесь надо мной. Но я очень ясно помню, как он приходил сюда минут пять назад и сказал, что через месяц ваша с ним свадьба.
– То же самое он сказал и мне, – ответила я.
– Значит, правда! Вы ему верите? Вы дали согласие?
– Да.
Она посмотрела на меня в полном недоумении.
– Вот уж никогда бы не подумала! Он ведь очень гордый. Все Рочестеры были горды, а его отец к тому же любил деньги. Да и его самого всегда называли расчетливым. Он намерен жениться на вас?
– Так он мне сказал.
Она оглядела меня с ног до головы. Ее глаза сказали мне, что не обнаружили никаких чар, которые могли бы объяснить тайну.
– Это выше моего понимания! – продолжала она. – Но, несомненно, все так и есть, раз вы подтверждаете. Что из этого получится, я предсказать не берусь. Просто не знаю. Равенство в положении и состоянии в таких случаях имеет большое значение. А еще разница в возрасте! Целых двадцать лет! Он же почти в отцы вам годится!
– О нет, миссис Фэрфакс! – воскликнула я, несколько задетая. – Ничего подобного! Никто, увидев нас вместе, этого даже не подумал бы. Мистер Рочестер выглядит совсем молодым, да и душой моложе, чем некоторые в двадцать пять лет.
– Он правда женится на вас по любви? – спросила она.
Ее холодность и скептичность так больно меня ранили, что на мои глаза навернулись слезы.
– Мне грустно, что я вас огорчаю, – продолжала старушка, – но вы так молоды, так плохо знаете мужчин, что мне хотелось предостеречь вас. Как учит старинная пословица: «Не все то золото, что блестит». И я очень опасаюсь, как бы не вышло что-то совсем другое, чем мы с вами ожидаем.
– Но почему? – спросила я. – Разве я так омерзительна? Разве мистер Рочестер не может питать ко мне подлинную нежность?
– Да нет же! Выглядите вы достойно и очень похорошели в последнее время. И мистер Рочестер, вполне вероятно, очень к вам привязался. Я с самого начала замечала, что он относится к вам по-особому. Бывали минуты, когда подобное предпочтение тревожило меня, внушало желание остеречь вас, но мне не хотелось указать даже на возможность чего-то дурного. Я знала, что подобное предположение поразит вас или оскорбит. А вы были такой тактичной, скромной и благоразумной! И я надеялась, что вы сами сумеете защитить себя. Просто выразить не могу, что я пережила вчера ночью, когда искала вас по всему дому и не могла найти. И хозяина тоже. А потом, в полночь, увидела, как вы вернулись с ним.
– Не стоит обсуждать это теперь, – нетерпеливо перебила я. – Достаточно того, что все хорошо.
– Надеюсь, все будет хорошо до самого конца, – сказала она. – Но, поверьте, вы не можете быть излишне осторожной. Постарайтесь держать мистера Рочестера на расстоянии вытянутой руки, не полагайтесь не только на него, но и на себя. Джентльмены его положения не часто женятся на гувернантках.
Во мне росла досада, но тут, к счастью, вбежала Адель.
– Позвольте мне… позвольте мне поехать с вами в Милкот! – восклицала она. – Мистер Рочестер говорит «нет!». А ведь в новой карете так много места. Попросите его, чтобы он позволил мне поехать в Милкот.
– Хорошо, Адель, – сказала я и поспешила выйти с ней, радуясь, что избавляюсь от мрачных наставлений. Карета была запряжена и как раз подъезжала к крыльцу, а мой патрон расхаживал по двору. За ним по пятам следовал Лоцман.
– Адель ведь может поехать с нами, сэр? Не правда ли?
– Я сказал ей «нет». Дети мне ни к чему! Только вы!
– Пожалуйста, мистер Рочестер, позвольте ей поехать, будьте добры! Так лучше.
– Вовсе нет. Она будет несносной помехой.
В его голосе и взгляде было нетерпеливое раздражение. Я вновь ощутила холод предостережений миссис Фэрфакс, давящий груз ее сомнений – нечто неясное, неопределенное омрачало мои надежды. Чувство, что мне дана власть над ним, почти меня покинуло. И я привычно подчинилась ему без новых настояний. Однако, подсаживая меня в карету, он заглянул мне в лицо.
– Что случилось? – спросил он. – Солнечное сияние погасло. Вы правда хотите, чтобы девочка поехала? Вы огорчитесь, если она останется?
– Да, я предпочла бы, чтобы она поехала с нами, сэр.
– Ну так беги надень шляпку, – приказал он Адели. – И молнией назад!
Она выполнила его распоряжение со всей быстротой, на какую была способна.
– В конце-то концов одно утро значит не так уж много, – заметил он, – раз совсем скоро я намерен сделать тебя своей: твои мысли, разговоры, общество станут моими на всю жизнь!
Адель, оказавшись в карете, осыпала меня поцелуями в благодарность за мое заступничество и тотчас была пересажена в угол с другого бока от него. Теперь она лишь грустно поглядывала в мою сторону: столь грозное соседство заставило ее присмиреть – опасаясь новой перемены в его настроении, она не решалась даже шепотом сказать что-то, спросить о чем-нибудь.
– Пусть она сядет рядом со мной, – сказала я умоляюще. – Она может обеспокоить вас, сэр, а здесь достаточно места.
Он передал ее мне точно болонку.
– Я все-таки отошлю ее в пансион, – объявил он, но уже с улыбкой.
Адель поняла и спросила, должна ли она будет поехать туда sans mademoiselle?[55]
– Да, – ответил он. – Категорически sans mademoiselle, так как я собираюсь забрать мадемуазель на луну. Там я отыщу пещеру в какой-нибудь белой долине между вулканами, и мадемуазель будет жить в ней со мной, и только со мной.
– Но ей же нечего будет есть. Она умрет с голоду, – задумчиво предположила Адель.
– Утром и вечером я буду собирать для нее манну небесную. Лунные равнины и горные склоны, Адель, выбелены манной.
– Но она замерзнет. Как она разожжет огонь?
– Огонь вырывается из лунных гор. Когда она замерзнет, я унесу ее на вершину вулкана и положу на краю кратера.
– Oh! Q'elle y sera mal – peu confortable![56] И ведь ее одежда износится. Как она сможет купить новую?
Мистер Рочестер притворился озадаченным.
– Хм! – сказал он. – А что бы сделала ты, Адель? Напряги свой умишко, поищи ответа. Например, годится на платье белое или розовое облачко? А из радуги можно выкроить красивый шарф.
– Нет, ей лучше остаться там, где она сейчас, – решила Адель после некоторого размышления. – И ведь ей станет скучно жить на луне только с вами. На месте мадемуазель я бы ни за что не согласилась поехать с вами туда.
– А она согласилась. Она дала слово.
– Но вы не сможете увезти ее туда. На луну нет дороги. Она же висит в воздухе. А вы летать не умеете, и мадемуазель тоже!
– Адель, погляди вон на тот луг! – Мы уже выехали из ворот Тернфилда и, чуть покачиваясь, катили по ровной дороге к Милкоту. Гроза надежно прибила пыль к земле, дождь ровно освежил невысокие живые изгороди и величавые деревья – их умытая листва чаровала нежной зеленью. – Как-то поздно вечером, Адель, я шел по этому лугу. Было это недели две назад, вечером того дня, когда ты помогала мне сгребать сено под яблонями. Я устал, поработав граблями, и сел отдохнуть на ступеньку перелаза. Достал записную, книжку, карандаш и начал писать о несчастье, постигшем меня очень давно, и о своей надежде, что настанут счастливые дни. Я писал очень быстро, хотя уже смеркалось, и тут что-то появилось на тропинке и остановилось в двух шагах от меня. Малюсенькое создание с покрывалом из паутинки на голове. Я поманил его к себе, и оно подошло к моему колену. Я ничего не говорил, и оно не говорило словами, но я читал по его глазам, а оно по моим. И вот каким был наш беззвучный разговор: оно сказало, что прислано из страны эльфов сделать меня счастливым и что оно – фея. Мне надо покинуть обычный мир ради уединенного места – например, луны.