Поступок Мэри усовестил Имлея. То ли чтобы развлечь ее, то ли чтобы сбыть с рук, он предложил ей захватывающее приключение. В качестве его агента она поедет в Скандинавию на поиски пропавшего корабля с ценным грузом. Мэри согласилась. Она все еще надеялась вернуть его любовь, и, кроме того, ей было любопытно посмотреть, что собой представляет Скандинавия. В отличие от Франции и солнечной Италии, англичане редко туда заглядывали.
Захватив дочь и няньку, Мэри отправилась в путь. За несколько месяцев она побывала в Швеции, Норвегии и Дании, увидела фьорды и густые леса, научилась управлять лодкой и распевать песни в обществе подвыпивших шведских либералов. Корабль она так и не нашла, зато впечатлений хватило на книгу «Письма, написанные в Швеции, Норвегии и Дании». Путевые заметки были опубликованы в 1796 году, после ее второй попытки самоубийства.
В Англии к Мэри вернулась депрессия. Даже присутствие крошки «Фанникин» не могло ее утешить – когда Имлей окончательно их бросит, девочку заклеймят незаконнорожденной. Единственный способ прекратить страдания – самоубийство. «Пусть мои беды уснут со мной! Скоро, очень скоро я обрету покой, и когда ты получишь это письмо, моя горячая голова остынет… Я ухожу, дабы обрести мир, и боюсь лишь того, что мое бедное тело будет оскорблено попыткой вернуть ему ненавистное существование», – писала она в еще одной записке.
Как покинутая Офелия, она решила утопиться. Почти полчаса Мэри бродила по мосту Путни под проливным дождем, дожидаясь, когда одежда отяжелеет от воды. Затем бросилась в Темзу. От ледяной воды перехватило дыхание, грудь сдавило, и Мэри успела подумать, что это даже больнее и страшнее, чем жизнь. Она потеряла сознание, растворяясь во тьме, но к ней уже подплывали лодки. Еще издали лодочники заметили странную фигуру, а когда она спрыгнула с моста, ринулись на помощь. Мэри откачали и увезли в трактир, где ее нашел Имлей. Она не благодарила своих спасителей, лишь сокрушалась, что ей не дали спокойно умереть.
Выходки Мэри так надоели Имлею, что он уже не мог поддерживать с ней отношения. А ее предложение жить втроем вместе с его любовницей не понравилось ему точно так же, как в свое время Софии Фюсли. Пожалуй, Мэри и дальше засыпала бы изменника обвинительными письмами, если бы в январе 1796 года не повстречала Уильяма Годвина – философа, публициста, романиста и издателя, автора популярной в те времена социальной утопии «Трактата о политической справедливости».
Уильям Годвин
Годвин был личностью заметной и знаменитой. Один из его знакомых, Хэззлит, вспоминал: «Ни о ком не говорили так много, ни на кого не взирали с таким почтением, ничьим мнением так не интересовались, ни к кому так не стремились, как к Годвину, и где бы ни заходила речь о свободе, истине, справедливости, почти тотчас называли его имя… Ни одно нынешнее сочинение не дало такого мощного толчка отечественной философской мысли, как знаменитый “Трактат о политической справедливости”».
Это была их вторая встреча. Первая состоялась еще в конце 1780-х, и тогда они как следует поругались – Годвин едва успевал отбиваться от напористой особы, которая придиралась к его политическим взглядам. Теперь оба забыли обиды. Мэри покорила Годвина не только внешностью, но и умом. А еще верностью своим принципам, невзирая ни на какие бедствия, постигшие ее как раз по причине неуклонного следования этим самым принципам! Годвин вспоминал уже после смерти Мэри: «Склонность, которую мы возымели друг к другу, была ровно такого свойства, какое я полагал всегда за самый чистый и возвышенный вид любовного чувства. Оно росло и крепло с равной силой в сердцах обоих. И вовсе не нуждалось в преимуществе, которым наградил один из двух полов давно установившийся обычай. Когда естественное развитие событий подвело нас к объяснению, ни ей, ни мне не нужно было слов. Не было мук и объяснений, которые всегда сопутствуют таким историям. То была дружба, плавно перетекшая в любовь».
Несмотря на близкое соседство, Мэри Уолстонкрафт и Уильям Годвин переписывались, и часть этих писем сохранилась. По ним можно видеть, как нежно любили друг друга эти двое. Почтительная деликатность, с которой обращался с ней Годвин, растопила сердце Мэри. Она не боялась признаться, что снова любит.
Ее письма к Годвину временами почти игривы: «Сегодня утром я чувствую себя лучше, но снег валит, не переставая, и я ума не приложу, как я сумею прийти вечером на свидание. Что Вы скажете на это? Но Вам-то не придется утопать в снегу всеми своими нижними юбками. Бедные женщины, сколько мук им уготовано и в доме, и на улице».
А вот строки из письма Годвина: «Вы и вообразить себе не можете, как я был счастлив, получив Ваше письмо. Никто, кроме Вас, не может выразить так полно нежную привязанность, ибо никто не может так ее почувствовать, как Вы; и после всяких философствований, надо признаться, знание того, что есть на свете человеческое существо, которому дорого Ваше счастье и которого оно, так сказать, занимает не меньше его собственного, в высшей степени утешительно».
29 марта 1797 года Уильям и Мэри, атеист и феминистка, преодолели неприязнь к браку и тихо обвенчались в церкви Сент-Панкрас. К этому времени Мэри была беременна.
Церковь Сент-Панкрас, Лондон
Их брак обещал быть счастливым – если бы продлился дольше пяти месяцев. Но 30 августа 1797 года Мэри Уолстонкрафт-Годвин родила дочь от любимого человека, а одиннадцать дней спустя скончалась. После относительно легких родов Мэри столкнулась с серьезной проблемой. Не отошла плацента, и вызванный врач вынужден был вытаскивать ее по частям, доставляя пациентке нестерпимые мучения. Вероятно, он и занес инфекцию, ведь времена асептической хирургии еще не настали, и до поры до времени врачи даже не считали нужным мыть руки. У Мэри началась родильная горячка. Опасаясь, что ее молоко отравлено, врачи распорядились отнять дочь от ее груди, заменив младенца… щенками, которые должны были высасывать отраву. Мэри терпеливо сносила это своеобразное лечение, но и оно не отсрочило приход смерти.
Смерть от родильной горячки – какая злая ирония! Но именно она как нельзя лучше показывает, насколько верно оценивала Уолстонкрафт уязвимое положение женщин.
Мэри Уолстонкрафт погребли на кладбище при церкви Сент-Панкрас, той самой, где ее обвенчали.
А 16 лет спустя ее дочь Мэри привела на могилу матери своего возлюбленного Перси Биши Шелли. Поцеловавшись, они пообещали любить друг друга вечно.
Глава XЛюбовь и кошмар. Мэри Шелли
Мое горе ничто не способно исцелить!
Мэри Годвин-Шелли, дочери первой английской феминистки и весьма известного либерального философа, а также избраннице знаменитого поэта, просто суждено было стать великой.
И действительно. В девятнадцать лет она написала «Франкенштейна» – историю ученого-богоборца, пытавшегося искусственно создать человека и погибшего от руки сотворенного им чудовища, один из величайших романов ужасов, существующих в мировой литературе, и вообще один из первых удачных романов этого жанра.
В двадцать пять она, между прочим, записала в своем дневнике, что история ее собственной жизни «романтична превыше всякой романтики». И она имела право так написать.
Только вот, надо заметить, что, когда эти слова выводились черным по белому в записной книжечке, ее настоящая жизнь уже закончилась: началось тягостное, мучительное, невыносимое существование в одиночку, продлившееся почти тридцать лет – до смерти.
В тираже книги Уолстонкрафт «О воспитании дочерей», напечатанном уже после ее смерти, был помещен портрет ее годовалой дочери: благодаря матери Мэри Годвин прославилась уже в младенчестве. Память о матери, гордость за мать были единственным лучом, согревавшим детство Мэри Годвин. В остальном детство и отрочество, проведенные Мэри в мрачном доме на Скиннер-стрит (улице Живодеров), были поистине сиротскими.
Мэри Шелли
Уильям Годвин женился во второй раз. Для его избранницы, миссис Клермон, это тоже был второй брак, и она привела в его дом двух детей от первого брака: сына Чарльза и дочь Джейн. Потом появился на свет их общий с Годвином сын Уильям.
Мэри жила только книгами, была настоящей «аристократкой духа», питала некую брезгливость по отношению ко всем «низменным» житейским проблемам и не стеснялась открыто бунтовать против мачехи, выражая презрение к ее мелочности и мещанским вкусам. Мэри называла себя «хозяйкой воздушных замков» и позже, вспоминая юность, писала: «Грезы были моим прибежищем».
Как это ни удивительно, поддержку в своей «борьбе» она нашла в сводной сестре – взбалмошной, талантливой, пылкой Джейн Клермон. Девочки были одногодками и быстро подружились. Джейн истерически обожала Мэри и во всем ее копировала. А Мэри казалось, что Джейн куда больше похожа на Мэри Уолстонкрафт, чем её родные дочери – сама Мэри и Фанни. И любила Мэри сводную сестру куда горячее, чем родную.
Подрастая, Мэри все больше отдалялась от Фанни, считала ее безвольной, слабой и недалекой – а потому недостойной сочувствия. Когда Мэри и Джейн восставали против второй миссис Годвин, кроткая Фанни, напротив, пыталась всячески угодить мачехе. Но все ее старания привели только к тому, что в родном доме она была низведена до положения служанки. Мачеха день за днем растравляла ее раны, а младшая сестра в своем детском эгоизме не желала понимать ее страданий.
Что касается Уильяма Годвина, то он сдержал обещание, данное Мэри Уолстонкрафт: он был добрым отцом Фанни и не делал различий между ней и родной дочерью. Правда, он по-разному оценивал их природные дарования, но в этом он был не по-отцовски объективен. Вот выдержка из его записок того времени, когда Мэри было тринадцать, а Фанни пятнадцать лет: «Фанни спокойного, скромного, застенчивого нрава, но не без ленцы, что составляет ее самую большую слабость, однако она рассудительна, приметлива, с замечательно ясной и твердой памятью и склонностью судить самостоятельно, полагаясь на свои суждения. Моя дочь Мэри во многом составляет ей полнейшую противоположность. У нее на редкость смелый, порой даже деспотичный,