Идеал материнства. Гравюра из журнала XIX века
Тем временем Уильям снова оказался под тяжелым прессингом со стороны лорда и леди Мельбурн: они хотели, чтобы он развелся со своей вздорной женой, неспособной родить здоровых детей, и нашел себе достойную супругу. Ведь Уильяму предстояло наследовать титул виконта Мельбурна, кроме того, он делал первые, и весьма удачные, шаги в политике. А Каролина совершенно не подходит на роль жены политика!
Чего стоит только ее пристрастие к мужской одежде, она даже позировала в костюме пажа! Вдобавок, она была невероятно расточительна, причем не только тратила деньги на покупки, но крушила мебель и била посуду. Однажды она швырнула лестницей в любимую картину Уильяма и порвала полотно. В другой раз забилась в угол и бросала в мужа чашки и блюдца, а случалось, что и за слугами с кочергой гонялась. Зачем Уильяму такая жена? А несчастный малыш Август никогда не сможет унаследовать за отцом титул.
По закону, дурное поведение тянуло разве что на раздельное проживание, санкционированное церковным судом. Для развода требовался более солидный повод – измена.
Тут, казалось, Лэму повезло: Каролина преуспела. В 1810 году она завела роман с сыном леди Холланд и почти сразу же покаялась мужу. Так за чем дело стало? В любой момент можно развестись.
Но уговоры словно разбивались о невидимую стену. Уильям Лэм жил по принципу «Не буди лихо, пока оно тихо». Всеми силами он стремился избегать конфликтов. С годами осторожность и некая инерция стали основными чертами его характера, а его нерешительность впоследствии стоила ему кресла премьер-министра. Развод и сопутствующие скандалы не вдохновляли Уильяма Лэма.
Да и не хотел он никакой другой женщины, кроме Каролины. Его восхищало в ней все – даже ее недостатки. Он все прощал ей за взгляд, полный восторженной любви, который она устремляла на него среди званого вечера, за то, что она прилюдно могла забраться к нему на колени, тогда как другие жены держались в обществе чопорно и холодно, как того требует мораль.
Леди Каролина демонстрировала пренебрежение моралью не только, когда обнимала на раутах своего мужа, но и когда влюбилась в лорда Байрона. Она появлялась всюду, где бывал он, приезжала к нему домой, по утверждениям некоторых современников, даже оставалась у него ночевать. Любовницей его она стала очень скоро, но обладание красавицей само по себе не могло удивить и заинтересовать поэта: другие дамы так же были доступны, и он пользовался их расположением. Но если прежде Байрон полагал, что женщины не в состоянии понять мужские мысли, желания, чувства, то, общаясь с леди Каролиной Лэм, он изменил свое мнение. Они не только предавались бурной страсти: они вместе читали, обсуждали поэзию, порой яростно спорили. Они дразнили друг друга: Джордж демонстративно флиртовал с другими женщинами, а Каролина заявляла, что все равно любит только своего мужа, что Уильям Лэм всегда останется для нее на первом месте.
«Боже мой, ты за это заплатишь. Я истерзаю это маленькое упрямое сердце!» – патетично заявлял Байрон. Однако, скорее всего, ее слова о любви к мужу были не более чем словами. Каролина совершенно не задумывалась о том, какой ущерб она наносит репутации Уильяма своей демонстративной связью с Байроном.
Лорд Эгремонт, настоящий отец Уильяма Лэма, писал, что в его кругу «едва ли нашлась бы молодая замужняя дама, которая не считала бы отсутствие рогов у мужа пятном на своей репутации. Вопрос заключался лишь в том, кто поможет ей в сем предприятии». Та же леди Элизабет Мельбурн родила троих детей от Эгремонта и еще одного сына – от принца Уэльского. Но в таком щекотливом деле, как супружеская измена, тоже существовал свой этикет, свой моральный кодекс. Встречи с любовником – только за закрытой дверью, выносить же чувства на публику считалось крайне неприличным. И хотя про леди Мельбурн рассказывали, что лорд Эгремонт выкупил ее у другого любовника за 13 тыс. фунтов, причем ее муж получил комиссионные, сделка была заключена тайно, а потому оставалась чем-то вроде анекдота. «Любой, кто пойдет против мнения света, рано или поздно за это поплатится», – приговаривала леди Мельбурн.
К неодобрению свекрови, Каролина продолжала эпатировать свет. Когда Байрон, проверяя чувства своей любовницы, предложил вместе бежать в Европу, Каролина бездумно согласилась. И очень огорчилась, когда выяснилось, что никуда бежать Байрон не собирается. Она же ради него готова была на все. Ему нужны были деньги – Каролина предлагала заложить свои драгоценности. Байрон не мог танцевать из-за хромоты – и она тоже не танцевала, не отходя от своего кумира.
Ее безумная увлеченность прогрессировала. Вскоре Каролина сопровождала Байрона всюду, куда его приглашали, и если она в этот дом приглашена не была, то ждала в карете, пока ее возлюбленный не вернется. «Мы всюду и всегда были вместе, и нас приглашали, как будто мы были женаты, – это было странно, но не тщеславие влекло меня по неправильному пути. Я полюбила его больше, чем добродетель, чем религию. Он разбил мое сердце, и все же я люблю его до сих пор», – рассказывала она Томасу Медвину.
Неудивительно, что Байрону надоела такая навязчивая влюбленность. Он сделался холоден, он все чаще прогонял Каролину, требовал, чтобы она вернулась домой, к мужу. Она уходила, но не дальше ворот, где стояла и смотрела на его окна. Если шел дождь, она терпеливо мокла под дождем. В конце концов, Байрон не выдерживал, звал ее обратно. И раздражался на нее все сильнее.
Настал момент, когда он приказал слугам не пускать к нему леди Каролину. Но она не сдавалась. Она забрасывала его страстными письмами, причем иногда переодевалась посыльным, благо стройная фигурка позволяла ей это, и передавала письмо собственноручно, что позволяло ей провести несколько минут в прихожей дома Байрона… Ровно столько, сколько нужно было дворецкому, чтобы отнести письмо и вернуться со словами: «Ответа не будет».
Иллюстрация к поэме Байрона «Гяур». Из собрания сочинений 1880 года
Байрон демонстративно избегал ее в обществе, и Каролина всю свою недюжинную фантазию направила на то, чтобы хоть ненадолго оказаться рядом со своим кумиром. Однажды она заплатила одному из пажей, которые с факелами в руках бежали рядом с каретой поэта, освещая темные лондонские улицы. Переодевшись и взяв факел, она побежала рядом с дверцей. Это позволило ей увидеть возлюбленного, когда он выходил из кареты, и, возможно, в очередной раз признаться ему в любви.
В другой раз леди Лэм совершила еще более вопиющий поступок. Она узнала, что на бал-маскарад Байрон собирается прийти в костюме турецкого султана в сопровождении нескольких «арапчат», то есть чернокожих юношей, которых он нанял в цирке. Каролина выяснила, что арапчата будут одеты в шальвары из алого шелка, заказала себе такие же, а в день маскарада с ног до головы вымазалась черной сапожной краской, тем самым превратив себя в «арапчонка». Байрон сделал вид, будто не узнал ее. Зато все остальные узнали. Некоторые современники даже утверждали, что на леди Лэм, кроме шальвар, вовсе ничего не было, что она пришла на маскарад с обнаженной грудью!
Следует отметить, что не только репутация леди Лэм и ее супруга страдала в этой ситуации: к Байрону в обществе тоже стали относиться хуже. Он представлялся этаким совратителем честных жен. А если учесть, что как раз в то время у него был роман с тридцативосьмилетней Джейн Элизабет, графиней Оксфордской, матерью шестерых детей и весьма интересной дамой, возможно, зерно истины в этом утверждении было. Джон Хобхаус предложил поэту уехать в провинцию, а еще лучше – куда-нибудь на континент, пока страсти не поутихнут. Байрон согласился, но Каролина каким-то образом узнала о его планах.
29 июля 1812 года Джон Хобхаус записал в дневнике: «Отправился к Байрону, полагая уехать вместе с ним в Харроу – он решил это, чтобы избежать визита Леди. В 12 часов мы уже собирались выходить, как вдруг послышался резкий стук в двери, и мы увидели толпу, собравшуюся у дверей. Человек в очень странной одежде поднялся по ступеням. Оказалось, что это та самая Леди… Я не мог покинуть своего друга в такой ситуации, когда все слуги в доме, да и все остальные кругом узнали, кто к нам пришел. И не приложить усилий, дабы отвратить катастрофу побега, было бы непростительно. Поэтому я остался в гостиной, в то время как Леди была в спальне, сбрасывая свой странный костюм – под ним был костюм пажа… В конце концов мы убедили ее надеть платье, шляпку и туфли, принадлежавшие одной из служанок, и после долгих уговоров она присоединилась к нам в гостиной».
Финальным штрихом затянувшейся драмы стало скандальное происшествие на балу у леди Хиткот. Как обычно, Байрон не танцевал, и Каролина сидела рядом. Байрон пытался флиртовать с другими дамами, но пристальный взгляд любовницы раздражал его. Он предложил Каролине пойти танцевать, на что Каро отреагировала болезненно: вышла в соседнюю залу, где был накрыт стол для ужина, схватила нож и пыталась публично покончить с собой. По крайней мере, она глубоко разрезала себе руку, забрызгав кровью светлые платья присутствующих дам, и впала в такую истерику, что только с помощью нескольких джентльменов Байрон смог с ней справиться, перетянуть рану и отвезти Каролину к хирургу.
Попытка самоубийства в Англии того времени была преступлением, за которое полагалась смертная казнь. Конечно, никто не стал бы судить леди Каролину Лэм, тем более что попытка-то была несерьезной. Но этот поступок стал последней каплей для семьи ее мужа. Лорд и леди Мельбурн не смогли уговорить Уильяма поместить Каролину в лечебницу для душевнобольных и развестись с ней за измену, – хотя любой другой муж на его месте поступил бы именно так! – но свекор потребовал, чтобы Каролина покинула Лондон и уехала в Ирландию, где находилось их родовое поместье. На этот раз Уильям поддержал приемного отца.
Каролина, убедившись, что рыдания и вопли не помогут, пригрозила, что уйдет к Байрону, уйдет насовсем! Лорд Мельбурн хладнокровно напомнил невестке, что Байрону она не нужна.