Пока король любовался дремлющим младенцем, Джейн потянулась и взяла его руку.
– Останьтесь со мной, – попросила она; дамы приняли испуганный вид, Мария покраснела, а повитуха явно была возмущена, но Джейн было все равно. – Я просто хочу, чтобы вы были здесь, рядом со мной, именно этой ночью, – сказала она Генриху.
Некоторое время король пристально вглядывался в нее, а потом кивнул и сказал:
– Оставьте нас. Я позову, если ребенок проснется.
Дамы, сделав реверансы, удалились, король снял берет, накидку, дублет, бриджи и туфли и лег рядом с Джейн в рубахе, нижних штанах и чулках, осторожно обняв ее рукой. Она расслабилась, прильнув к нему, ей нравилась эта новая близость, узы любви и крови, которые связали их, благословение материнства и отцовства. Трудно было поверить, что испытания позади, а их сын спит рядом, неслышно дыша. Акушерка была права. Боль забывается – страдания окупились сторицей.
Джейн почувствовала себя обновленной, будто с ее плеч сняли огромную тяжесть. Господь даровал ей долгожданного мальчика и тем ясно показал свое благоволение. Она решила отринуть прошлое. Анна ее больше не потревожит.
В восемь утра их разбудил колокольный звон, оповещающий о грандиозном событии. Первым делом Джейн подумала о ребенке, наклонилась к колыбели – вот он, ее мальчик, мирно спит.
– Он плакал ночью, – пробормотал Генрих. – Кормилица пришла и накормила его. Здоровая баба с большими грудями! С ней он не пропадет. Отличный малыш, сосет так жадно.
Джейн взяла на руки ребенка и покачала его, говоря нежные слова. Молочно-голубые глаза распахнулись и поглядели на нее. «Что он увидел? – подумала Джейн. – Знает ли уже сейчас, что я его мать?»
Генрих погладил маленькую ручку:
– В Сити будут звонить в колокола весь день и по всей Англии. У моих подданных есть отличный повод для торжеств. И мне пора подниматься – получать поздравления.
Джейн задумчиво взглянула на него:
– Иногда мне хочется, чтобы мы были обычной семьей и могли тихо радоваться рождению сына. Спасибо вам за эту ночь. Для меня очень важно, что вы были рядом со мной в этот бесценный и краткий миг, перед тем как мир властно потребует нас к себе.
Генрих поцеловал ее – долго и любовно:
– Часть меня всегда хочет быть обычным человеком; думаю, потому я и понимаю своих подданных, а они говорят, что я для них свой. Я разделяю ваши чувства. Но мы не частные лица, Джейн, и в этой колыбели лежит не просто ребенок, а следующий король Англии.
– Мне это прекрасно известно, – с оттенком грусти проговорила Джейн, – но он все равно мой малыш.
Генрих улыбнулся ей и встал с постели:
– Вы сегодня выглядите свежей и отдохнувшей.
– Я чувствую себя хорошо, – ответила она.
– Ну что ж, выполняйте распоряжения акушерки! – наставительным тоном произнес Генрих. – Я приду позже навестить вас и Эдуарда.
– Буду с нетерпением ждать, – взволнованно ответила Джейн.
Вечером король пришел к ней ужинать, стол накрыли рядом с постелью.
– Я так голодна! – сказала ему Джейн, опираясь спиной на подушку. В это время Марджери кормила ее с ложки бульоном. – Это какая-то еда для больных. Я готова съесть быка!
Генрих погрозил ей пальцем:
– Вы должны делать, что вам говорят!
Король весело жевал и рассказывал о том, что происходит в городе:
– В Лондоне продолжаются торжества! Мы все так долго ждали принца, можно сказать, изголодались, что люди радуются, словно родился сам Иоанн Креститель! На всех окнах и дверях висят флаги и гирлянды, на улицах жгут костры; христославы разыгрывают представление на Чипсайде, епископы устроили пиры для народа, все шумят, особенно после того, как торговцы со Стального двора[27] выкатили несколько больших бочек вина и пива для всех. Вы слышите пушки Тауэра?
Джейн прислушалась – и правда, до нее донесся отдаленный грохот.
– Я приказал в честь рождения принца устроить салют из двух тысяч залпов.
– Приятно слышать, что в городе так бурно празднуют! – сказала Джейн.
– Да, дорогая, я попросил лорд-мэра объехать улицы и от моего имени поблагодарить людей за демонстрацию любви и преданности, а также призвать их молиться Господу за нашего принца.
– А Эдвард доволен? – спросила Джейн, сожалея, что братьям нельзя навестить ее.
– Он счастлив. Говорит, что это самая радостная новость для Англии за долгие годы.
– Он тоже ждет появления на свет ребенка, – сказала она. – Нан должна скоро родить.
– Дай Бог, чтобы они были так же счастливы, как мы, – отозвался Генрих.
Лондонские колокола прекратили трезвон в десять вечера. Вдруг стало тихо. Джейн сразу заметила это. Она чувствовала себя так хорошо, что акушерка позволила ей садиться в постели, и королева воспользовалась случаем, чтобы написать письма с новостью о рождении сына. Это была ее привилегия, и Джейн с гордостью принялась за дело. Первое письмо она адресовала матери, второе – Томасу, корабль которого патрулировал Английский канал. Затем она взялась за послание к Кромвелю. Джейн считала, что сочинила его весьма удачно. Слова дышали королевским достоинством, что весьма подходило к случаю.
Мы разрешились от бремени и произвели на свет принца, зачатого в неоспоримо законном брачном союзе между милордом Его Величеством королем и нами. Повелеваем Вам передать эту новость Тайному совету. Королева Джейн.
Она снова почувствовала голод и крикнула фрейлинам:
– Прошу вас, пошлите кого-нибудь на кухню, пусть посмотрят, нет ли там чего-нибудь получше, чем этот пресный бульон.
– Чего бы вам хотелось, мадам? – спросили они.
– Какой-нибудь рыбы в соусе, если там есть. Мясо тоже подойдет.
Ей принесли жареной оленины в винном соусе малмси. Вкус был отменный. Джейн ела и читала письма с поздравлениями, которые потоком текли во дворец. Генрих сказал, что его секретари работают круглые сутки – сообщают о рождении королевского наследника иностранным принцам и прочим знатным особам.
А потом в спальню торопливо вошла Лиззи. Глаза ее сияли.
– Эдвард за дверью! Нан родила сына, и его тоже назовут Эдвардом, как отца и в честь принца, потому что они появились на свет в один и тот же день!
– Прекрасная новость! Он, должно быть, очень горд!
Как и Нан, разумеется. У них имелось множество причин назвать ребенка Эдвардом, однако злобный бесенок в голове Джейн прошептал: а ведь, выбрав такое имя, Нан тем самым заявляет всему миру, что ее ребенок тоже займет важное место в нем. Джейн уже чувствовала, как завязывается соперничество.
– Он хочет, чтобы вы стали крестной матерью, – сказала Лиззи.
– С радостью принимаю это предложение, – согласилась Джейн, отбрасывая в сторону недобрые мысли. Несмотря ни на что, это был счастливый день для Сеймуров.
На следующий день Джейн решила побаловать себя, считая, что она это заслужила: на обед ей подали жареного каплуна, и она с удовольствием поглощала его; малыш Эдуард спал здоровым крепким сном в колыбели рядом с ее постелью. Тут пришел Генрих, и стало ясно, что больше отказываться от притязаний общества было нельзя.
Джейн знала: король уже давно занимался устройством двора для принца. Столько людей собрал в услужение такому крошке! Четыреста!
– Для принца все готово, – объявил король.
Джейн знала, что ей придется разлучиться с сыном, что заботу о нем возьмут на себя главная воспитательница, кормилицы, няньки, что он будет жить в прекрасных апартаментах рядом с теннисным кортом, за окнами которых находился очень милый садик, куда малыша будут выводить на прогулки. Генрих говорил, что комнаты принца, которые обустраивали, пока Джейн находилась в уединении, великолепны. Ей хотелось бы самой взглянуть на них. У ее ребенка будет все самое лучшее: в этом на Генриха можно было положиться. О! Но как же сжалось у нее сердце, когда леди Брайан вышла вперед, чтобы забрать ребенка, – леди Брайан, которая была воспитательницей по очереди обеих дочерей короля и справлялась со своим делом очень хорошо. С ней была главная няня, по-матерински хлопотливая леди Сибил Пенн.
– Пойдемте, милорд принц, – сказала леди Брайан. – Нужно попрощаться с вашей леди матушкой.
Она подняла Эдуарда и передала его Джейн, та взяла малыша на руки и стала впитывать в себя взглядом каждую пору младенца и целовать его с такой страстью, будто хотела проглотить. Какая мука – отдавать его леди Брайан, видеть, как его уносят. Сердце Джейн разрывалось. Она взглянула на свои пустые руки, и глаза ее затуманились слезами.
– Его будут приносить к вам каждый день, – сказал Генрих, – так часто, как вы пожелаете. И когда вы сами оправитесь, сможете навещать его. Детская совсем рядом.
Джейн через силу улыбнулась. Ей перетянули грудь, чтобы молоко пропало, и она чувствовала себя нездоровой. Женщины вспоминали, как королева Анна настаивала на том, чтобы кормить грудью Елизавету, но король запретил ей это. Ну, с Джейн ему ссориться не придется. Она не хотела кормить Эдуарда. Он прекрасно рос и толстел на молоке кормилицы, и хорошо. Все знали, что женщина не может зачать, пока кормит младенца, а обязанность королевы – вынашивать детей. Тем не менее Джейн горячо надеялась, что ей не придется в скором времени снова испытать родовые муки. А если и придется, акушерка говорила, что во второй раз будет легче.
Сев поудобнее, Джейн заметила, что Генрих выглядит задумчивым.
– Что-нибудь не так? – спросила она.
– В Лондоне по-прежнему чума, – ответил он. – Я не могу испытывать судьбу и подвергать риску здоровье нашего сына. Я распорядился, чтобы каждую комнату, зал и двор в его апартаментах мели ежедневно и мыли с мылом. Все, к чему он прикасается, должно быть безупречно чистым.
Джейн одобрила предусмотрительность короля. Наряду с практичностью это было одно из качеств, которые ей нравились в нем. Он видел проблему и решал ее. Это вселяло надежду, что все будет хорошо. Тревога, вспыхнувшая в голове, как только Генрих заговорил о чуме, утихла.