Но не все оказались такими слабыми, как она. Сердце Джейн запело при известии, что Екатерина отказалась присягать. Однако ликование длилось лишь до тех пор, пока Джейн не осознала, к чему это может привести ее любимую госпожу. Каждый день она молилась, чтобы король не заточил Екатерину в Тауэр. Все говорили, что добрая королева не совсем здорова и не вынесет заключения, но разве не этого добивался король? Разве не он замуровал ее в сыром, непригодном для жизни доме?
После нескольких недель беспокойства Джейн начала надеяться, что Екатерину не подвергнут суровому наказанию. В разгаре лета бывшую королеву сослали еще дальше от Лондона – в замок Кимболтон, о котором леди Ратленд сказала, что это хорошо обустроенный дом. Даже если Екатерине придется жить там под домашним арестом, комфорт ей обеспечен. Это уже неплохо и, даст Бог, здоровье злосчастной узницы улучшится.
Однако петля затягивалась. Анна с превеликим удовольствием сообщила своим дамам, что отныне любой, кто скажет или напишет что-либо, ставящее под сомнение или умаляющее законность брака между ней и королем или порочащее его наследников, будет объявлен виновным в государственной измене.
– Которая карается смертью, – триумфально завершила она.
Джейн не поднимала глаз. Безумием было бы выдать выражением лица свое неодобрение услышанного. Она не обладала храбростью Фишера, Мора или Екатерины. В любом случае какое влияние могло оказать мнение деревенской девушки, какой она, в сущности, и была, на грандиозные перемены, которые претерпевала Англия?
Анна раздалась вширь из-за ребенка и стала нервной. Она часто говорила о своей уверенности, что это будет мальчик, новое воплощение своего отца. Король часто навещал супругу и обращался с ней так нежно, будто та была сделана из стекла.
Однажды теплым июльским вечером Анна встала и потерла поясницу.
– Думаю, принц на пути к нам, – сказала она и слабо улыбнулась своим дамам. – Это случилось раньше, чем я предполагала. Мне следовало раньше удалиться в свои покои.
– Вашей милости нужно лечь, – посоветовала старая няня Анны миссис Орчард.
– Я бы хотела, чтобы здесь была моя сестра, – сказала Анна, так как Мэри Кэри уехала домой на лето, чтобы побыть с детьми, и запоздала с возвращением. – И моя мать. О-ох, вот опять! – Она поморщилась. – Да, пожалуй, мне лучше лечь, хотя в прошлый раз схватки было легче терпеть стоя. Леди!
Все придворные дамы встали и проводили королеву в спальню, а Маргарет Дуглас поспешила сообщить королю о происходящем.
Джейн и остальные фрейлины остались стоять, где были. Незамужним женщинам не полагалось присутствовать и помогать при родах. Но они слышали крики Анны, которые становились громче и надрывней по мере того, как вечер переходил в ночь. Леди Маргарет сидела с ними, потому что сама была не замужем. Все нервно переглядывались, зная, что когда-нибудь им тоже придется терпеть родовые муки.
– Король сказал, что будет ждать новостей в своих личных покоях, – в третий раз повторила Маргарет.
Ни одного мужчину, даже врача, не допускали к королеве во время родов, и Джейн полагала, что это очень мудрое правило, потому что какая женщина захочет, чтобы в такой момент ее видел мужчина?
Крики стихли. Девушки снова переглянулись. Не прошло и двух часов! А потом они услышали жуткий вой загнанной в угол лисицы. Это была королева. Джейн застыла.
– Послать за королем? – нервно спросила Марджери.
– Я пойду, – сказала леди Маргарет и умчалась.
Завывания и причитания продолжались. Фрейлины в трепете ждали, понимая: случилось нечто ужасное.
Крики Анны стихли, когда они услышали звук приближающихся шагов. Двери антикамеры распахнулись, и церемониймейстер провозгласил:
– Дорогу его величеству королю!
– Король! Король! – закричали женщины внутри.
Фрейлины торопливо присели в реверансах, в комнату влетел Генрих, пронесся мимо них и сам открыл дверь в спальню. Наступила тишина, дверь за ним закрылась.
Джейн осенила себя крестом. Ребенок мертв или родился уродец, тут не было сомнений. Хотя Джейн и не любила Анну, ей все равно стало по-сестрински жаль несчастную. Это трагедия для женщины – много месяцев терпеть неудобства, связанные с беременностью, и потерять ребенка, когда все уже позади. Легко было королю – и вообще мужчинам – требовать сыновей; им ведь не приходилось их вынашивать.
Все молчали, но шитьем никто не занимался. Появилась повитуха с маленьким свертком в руках и быстро унесла его. Фрейлины смотрели ей вслед, в глазах девушек застыл ужас. А потом открылась дверь и вышел король; на нем лица не было, в голубых глазах стояли слезы.
– Вы никому об этом не скажете, – приказал он.
Голос его оборвался, и Генрих опустился в пустующее кресло королевы. Никто не шевелился. И тут Джейн – откуда только у нее храбрость взялась? – вышла вперед и положила руку на вздымающееся плечо короля. Остальные разинули рты; никому не позволялось прикасаться к миропомазанному владыке, если он сам не предложит это. Но король был человеком, причем сильно расстроенным.
– Утешьтесь, сэр, – сказала Джейн. – В прошлый раз ее милость родила здоровую принцессу. Вы оба еще в подходящем возрасте. У вас будут и другие дети. – Она опустила руку в карман, вынула оттуда платок и подала ему, благодаря Господа, что платок был чистый.
Король промокнул глаза и с видимым усилием поборол в себе эмоции.
– Спасибо, госпожа Джейн, – пробормотал он. – У вас доброе сердце.
С этими словами король поднялся, поклонился всем и вышел, забрав с собой платок.
После неудачных родов Анна погрузилась в печаль. Ничто ее не радовало, она оплакивала потерянного мальчика и была убеждена, что утратила любовь короля. Он редко навещал ее, а когда приходил, то имел обиженный вид. Анна изливала сердечную боль перед своими дамами: причитала, разражалась гневными тирадами и плакала, забывая о том, что королеве подобает блюсти свое достоинство.
Дамы пытались ободрить ее. Уговаривали постараться и стать прежней – той женщиной, которая завоевала сердце короля; она должна блистать остроумием, быть очаровательной спутницей и интересной собеседницей. Та пыталась, когда Генрих давал ей такую возможность, но терпела неудачу за неудачей, потому что увязла в тоске и страхе за свое будущее: вдруг он поступит с ней так же, как с Екатериной.
Джейн наблюдала за всем этим со смешанными чувствами. Она воевала с собой. Анна увела мужа у ее госпожи, лишила законную королеву титула и питала ядовитую злобу к Екатерине и Марии, поэтому следовало ожидать, что Господь воздаст ей по заслугам. И тем не менее Джейн невольно сочувствовала горю Анны, понимала ее страхи и сопереживала постигшей несчастную женщину трагедии.
Облетели с деревьев листья. По двору поползли слухи, что король завел себе новую даму сердца, как говорили, очень красивую. Джейн пыталась угадать, кто это, вглядываясь в лица дам и девушек из личных покоев королевы. Большинство были хороши, каждая по-своему. Но однажды Джейн случайно столкнулась с Гарри, который проводил свободный от службы вечер в аллее, где играли в шары. Он-то и рассказал ей, что в личных покоях короля всем прекрасно известно: новая пассия короля – Джоан Эшли, фрейлина, которая появилась при дворе королевы прошлой зимой.
– Это пойдет на пользу вдовствующей принцессе и леди Марии, – сказал Гарри, понижая голос; они отошли в сторонку и издали наблюдали за состязанием придворных. – Госпожа Эшли очень привязана к обеим. Она может повлиять на короля, чтобы он смягчился к ним.
– Рада это слышать, – шепнула Джейн и начала присматриваться повнимательнее к Джоан Эшли.
Девушка была светловолосой, скромной, как-то незатейливо миловидной и имела от роду всего семнадцать лет; ее трудно было представить кокетничающей с королем. Но Джоан действительно загадочным образом исчезала при разных оказиях точно так же, как делала Анна много лет назад. Вскоре другие дамы тоже догадались, что происходит, и начали шептаться за спиной у королевы. Джейн была уверена: Анне все известно. Еще бы, ведь король открыто оказывал Джоан знаки внимания на пиру в честь французских посланников, и все это видели.
В тот вечер сестра Анны Мария вернулась ко двору с большим животом. Придворные глядели на нее во все глаза: одни изумленно, другие злобно, а некоторые явно ликовали, что королеву публично унизили. Анна вывела сестру из личных покоев, а король сердито протопал вслед за ними. На следующее утро Мария уехала.
Разумеется, двор бурлил от домыслов и спекуляций; все почуяли сладостный аромат скандала.
– Мария очень неудачно вышла замуж, – сопя, проговорила леди Рочфорд, когда придворные дамы собрались вокруг нее на следующее утро, чтобы узнать последние новости, а фрейлины навострили ушки, желая не упустить ни слова. – У него нет ни титула, ни денег, ему даже негде жить; он простой солдат из гарнизона Кале. Но она его любит. – Последнее слово леди Рочфорд произнесла с презрением. Не было секретом, что ее собственный брак с Джорджем Болейном не удался, супруги презирали друг друга.
Сплетники погрузились в свою стихию. Разговоры крутились вокруг Джоан Эшли и мезальянса Мэри Кэри. А потом, однажды вечером, когда королева отсутствовала – она ужинала с королем, – леди Рочфорд пошла в атаку.
– Я слышала, любовница короля очень щедро раздает авансы и у него есть соперник! – сказала она, в упор глядя на Джоан. – Его это не сильно порадует!
Девушка покраснела, но ничего не сказала. Между собой дамы и фрейлины притворялись, что не знают, кто возлюбленная короля. Но Джейн все равно не могла поверить, что Джоан распутница.
Леди Рочфорд с наслаждением развивала тему:
– А если об этом узнает королева, будут проблемы – немедленное увольнение, я гарантирую.
Однако проблемы возникли у самой леди Рочфорд, причем с самим королем, из-за того что она возвела напраслину на госпожу Эшли. Однажды Джейн вошла в спальню и увидела Джоан. Та сидела на кровати, обхватив себя руками, совсем одна. По ее щекам текли слезы.