– Да, мне они не нужны, – сказала Джейн.
– Тогда я отправлю их в сокровищницу на хранение.
– В таком случае почему вы должны выкупать их?
– По обычаю, одежда осужденных преступников поступает к служителям Тауэра в качестве случайного дохода, – сказал Генрих. – Однако законы об употреблении предметов роскоши запрещают их женам носить дорогие наряды и украшения, поэтому они хотели бы получить стоимость вещей Анны деньгами.
При мысли об одежде казненной Джейн внутренне сжалась. Она наверняка запятнана кровью, отмыть которую невозможно. Да и кто захочет носить ее?
– А что будет с одеждой? – шепотом спросила Джейн.
– Ее сожгут, – коротко ответил Генрих. – Остальное я отправил в королевскую гардеробную. Там с платьев снимут драгоценные камни, чтобы использовать заново.
В этот момент Джейн обратила внимание на сводчатый потолок галереи. Там виднелись переплетенные инициалы Анны и Генриха. Очевидно, мастера о них забыли, когда в спешке удаляли отовсюду напоминания о прежней супруге короля.
– Вам нужно идти, – сказал Генрих, – хотя мне и неприятно расставаться с вами. Возьмите это. – Он положил ей на ладонь брошь в форме сердца, украшенную девизом, выложенным из драгоценных камней: «Мое сердце – ваше». – До следующей недели, – сказал Генрих, наклоняясь к Джейн и целуя ее, прежде чем она успела поблагодарить его. – Ваше отсутствие будет для меня невыносимым, я это знаю.
Она приникла к нему, не заботясь о том, видит ли это кто-нибудь, и повторила за ним, улыбаясь сквозь слезы:
– До следующей недели!
Джейн старалась не сидеть без дела, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей об Анне. Братья вернулись ко двору, отец встречался в Лондоне со старыми друзьями по армейской службе, так что у матери появилось свободное время, чтобы помочь дочери с приданым. Они написали Лиззи в Йоркшир и по строжайшему секрету сообщили ей о грядущей свадьбе. Лиззи находилась слишком далеко от Лондона и не могла вовремя приехать, а вот платье для Дороти, которая станет одной из фрейлин, сделать было необходимо. Мать считала, что для этого прекрасно подойдет оставшийся рулон алого дамаста.
– Что должно быть на голове у невесты короля? – спросила Джейн.
– Я думаю, венок из цветов, как и у любой другой невесты, – ответила мать. – Корону вы наденете после замужества!
Джейн улыбнулась и пошла в сад выбирать цветы, которые срежет в последний момент, чтобы сплести венок. Она сорвала несколько для обеденного стола и пошла в винокурню, чтобы взять там вазу и поставить их.
Увлеченная составлением букета, Джейн стояла у стола и вдруг услышала голоса, доносившиеся из открытой двери на кухню. Прозвучало ее имя. Она поняла, что слуги обсуждают падение Анны.
– Знаете, какие-то приготовления велись задолго до ее смерти. – Это говорил главный повар короля; Джейн узнала его по французскому акценту. – Народ не успокоится, когда всем станет известно, что происходило и происходит между королем и госпожой Сеймур. Странно, что, пережив такой позор, с момента ареста он демонстрирует необычайную радость.
– И мы все знаем почему! – сказал кто-то.
У Джейн заколотилось сердце.
– Никогда не слышал, чтобы с королевами так обходились! – воскликнул другой голос.
– Но все радуются ее казни, – возразил молодой мужчина.
– Поверьте, некоторые недовольны тем, как проходил суд над ней и остальными, а о короле люди отзываются по-разному, – самодовольно вещал главный повар. – Подумайте сами! Говорят, она танцевала со своими любовниками, но разве это внове для джентльменов короля – танцевать с дамами в покоях королевы. Доказательством прелюбодеяния не может служить и то, что брат королевы брал ее за руку и танцевал не только с ней, но и с другими дамами. И у вас в Англии есть прелестный обычай: любая женщина, замужняя или нет, даже самая скромная, на глазах у всех целует при встрече не только брата, но и любого человека. Слишком серьезные выводы они сделали из ее писем к брату, где она сообщала о том, что enceinte. Я слышал, у молодых женщин это принято – писать ближайшим родственникам о своей беременности, чтобы получить поздравления. Из таких доводов, как эти, нельзя вывести обоснованные доказательства измены. Вероятно, у короля были на то какие-то свои причины.
Джейн задрожала. Неужели Анну осудили на смерть на основе таких обвинений? И не было более убедительных свидетельств ее вины? Значит, из доказательств против нее выстроили карточный домик и пролилась невинная кровь. Джейн все время чувствовала: что-то тут неладно.
Она попыталась успокоить себя, вспомнив, что вместе с Анной осудили еще четверых мужчин, помимо Рочфорда, и сама она кое-что видела собственными глазами… и Анна не невинная жертва. Даже если она не травила Екатерину ядом, то затравила ее до смерти преследованиями и, вероятно, покушалась на жизнь епископа Фишера; а еще собиралась добиться казни принцессы. Нет, Анна заслужила смерть!
– Наверное, короля заставило возбудить процесс против нее желание иметь наследника, – произнес чей-то грубый голос; он принадлежал садовнику, который выказывал большое дружелюбие к Джейн. – И заключить новый брак.
– Думаю, он избавился от нее из страха, что император, папа и католические принцы Европы объединятся против него, – высказался кто-то еще.
– Очень вероятно, – согласился повар. – Но не забывайте: она развлекалась с другими мужчинами, нам так сказали, а он-то сам, пока королеву лишали головы, развлекался с другой женщиной.
Это было невыносимо! Редко Джейн злилась так сильно. Она вошла в кухню и крикнула:
– Придержите языки! – (Все подскочили и в ужасе разинули рты.) – Вы лжете! И сами не знаете, о чем говорите, ни один честный человек не поверит в это! Такие слова можно посчитать изменой.
Джейн гневно взирала на слуг, переводя взгляд с одного на другого. Как же ей хотелось сказать им о своей помолвке с королем; очень скоро они услышат, что она теперь королева, и тогда пожалеют о своих словах!
Генрих сообщал в письме новости. Человек Кромвеля – Томас Хинидж – занял место хранителя королевского стула вместо Норриса, а Брайан теперь стал главой джентльменов из личных покоев, тоже вместо Норриса. Сэр Фрэнсис получил преференции очень быстро. Джейн была рада. Он давно был ее другом и одним из вернейших сторонников, неутомимо трудился ради того, чтобы сделать ее королевой. Вероятно, она никогда не узнает, как сильно он подорвал позиции Анны.
Прочитав следующий абзац письма, Джейн нахмурилась: «Невозможно будет долго держать в секрете нашу помолвку. При дворе много разговоров о том, что к середине лета состоится новая коронация». Ну что ж, распространения слухов ждать недолго. Ей было приятно, что Генрих упомянул о коронации. До сих пор он и словом не обмолвился об этой необходимейшей церемонии. Джейн побаивалась ее, знала, что ей будет трудно, но без этого нельзя.
Она ощущала необходимость еще раз попытаться заделать трещину в отношениях между Генрихом и его дочерью. Написала королю ответ, тщательно подбирая слова.
Я размышляла о ее милости леди Марии, которая, вероятно, испытала облегчение, узнав, что причины ее несчастий больше не существует. Если бы Вы снова могли принять ее в свои отцовские объятия, я думаю, для нее, любящей Вас всем сердцем, это стало бы большим утешением.
Генрих проявлял особую чувствительность, когда речь заходила о его старшей дочери, но на такие слова, скорее всего, не обидится. Он поймет, что они написаны из добрых побуждений. Примирение – это первый шаг; будем надеяться, со временем дело дойдет и до восстановления Марии в правах на престол.
Получив недвусмысленный ответ, Джейн горько разочаровалась.
Дорогая, у Вас добрые намерения, но Мария отказывается признавать мои законы и установления, и, если она продолжит упорствовать, я возбужу против нее дело. Я не успокоюсь, пока она не согласится с тем, что брак ее матери был кровосмесительным и незаконным, и не признает меня верховным главой Церкви.
Самой Джейн следует понять, добавлял он, что Мария будет оставаться угрозой для их детей. Им нужно расчистить для них путь к праву на престолонаследие, которое никто и никогда не сможет поставить под сомнение.
Прочитав эту отповедь, Джейн заплакала от жалости к Марии. Генрих требовал, чтобы дочь пошла против своих твердых убеждений, предала все, ради чего ее мать столько страдала и боролась; на самом деле он просил от нее невозможного. Это не тот Генрих, которого Джейн знала. Любящий отец не поступил бы так. Неужели он не мог оставить в прошлом былые обиды? Она держалась о нем лучшего мнения. Сама Джейн считала Марию законной наследницей и желала ее восстановления в очереди на престол; она была согласна с тем, чтобы Мария первенствовала над всеми дочерьми, которые родятся у них с Генрихом; но даже Мария согласится, что сын Джейн должен считаться главным наследником. Почему Генрих так недобр и несправедлив?
Имелась и другая причина, отчего письмо короля расстроило Джейн. Она и все ее друзья и сторонники, особенно Шапуи и Эксетеры, полагали, что стоит устранить Анну – и Марии будет возвращено ее законное место, а Генрих вернется в лоно Римской церкви. Однако король в нескольких строках ясно дал понять, что пути назад нет. Они строили воздушные замки, надежды оказались напрасными. Добиться целей, которые Джейн поставила перед собой, теперь будет еще труднее.
Что станет делать Генрих, если Мария продолжит сопротивляться? Использует он принуждение? Насилие? Или еще что похуже? Марии было двадцать лет, но Джейн помнила ее юницей, сильно страдавшей душой и телом от разлада между родителями. Много лет девушка провела в изгнании и не могла похвалиться крепким здоровьем, не раз возникали серьезные опасения за ее жизнь. Разве это справедливо – давить и топтать того, кто слаб и нездоров, да к тому же безутешен после смерти матери?
Пусть Мария рассчитывает на нее. Джейн готова сделать все, что в ее силах, лишь бы помочь несчастной девушке. Она знала, что Шапуи, который годами отстаивал права Марии, – ее верный союзник. Брайан как-то упо