Четыре величественные фигуры стояли в античном интерьере с классическими розетками, причудливыми колоннами и фризами, обманками и нишами в форме ракушек, но прежде всего внимание привлекала фигура Генриха. Он выглядел таким могучим и властным – ноги широко расставлены, руки на бедрах, во взгляде – стальная решимость, – что Джейн ощутила благоговейный страх. Это действительно было произведение искусства, и Генрих с большим удовольствием любовался им, похлопывая Гольбейна по спине. Художник воспринимал похвалы короля с обычным молчаливым почтением.
– Таким я хочу выглядеть для своих подданных, – заявил Генрих, – не только королем, но и главой Церкви.
– Все захотят иметь копии, – сказала Джейн.
– Мы будем поощрять это как проявление лояльности и одобрения моих реформ.
Глава 33
1537 год
К моменту, когда в апреле все расцвело, Джейн пропустила уже три месячных цикла, живот у нее слегка округлился. Судя по всему, беременность развивалась успешно, и Генрих сообщил радостную новость Тайному совету в Уайтхолле. После этого лорд-канцлер вышел в главный зал – Генрих и Джейн смотрели на это с помоста – и объявил собравшемуся двору:
– Мы уповаем на Господа, чтобы королева, которая сейчас ждет ребенка, произвела на свет много здоровых детей к утешению и радости его величества короля и всего королевства.
Загромыхали аплодисменты, полетели в воздух головные уборы; напирая друг на друга, люди устремились вперед, к помосту, чтобы принести поздравления. Генрих, получая добрые пожелания, ликовал и являл собой воплощение королевской власти и мужественности, а Джейн сидела рядом вся красная и кивала головой, выражая признательность.
Во все концы королевства разослали герольдов для оглашения новости.
– Повсюду торжество и веселье, – радостно сообщил Эдвард, когда несколько дней спустя пришел навестить Джейн.
– Король стал другим человеком, – сказала она ему. – Он воспрял и телом, и духом. Ему гораздо лучше.
– И все потому, что у тебя будет ребенок, моя премудрая сестрица!
Добрые известия скоро перебрались за море. Из Кале леди Лайл, жена коменданта, приходившаяся кузиной королю, прислала две крошечные рубашечки с чепчиками, которые она собственноручно расшила золотой нитью, – миниатюрные копии ночных сорочек, введенных в моду среди дам самой Джейн. Кроме того, леди Лайл просила, чтобы одну из ее дочерей приняли на службу к королеве.
«Пусть Господь сподобит Вас благополучно родить принца, – писала она, – к радости всех верных подданных».
Генрих суетился вокруг Джейн, следил, чтобы она не перетруждалась, много гуляла на свежем воздухе и хорошо питалась – ей подавали самые изысканные деликатесы. Чтобы порадовать супругу, он назначил Эдварда личным советником и даровал ему обширные земли, а когда Томас вернулся из первого заморского вояжа, взял его джентльменом в свои личные покои. Гарри призвали обратно ко двору и посвятили в рыцари. Он привез с собой длинный список указаний от матери, что Джейн должна и чего не должна делать, пока носит ребенка. Гарри обещал вернуться в Вулфхолл к уборочной поре. «Дай Бог, – думала Джейн, – чтобы вскоре после этого настала пора для главного урожая». Она считала месяцы, оставшиеся до октября, когда должен появиться на свет ребенок.
Теперь Джейн не была такой усталой и чувствовала себя хорошо, только все время испытывала голод, особенно ей хотелось перепелиного мяса, но, к сожалению, перепелок было мало. Генрих озаботился тем, чтобы заказать доставку птицы из Кале: он приказал лорду Лайлу, если там перепелок не найдется, поискать во Фландрии. Чего бы это ни стоило, но Джейн должна получить желаемое! И лорд Лайл не подвел. На последней неделе мая прибыл большой ящик с птицами, и Джейн с Генрихом уничтожили дюжину за обедом и вторую – за ужином.
– Кажется, мне теперь долго не захочется смотреть на перепелок, – сказал Генрих, вытирая салфеткой руки и рот.
– А мне захочется, – отозвалась Джейн. – Они были изумительно вкусные. Надеюсь, лорд Лайл пришлет нам еще.
– Пришлет, – подтвердил Генрих. – Ведь его жена хочет, чтобы ее дочь оказалась в числе ваших слуг!
– На таких условиях я, пожалуй, соглашусь принять ее! – со смехом ответила Джейн.
В начале июня из-за жаркой погоды в Лондоне второй год подряд вспыхнула эпидемия чумы. Джейн с тревогой слушала известия о страшных последствиях. Генрих, ни минуты не колеблясь, приказал двору перебираться в безопасный Виндзор.
– Пришпорьте коней, прошу вас! – кричала Джейн из-под полотняной маски, сидя в носилках за кожаными шторами. – Я хочу скорее добраться до места. Не могу вынести мысль, что ребенок может пострадать.
Генрих ехал рядом с ней и твердым голосом сказал:
– Успокойтесь, дорогая. Паника не принесет пользы ни вам, ни ребенку. Мы не можем ехать быстрее. Я не хочу, чтобы вас слишком сильно трясло.
Но Джейн не могла успокоиться. Она ужасно боялась чумы, тем более что в Лондоне, как говорили люди, страшная болезнь уносила жизни сотен людей каждую неделю.
Затворившись в Виндзоре, королева изо дня в день уговаривалась с Господом, соблюдала все праздники в церковном календаре, постилась, чтобы освободиться от груза вины, которую несла, и молила Всевышнего спасти ее и ребенка от чумы. В конце концов Генрих и все прочие стали сильно волноваться за нее. Король был с ней строг и запретил предаваться столь суровой аскезе.
– Больше никаких постов! – приказал он. – Это вредит ребенку. И успокойтесь, я запретил людям из города приближаться ко двору. И снова отложил коронацию, не только из-за эпидемии. Я думаю, сейчас не стоит подвергать вас такому испытанию – церемония слишком длинная и утомительная. Но я вам обещаю, дорогая: как только родится наш сын, вы будете коронованы.
На душе у Джейн стало легче, когда она получила письмо от Лиззи: сестра с готовностью откликнулась на предложение Кромвеля. Артур Дарси воспринял ситуацию с нелестной для него холодностью.
«Он сказал, что с радостью женился бы на мне, но не сомневается: южный лорд быстро заставит меня позабыть северного», – с едкой горечью писала Лиззи. Она заканчивала свои дела в Йорке и готовилась к поездке в Лондон.
Джейн огорчилась, прочитав, что малышку Марджери придется оставить дома.
«Она слишком слабенькая, чтобы вынести долгое путешествие, – объясняла Лиззи, – и хотя мне очень неприятно расставаться с ней, монахини из приората Уилберфосс охотно возьмут ее на попечение, а я оставлю им все деньги, которые смогу выручить от продажи своих вещей. В этом монастыре всего одиннадцать сестер, но все они святые, о девочке будут хорошо заботиться. А потом, даст Бог, она окрепнет и я заберу ее к себе».
Джейн едва не заплакала, прочитав это, к тому же она беспокоилась, не закроют ли Уилберфосс, но возможность такого брака появляется не каждый день, ведь благодаря ему Лиззи, Генри и Марджери будут жить в достатке до конца дней.
Шел пятый месяц беременности, и Джейн впервые ощутила, как внутри у нее зашевелилось дитя, будто бабочка замахала крыльями. В тот момент она сидела с Генрихом в парке и наблюдала, как фрейлины играют в мяч.
– Ой! – воскликнула Джейн, вновь ощутив трепыхание внутри. – Генрих, пощупайте! – Она схватила его руку и положила на свой живот, туго обтянутый киртлом.
– Ребенок? – удивленно проговорил король.
– Да, погодите! Вот!
– Слава Богу, да! Вы начали быстро прибавлять! – Король пришел в восторг. – Нужно немедленно объявить об этом!
Когда объявление было сделано, дамы ослабили шнуровку на набрюшнике королевы, и округлившийся живот Джейн был явлен всему миру. В таком виде она проследовала по всему дворцу, чтобы отобедать с королем в его приемном зале. По пути придворные кланялись ей как матери наследника. На столе стояло блюдо с перепелками, на этот раз присланными леди Марией.
В воскресенье, на Троицу, лондонцы отважились, несмотря на чуму, прийти на благодарственную мессу в собор Святого Павла, и по всему королевству в церквях пели «Te Deum». Новость о том, что королева начала быстро прибавлять, обрадовала людей, которые хорошо понимали, как важно для короля обрести наследника, и они благодарили Господа, что кровавый призрак династических распрей отступил. Горожане жгли костры на улицах и веселились.
При дворе были и другие поводы для торжеств: в полдень состоялось бракосочетание Марджери Хорсман и сэра Майкла Листера, хранителя королевской сокровищницы. Король с королевой присутствовали, но по завершении церемонии по настоянию Генриха сразу ушли.
– Вам нужно беречь себя, дорогая, – сказал он и самолично проводил супругу в ее спальню, чтобы она отдохнула.
На самом деле по велению короля Джейн все лето отдыхала, не принимая участия в публичных делах. Она наслаждалась этим вынужденным покоем и мирным течением ежедневных дел. Считалось неприличным, чтобы доктора присутствовали при родах королевы или любой другой женщины, поэтому придворные врачи уступили место повитухе, очень опрятной женщине, имевшей прекрасные рекомендации. Она уже разместилась во дворце. Джейн утешала мысль, что в церквях по всей стране возносят молитвы о ее благополучном разрешении от бремени.
Генрих пребывал в прекрасном расположении духа. Джейн никогда не видела его более счастливым. Он каждый день охотился в Большом парке Виндзора, и добытую им дичь подавали Джейн вместе с любимыми перепелками, которыми ее исправно снабжали лорд и леди Лайл. Однажды вечером она как раз брала себе добавку, и тут Генрих отложил нож и наклонился к ней.
– Я знаю, вы считаете ошибкой мой приказ о закрытии мелких монастырей, – сказал он, – но, уверяю вас, я не намерен стирать с лица земли все аббатства и приораты. Ради того, чтобы порадовать вас и показать Господу, что я остаюсь верным сыном Церкви, я решил для спасения вашей души и своей восстановить приорат Стиксуолд в Линкольншире.
Генрих не переставал удивлять ее. Какой же противоречивый он человек! Готовность короля пойти ради нее на такой шаг глубоко тронула Джейн. Может быть, произошел перелом, прилив сменился отливом, и в конце концов она выиграет.