– Он рядом с нами, – тихо произнес Фонтен.
– Что? – вырвалось у Борна, отдернувшего бинокль от глаз; он тут же повернулся к старику. – Где? Скажите мне где?!
– Его нет в поле вашего зрения, мсье, но он рядом с нами.
– Что вы имеете в виду?
– Я чувствую его. Так животные ощущают приближение отдаленной грозы. Это внутри тебя, это – страх.
– Не очень-то ясно.
– Для меня – проще простого. Вы, возможно, и не поймете. Человек, бросивший вызов Шакалу, – человек со многими лицами, Хамелеон-убийца, известный под именем Джейсон Борн, – не подвержен страху, как нам говорили, он всегда отличался храбростью, исходившей от ощущения собственной силы.
Джейсон мрачно ухмыльнулся, собираясь возразить.
– Значит, вам говорили неправду, – тихо сказал он. – Часть этого человека срослась с животным страхом, который знаком лишь немногим людям.
– Мне трудно этому поверить, мсье...
– Поверьте. Ведь я – это он.
– Действительно, мистер Уэбб? Вообще-то, прийти к такому выводу нетрудно. Вы заставляете себя стать своим вторым "я" из-за этого страха?
Дэвид Уэбб внимательно посмотрел на старика и спросил:
– Бога ради, что же еще мне остается?
– Вы могли бы исчезнуть на время – вы и ваша семья. Вы могли бы жить мирно, в полнейшей безопасности, об этом позаботилось бы правительство.
– Он все равно отправился бы за мной, точнее за нами, где бы мы ни были.
– Но сколько еще? Год? Полтора? Уж конечно меньше двух. Он – больной человек, об этом знает весь Париж, мой Париж. Учитывая огромные затраты и запутанность сегодняшней ситуации – все эти уловки, предназначенные для того, чтобы поймать вас в западню, – я осмелюсь предположить, что это последняя попытка Карлоса. Уезжайте, мсье. Присоединяйтесь к своей жене на Бас-Тере, а лотом летите куда-нибудь за тысячи миль. Пусть он возвращается в Париж и подыхает от бессильной злобы. Разве этого не достаточно?
– Нет. Он отправится за мной, за нами! Все должно быть решено здесь и окончательно.
– Вскоре я присоединюсь к своей жене, поэтому я могу позволить себе не согласиться с мнением кое-каких людей, да хоть бы и с вашим, к примеру, или с monsieur le Cameleon[44], с которым я автоматически согласился бы раньше. Теперь я этого не сделаю. Думаю, вы могли бы уехать куда глаза глядят. Думаю, вы знаете, что можете забыть Шакала и продолжать жить как прежде, изменив свой образ жизни на какое-то краткое время, но вы этого не сделаете. Что-то внутри останавливает вас от такого шага: вы не можете позволить себе стратегическое отступление – вовсе не бесчестное, ибо тем самым вы избежите насилия. Да, верно, ваша семья будет в безопасности, зато другие могут погибнуть, но даже не это вас останавливает. Вы должны победить...
– По-моему, хватит этой психологической болтовни, – перебил его Борн, вновь поднося бинокль к глазам и концентрируясь на том, что творилось снаружи.
– Разве я не прав? – сказал француз, изучающе глядя на Хамелеона и не притрагиваясь к отложенному в сторону биноклю. – Они здорово подготовили вас, очень постарались, чтобы вы стали тем человеком, в которого должны были перевоплотиться. Джейсон Борн выступил против Карлоса-Шакала, и Борн обязан победить. Два стареющих льва, натравленные друг на друга много лет назад... Их сжигает ненависть, которую распалили сидящие в теплых кабинетах стратеги, не задумывавшиеся о последствиях. Сколько людей лишилось жизни из-за того, что перешли ваши пересекающиеся дорожки? Сколько ни о чем не подозревающих мужчин и женщин были убиты?..
– Заткнитесь? – крикнул Джейсон, в голове которого вспыхивали картинки событий в Париже и где-то на периферии – Гонконг, Макао и Пекин, – но ярче всего – последней ночи в Манассасе, штат Вирджиния. Столько смертей!
Внезапно без предупреждения дверь в кладовку распахнулась, и в комнату торопливо, задыхаясь на ходу, вошел судья Брендон Префонтен.
– Он здесь, – сообщил бостонец. – С одним из патрулей Сен-Жака – тремя людьми в миле на восток по побережью – не было связи по радио. Сен-Жак послал охранника найти их – тот только что вернулся, а потом Сен-Жак сам побежал туда. Все трое убиты, и у каждого – пуля в горле.
– Шакал! – вскрикнул француз. – Это его визитная карточка. Он сообщает о своем прибытии.
Глава 16
Полуденное солнце зависло над землей, обжигая и ее и небо, оно превратилось в раскаленный огненный шар, единственной целью которого было спалить все живое. А так называемые «подсчеты на компьютере», о которых говорил канадский промышленник Энгус Мак-Леод, судя по всему, подтверждались. И, хотя на остров прибыло несколько гидропланов, чтобы забрать тех, кто был напуган, внимание большинства публики задержалось на столь печальном событии если и дольше двух с половиной – четырех минут, то уж никак не более нескольких часов. Ужасное происшествие случилось перед рассветом, во время бури, и представляло собой, как стало известно, страшный акт мщения. В нем был замешан один-единственный человек, вовлеченный в вендетту со своими старыми врагами, но убийца давным-давно покинул остров. После того как убрали ужасные гробы, а также то, что осталось от вылетевшего на пляж катера, а по радио прозвучали успокаивающие слова администрации, подтвержденные периодическими неназойливыми появлениями вооруженных охранников, все вернулось на круги своя. Не полностью, разумеется, поскольку где-то здесь был тот человек в трауре, но он нигде tie показывался, к тому же стало известно, что он скоро уедет. Вдобавок, несмотря на размах случившегося, о котором узнали по слухам, без сомнения преувеличенным в высшей степени суеверными аборигенами, он их не коснулся. Акт насилия не имел к ним никакого отношения, и в конце концов жизнь должна была идти своим чередом: в гостинице осталось семь супружеских пар.
– Господи, мы платим шесть сотен долларов в день...
– После нас никто...
– Черт подери, парень, через неделю мы опять вернемся к своей занудной торговле, давай, пока есть возможность, наслаждаться...
– Да нет, дорогая Ширли, они не станут сообщать наши имена, они дали мне слово...
Под обжигающим неподвижным полуденным солнцем жизнь на небольшом грязноватом участке огромной игровой площадки на побережье Карибского моря постепенно возвращалась в свое русло, а смерть отступала с каждой солнечной ванной и следующим глотком ромового пунша. Конечно, все стало уже не так, как раньше, но зеленовато-голубые волны по-прежнему накатывали на пляж, заманивая купальщиков войти в море и принять его плавный, спокойный ритм. На остров Спокойствия возвращалась прежняя умиротворенность.
– Вот! – закричал «герой Франции».
– Где? – выкрикнул в ответ Борн.
– Вон – четыре священника. Идут цепочкой по дорожке.
– Они – черные.
– Цвет кожи ничего не значит.
– Он был священником, когда я видел его в Париже в Нёйи-сюр-Сен.
Фонтен опустил бинокль и посмотрел на Джейсона.
– В церкви Святого Причастия? – тихо спросил он.
– Не помню... Который из них?
– Вы видели его в одеянии священника?
– И этот сукин сын также меня видел. Он понял, что я узнал его! Так который?
– Его нет среди них, мсье, – произнес Жан-Пьер, медленно опуская и вновь поднося бинокль к глазам. – Это – еще одна визитная карточка. У Карлоса – тонкий нюх, он – мастер стереометрии. Для него не существует движения по прямой – только с нескольких сторон, на нескольких уровнях.
– Это звучит чертовски по-восточному.
– Значит, вы понимаете. Наверное, его осенило, что вас может не быть на вилле, следовательно, он хочет дать понять, что знает об этом.
– Так же, как в Нёйи-сюр-Сен...
– Нет, не совсем так. Сейчас у него нет твердой уверенности. А в церкви Святого Причастия он был уверен.
– Ну и что мне предпринять?
– А что бы сделал Хамелеон?
– Самое простое – вообще ничего не делать, – ответил Борн, глядя в бинокль. – Но он не пойдет на это, потому что очень неуверен. Он, должно быть, говорит себе: он знает, что я могу снести этот дом ракетой, поэтому он должен скрываться в каком-то ином месте.
– Думаю, вы правы.
Джейсон взял с подоконника портативную рацию. Нажав на кнопку, он заговорил:
– Джонни?
– Да?
– Видишь тех четырех чернокожих священников на дорожке?
– Да.
– Пусть охранник остановит их и приведет в холл. Пусть он скажет, что их хочет видеть владелец гостиницы.
– Эй, но они не собираются заходить на виллу, они просто пройдут мимо, молясь за охваченного горем человека. Позвонил викарий из города, и я дал разрешение. С ними все о'кей, Дэвид.
– Черта с два, – возразил Джейсон Борн. – Делай, что говорят. – Хамелеон обернулся и взглянул на составленные в кладовке вещи. Встав с табуретки, он подошел к трюмо, вытащил из-за пояса пистолет и саданул рукояткой по зеркалу. Подобрав осколок, он протянул его Фонтену. – Минут через пять после моего ухода начните время от времени пускать зайчики.
– Я встану сбоку от окна, мсье.
– Прекрасная мысль. – Джейсон позволил себе едва заметную усмешку. – Удивительно, что мне даже не пришлось это предлагать.
– А вы что будете делать?
– То же, что и он сейчас. Перевоплощусь в отдыхающего на Монсеррате туриста, гуляющего гостя «Транквилити Инн». – Борн вновь нагнулся к рации, поднял ее, нажал кнопку и отдал указания: – Спустись в магазин мужской одежды в холле и купи мне три разных летних пиджака, пару сандалий, две-три соломенные шляпы с широкими полями и серые или желтовато-коричневые шорты. Потом пошли кого-нибудь в магазин рыболовных снастей – пусть купят леску, выдерживающую сотню фунтов, нож для разделки рыбы и пару сигнальных ракет. Я встречу тебя на ступеньках тут, вверху. Поспеши.
– Выходит, вы не оставили без внимания мои слова, – заметил Фонтен, опуская бинокль и глядя на Джейсона. – Мсье Хамелеон отправляется на работу.
– Он отправляется на работу, – ответил Борн, положив рацию на подоконник.