- Тетушка, признаюсь, в отличие от вас я не замечала, чтобы она вела себя как-то странно.
Тетя пристально вгляделась в племянницу из складок сборчатого пышного платья - словно краб-отшельник, выставивший глазки на ножках из раковины.
- Что ж, конечно. Вы сестры, и, естественно, она скрывала это от тебя. Я же всего лишь глупая старуха - во всяком случае, она так считает. Никто не воспринимает меня всерьез, и в результате я замечаю очень многое. Ты бы удивилась, узнав, как много мне известно.
На самом верху колесо замерло, слабо покачиваясь, пока внизу ездоки высаживались, уступая место новым. Музыканты, нанятые отцом Маргариты, чтобы развлекать ожидающих своей очереди, играли на барабане и свирели бойкую мелодию. Это помогало замаскировать разнообразные посторонние стуки, треск и вой двигателя.
Она увидела вечно угрюмого помощника Фауста, Вагнера: там, внизу, он спешил, уставившись себе под ноги и сгорбив плечи от сосредоточенности. Каков хозяин, таков слуга, подумалось ей. Колесо тронулось, и вместе с ним ушли мысли Маргариты о Вагнере.
- Откуда ты знаешь, что именно Фауст? Она сказала тебе?
- Сказала? Никто мне ничего не рассказывает. Но, по-моему, это достаточно очевидно. Не далее как вчера я позвала ее, чтобы попросить отнести Фаусту и его помощнику бутерброды с сыром на завтрак. Она едва приплелась, сердитая, глядя с неприязнью. А когда я объяснила ей, в чем состоит поручение, о! она буквально засветилась! Просто вприпрыжку побежала, настолько взволновалась оттого, что увидит его еще раз. Но вернулась она очень быстро, очевидно получив только нечто вроде кивка головой и невнятные слова благодарности - ну, ты же знаешь мужчин, - и, похоже, твоя кузина решила: все, жизнь кончена, ее лицо стало мрачным и полным отчаяния. Ты мне будешь говорить… А вторник! В прошлый вторник…
Пока тетя Пеннигер щебетала, они вновь очутилось на самом верху. Маргарита увидела, как Вагнер резко замер, когда перед ним появилась подбоченившаяся София. Потом колесо вновь пошло вниз.
Подобно слайд-шоу, происходящее вылилось в целый ряд картинок, наблюдаемых с самой верхней точки колеса. На втором обороте Вагнер вытянул руки, выражая крайнее изумление и искреннее негодование. На третьем София вскинула руку, словно хотела ударить ученого, а на четвертом обороте стало ясно, что она просто похлопала его по щеке. Затем она повернулась и гневно пошла прочь. Он кинулся за ней. Она обернулась к нему, и снова на ее лице была ярость. Он отступил. Она взяла его за руку. Отпустила. Он сделал шаг вперед. Она собралась уходить. Он поспешил за ней вслед.
И они ушли.
- Какая же я дура, - тихо сказала себе Маргарита. Но с улыбкой. Потом она выпрямила ноги и стала болтать ими, когда колесо опять подняло ее наверх.
В течение недели Огромное Колесо истово катало жителей Нюрнберга по кругу - а затем было разобрано. Когда разозленная Маргарита вышла из дома, чтобы потребовать от Фауста объяснений, он уже дожидался ее - стоял, торжествующий и спокойный, посреди своей тихой мастерской.
Она замерла в полной растерянности.
- А где все?
Маргарита имела в виду ремесленников, шумных гуляк, тщеславных и честолюбивых молодых людей и алчных стариков, толпу сменяющих друг друга любителей поживиться за чужой счет.
- Я разогнал их, - ответил Фауст и учтиво добавил: - Что еще вы хотели узнать?
- Колесо, - сказала она, но весь ее праведный гнев почему-то растворился в сверхъестественной тиши мастерской, так что голос прозвучал еле слышно и потерянно. - Зачем вы его сломали?
- Оно несколько поизносилось, - ответил он рассеянно. - На самом деле колесо следовало изготовить из железа, но литейщики еще не достигли такого уровня мастерства. Я с самого начала понимал, что колесо из дерева долго не прослужит. Если бы я его не разобрал, одна из стоек вскоре обязательно сломалась бы. Тогда покалечились бы люди, а могло и убить кого-то насмерть, - и кто, спрашивается, после этого стал бы доверять моим механизмам?
Он вел себя уверенно и спокойно. Долгую паузу ни один из них не осмеливался нарушить. Затем Фауст поднял глаза и встретил ее взор.
- Маргарита, - произнес он. Впервые ученый назвал ее по имени; прежде она всегда была для него «фрейлейн Рейнхардт». - Мне нужно очень серьезно поговорить с вами.
Он подвинул для себя и для нее стулья, немного нервничая, что ее успокоило.
Фауст взял руки Маргариты в свои и слегка пригнулся на стуле так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Его лицо было искренним и полным страдания; в нем чувствовалась бесконечная нежность и боль тоски, и ее сердце заныло от сочувствия. Один поцелуй, наказала она себе. Не более. Один поцелуй для Гретхен, и все.
- Вы с родителями должны уехать из этого города.
- Почему?
- Ваш отец не станет меня слушать. Что ж, кто упрекнет его за это? Он видел и слышал слишком много новых вещей; его способность верить сейчас напряжена до предела. Если я настоятельно потребую его отъезда, он рассмеется мне в лицо, и только.
Но если бы его единственной дочери приснился сон… Если бы она пробудилась среди ночи с криком и сказала, что ей явился ангел с огненным мечом и потребовал, чтобы она вместе с семьей покинула Нюрнберг… Сначала он не поверит, что такое знамение может быть правдивым. Потом удивится и засомневается. На третью ночь он решится. Я понимаю, что это идет вразрез со всеми вашими врожденными склонностями, а для вашего отца это еще тяжелее. Однако это спасет вам жизнь.
- Но почему?
- В грунтовых водах обитает болезнетворный организм. Через неделю его воздействие проявится. У вашего отца есть собственность в этой стране, друзья в пфальцграфстве, дела в Пруссии… любое из этих мест отлично сгодится для переезда. Чем дальше, тем лучше. Но куда бы вы ни отправились, следует кипятить воду, перед тем как ее пить. Будут и другие беженцы, а среди них - и переносчики заразы; вы не будете в безопасности нигде. Лучше кипятить воду и перед умыванием: бактерии могут попасть в рот от прикосновения руки.
- Не понимаю! - воскликнула Маргарита. - О чем вы говорите?
- Я говорю о чуме.
9. ЧУМНАЯ КУХНЯ
Как изменился Нюрнберг!
Дым от вязанок хвороста, пропитанных дегтем, их зажигали по одной на каждую дюжину домов, равномерно устилал улицы, наполняя воздух отвратительными и удушливыми миазмами. Из-за окуривания серой щипало в носу. Языки пламени отбрасывали тени, суетящиеся на почерневших от копоти стенах. Тепло от этого огня странным образом оттеняло промозглую октябрьскую стужу.
На рыночной площади возле своих потерявших популярность прилавков стояли мясники с большими мисками уксуса, куда покупатели могли опускать монеты, до которых продавцы не осмеливались дотронуться. Живодеры, истребляющие домашних животных, ходили с красными посохами, а те, кто искал трупы, - с белыми. Встречаясь, они обходили друг друга и обменивались кивками. Двое монахов нищенского ордена получили от папы разрешение причащать и соборовать до тех пор, пока не вернутся священники, и носили с собой на длинных шестах хоругви с вышитой на них Пресвятой Девой и Святым Сердцем. Под капюшонами, над набитыми травами кожаными конусами - защитой от заразы - виднелись лишь их глаза. В этих конусах они производили мрачное впечатление длинноклювых служителей Вельзевула.
Трава росла прямо посреди улиц.
Но самым странным была тишина. Несмотря на стук шестов и треск пламени, город был тих, как сельская долина. Половина горожан - те, у кого были деньги и просто отчаявшиеся - бежали, прихватив лошадей. Исчезли грохот повозок и стук копыт, всегда слышные в дневное время. Фауст слышал только воробьев, щебечущих на карнизах, и шепот легкого ветерка над крытыми шифером крышами.
На ставнях, закрывающих витрину галантерейной лавки, и на входе в магазин плетеной мебели белели приклеенные листки. Передав поводья осла Вагнеру, Фауст подошел и прочитал:
ТОЛЬКО НАСТОЯЩАЯ ВОДА ОТ ЧУМЫ
Знаменитый Шорлото, только что прибывший из Нидерландов, где исцелил тысячи страждущих во время великого несчастья, постигшего Амстердам в прошлом году, в нынешнее поветрие предлагает от чумы универсальное защитное средство вместе с надежнейшими заклинаниями и чарами для тех, кого недуг уже поразил, равно как и простой рецепт приготовления сыра из мела.
- Кто же такой этот феерический кретин? - фыркнул Фауст. Они покинули площадь, двигаясь дальше.
Фауст приостановил свой обход, чтобы переговорить со сторожем. Тот был сварливым и несговорчивым стариком с лицом без малейшего проблеска ума. С его пояса свисало тяжелое кольцо с ключами от домов, жители которых оставили свое имущество на его попечение. Он собрал плату за такую свою службу, и еще получал деньги за присмотр за домами, находящимися в карантине и заколоченными, и несмотря на это выманивал еще хлеб, сыр, масло и пиво у тех, кто торопился покинуть город до лучших времен, когда болезнь перестанет свирепствовать. И это вдобавок к тому, что город платил ему регулярное жалованье за поддержание огня. Чума для него оказалась благословением.
- Добрый день, мой славный дружище Харон! - любезно поздоровался с ним Фауст, протягивая грош. - Сколько пассажиров ты собрал сегодня?
Старик в замешательстве сдвинул брови - Вагнер уже несколько раз объяснял ему эту шутку, но он по-прежнему не мог ее понять - и по обязанности рассмеялся. Грош исчез в кармане его новенького пальто военного покроя. Это было тяжелое длинное одеяние из английской шерсти, настолько ему не по росту, что снизу выглядывали только носки башмаков. Украшали это пальто два ряда блестящих медных пуговиц.
- Пятерых, сударь, четверых из во-он того дома с кривой трубой, где жила семья с двумя маленькими девчушками… ей-богу, такая жалость, хоть плачь. Вчера я слыхал, как их мать голосила, прознав, что детки занедужили. Отец сперва послал меня за лекарствами, а потом за водой. Сам не свой был, а потом сказал жене, мол, тоже приболел.