– Милая, хочешь я проверю у тебя урок? Джек вот сказал, что хочет, после того как справится со своим Цезарем.
– Не знаю, получится ли у меня, но попытаюсь.
Она весьма успешно повторила прочитанный параграф вслух, пока не дошла до наречия «навсегда», и тут же осеклась, отчетливо вспомнив тот страшный смысл, который открылся ей за этим ужасным словом в письме миссис Мино.
– Знаешь, что оно обозначает? – поинтересовалась та.
– Н-ну, д-да, – начала запинаться девочка. – Навсегда – это очень надолго. Вернее, навечно. – Горло у нее сжалось. Лицо покраснело. Глаза заблестели от слез.
– Что с тобой, дорогая? – склонилась над ней миссис Мино. – Знаешь, давай-ка пока оставим урок. Расскажи мне, что тебя так мучает, и я постараюсь помочь.
Участливый тон, сочувственный взгляд и мягкая прохладная ладонь, коснувшаяся разгоряченной щеки Джилл, заставили девочку громко всхлипнуть, а затем со слезами поведать хозяйке дома всю правду.
– Ах, моя милая, – принялась ее успокаивать миссис Мино, – я давно уже все поняла. И ни секунды не сомневалась, что ты сама мне во всем честно признаешься. Иначе ты не была бы той девочкой, которую я так люблю и которой готова во всем помогать.
Затем она показала ей письмо, и прилипшую к нему марку, и зеленый отпечаток пальца, пытаясь, насколько возможно, уменьшить страдания Джилл.
– Вредная марка! – и вправду немного развеселилась та. – Прилипла и выдала меня, словно я сама не могу обо всем рассказать, даже если мне и нечем похвастаться.
– Пожалуй, наклей-ка ее в свой учебник, – протянула ей марку миссис Мино. – Тогда этот день, возможно, останется у тебя в памяти… навсегда, – с мягкой улыбкой сделала ударение на последнем слове миссис Мино.
Джилл улыбнулась сквозь слезы, и у миссис Мино мелькнула было надежда, что свойственный девочке оптимизм смог вытеснить из ее души или, по крайней мере, сгладить страшное впечатление от письма, но та вдруг попросила:
– Пожалуйста, расскажите мне о Люсинде Сноу. Мне хотелось бы знать, как ей удалось вынести выпавшее на ее долю испытание.
– Жаль, конечно, что ты вообще об этом узнала, – с сожалением выдохнула миссис Мино. – Но возможно, ее история облегчит хоть немного твои переживания. С Люсиндой мы были знакомы много лет. Когда-то мне казалось – нет участи тяжелее той, что постигла ее. Но потом я увидела: несмотря на тяжкий недуг, она счастлива, полна доброты, любима всеми, кто знает ее, и умудряется помогать множеству людей, доставляя им радость и делая их жизнь лучше.
– Но как ей это удавалось? – позабыв о собственных бедах, поинтересовалась Джилл, желавшая побольше услышать о Люсинде Сноу.
– Сама ее терпеливость служила прекрасным примером для всех, кто ее окружал. Люди, глядя на нее, переставали сетовать на свои маленькие проблемы. Ее жизнерадостность заражала. Болезнь не помешала ей работать и зарабатывать. Чудеснейшие вещицы, которые она делала своими руками, шли нарасхват среди тех, кто ее навещал. А главное, это чудесное существо умело во всем находить светлую сторону. Бедная ее комнатка превратилась в нечто вроде часовни, куда люди ходили за утешением, советом и поиском праведной жизни. Как тебе кажется, такой ли уж несчастной была Люсинда?
– Ну-у… – протянула задумчиво Джилл. – Если я не смогу выздороветь, мне, наверное, хотелось бы стать похожей на Люсинду. Только все же, надеюсь, этого не случится, – добавила она столь решительным тоном, что было ясно: душа ее не желает вставать на путь лежачей святой.
– Я тоже очень надеюсь! – воскликнула миссис Мино. – Верю, что ты обязательно поправишься, и изо всех сил буду стараться, чтобы это время ожидания оказалось для тебя полезным и приятным. Ты же относись к своей пострадавшей спине как к поводу сделать то, что должна была сделать, но не сделала. Уверяю тебя: таким образом ты научишься очень многому. И к тому моменту, когда ты, дай бог, встанешь на ноги, чувство долга станет твоей привычкой. В этом смысле, я полагаю, пример Люсинды будет очень для тебя поучителен.
– Тогда мне нужно сделать ужасно много, – улыбнулась в ответ Джилл.
Доброта и участие миссис Мино почти высушили ее слезы, и теперь сердце девочки было открыто для испытаний, хотя в тот миг она еще не знала, сколь долгими и тяжелыми они станут для нее.
К тому времени, как в Птичью комнату возвратились два примирившихся брата, Джилл совсем успокоилась. Джек с гордостью продемонстрировал ей марку, которую Фрэнк возвратил ему за прекрасно выученный урок. И тогда Джилл попросила его подарить ей старую красную марку. Джек с удовольствием сделал это, но так и не узнал, зачем она ей понадобилась. И никто не узнал, кроме миссис Мино. Потому что наклеенная на страницу учебника старая красная марка стала тайной печатью, скрепляющей обещание, которое Джилл поставила себе целью сдержать.
Глава VIIIМэри и Молли
А теперь давайте-ка подглядим, как продвигались на своих поприщах две другие участницы Тайного миссионерского общества. Отец Мэри, успешный, трудолюбивый и экономный фермер, смог так хорошо все организовать в своем хозяйстве, что оно приносило ему неплохой доход, но на достигнутом мистер Грант не останавливался и уже строил планы о том, как улучшить свой и без того добротный дом, которым очень гордился, а главное, как обеспечить своим детям те возможности, которых сам он в их годы был лишен. Миссис Грант, его супруга, отличалась столь же целенаправленным трудолюбием, с готовностью приходила на помощь нуждающимся и больным, однако под бременем множества дел, которые поглощали ее от зари до зари, словно совсем забыла, что в жизни помимо работы есть место и красоте. Жилище Грантов сияло чистотой, но выглядело грубым и неуютным. Столь же грубы были и манеры всех его обитателей, кроме Мэри.
Трое старших детей мистера и миссис Грант – семнадцатилетний Том, девятнадцатилетний Дик и двадцатиоднолетний Гарри – трудились, как и родители, не покладая рук. Дик и Гарри – на ферме отца, а Том – в недавно открывшемся городском магазине. Братья Мэри были добры, но неотесанны и, несмотря на любовь к сестренке, то и дело принимались дразнить ее за «штучки леди из общества», как они презрительно именовали стремление девочки к хорошим манерам, красивой одежде, изящным вещам и чтению книг о жизни, так не похожей на их жизнь на ферме.
Родители Мэри обожали дочь. «Главная наша надежда», – часто можно было услышать о ней из уст мистера Гранта. Однако ни он, ни его жена совершенно не интересовались вкусами и увлечениями дочери, и потому девочка, питающая, может быть, слишком наивные, но искренние мечты об изящной возвышенной жизни, росла в своем доме, как чайная роза, расцветшая не в саду, а посреди поля клевера и одуванчиков, единственное предназначение которых – кормить коров и служить сырьем для варки домашнего пива.
Миссия, которую миссис Пэк посоветовала Мэри взять на себя, очень ее вдохновила. В ней она увидела выход из ситуации, которая прежде представлялась ей почти безысходной. Девочка твердо решила трудиться до той поры, пока не наведет в своем доме красоту и уют и не привьет родным вкус к жизни в такой обстановке. Задача, что и сказать, не из легких для любительницы прекрасного.
Кухня в жилище мистера Гранта, хоть и сияла благодаря усилиям его жены чистотой, ровно ничем прекрасным не отличалась. Некоторую толику привлекательности этому помещению придавала разве что ярко цветущая герань на подоконнике, но в остальном все здесь выглядело уныло и мрачно до безобразия. Поведение домочадцев, когда те собирались поесть за большим столом, тоже не вдохновляло. Пищу они поглощали жадно и торопливо, закидывая огромные куски еды в рот прямо с ножей, чай пили из блюдец с громким хлюпаньем, разговаривали друг с другом, не прекращая жевать, когда же их что-то смешило, разражались оглушительным хохотом, похожим на конское ржание. Однако грубость манер самым причудливым образом сочеталась с располагающей наружностью всех членов семьи Грант. Мальчики были сильны и красивы. Во взгляде миссис Грант светились наблюдательность и ум, а грубоватое лицо плотно сбитого мистера Гранта отражало свойственные ему энергию, рассудительность и доброту. Что же касается Мэри, то на фоне их пусть и приятных, но грубоватых лиц ее утонченная красота бросалась в глаза особенно ярко; сдержанные манеры девочки представали в самом выгодном свете среди порывистых жестов ее родителей и братьев, а тихий мелодичный голос и плавная речь звучали нежнейшей музыкой, с которой крайне невыгодным образом контрастировал громкий галдеж мужчин и нервная скороговорка матери, привыкшей вечно спешить.
В тот вечер, когда девочки основали Тайное общество, Мэри сидела за ужином в такой задумчивости, что это не укрылось от внимания отца.
– Кажется, у моей дочурки чтой-то такое есть на уме, – залюбовался он ею, как всегда, когда дочь попадалась ему на глаза. – Ну, подойди-ка скорей сюда, поговори с папой, – хлопнул он громко по колену и, заскрипев стулом, повернулся к безобразного вида плите, под которой сушилось несколько пар промокших башмаков, а в огромном чайнике начинало бродить сусло для яблочного сидра.
– Вот помогу убрать со стола, тогда и поговорим, – ответила Мэри. – Ты, мама, сядь отдохни, – обратилась она к миссис Грант. – Мы с Рокси прекрасно со всем сами справимся.
И она зазывно похлопала ладонью по сиденью кресла-качалки. Уставшая женщина поддалась соблазну. Тем более что ей все равно надо было следить за варевом в чайнике.
– Не возражаю, а то я с пяти часов на ногах. Только, если уж взялась за уборку, пожалуйста, убедись, все ли убрано, что надо. Закрой дверь в маслобойню. Кошку запусти в подвал. И просей муку. А уж гречку я перед сном сама переберу.
И, опустившись в качалку, миссис Грант принялась вязать. Даже во время отдыха она не давала покоя рукам. Том, балансируя на двух ножках стула, откинулся к стене и начал сосредоточенно ковырять в зубах острием перочинного ножика. Дик тряпкой втирал в свои высохшие башмаки топленое сало, то и дело зачерпывая его из маленькой баночки и периодически проверяя, достаточное ли его количество он нанес на кожу для водостойкости. Гарри уселся за маленький столик и с важным видом стал проверять счета. Эта кухня была местом сбора семьи, пищу же Гранты готовили на другой, которая располагалась в пристройке.