Антон уехал – поступил в университет в Нью-Йорке.
Ян радовался новой игрушке – видеокамере. Решил опробовать ее в отпуске на Карибском море. Название острова – Сен-Мартен – обоим понравилось. Понравилось бы и любое другое, потому что никогда так экзотически не отдыхали. Море – то изумрудное, то аквамариновое, – гостиница на самом берегу, рестораны и магазины, где в дверях встречали так сердечно, словно ты не турист на неделю, а близкий родственник.
«Буржуйство», – смеялась Юля.
Ян просыпался перед самым рассветом. Осторожно, чтобы не разбудить Юльку, брал камеру, сигареты, ключ от номера – и тихо выходил. Удивительное чувство – быть наедине с морем и видеть, как встает солнце. Словно никого не было в мире, кроме него, моря и неба. Свет был скудный, как в сумерках. Море медленно колыхалось, как шкура огромного дышащего зверя, дрожащая, темно-серая, блестящая; над ним висели темные тучи. То тут, то там они начинали просвечивать и рваться, предутренний сумрак начинал светлеть, и песок под ногами обретал цвет, как на проявляемой фотографии. Незаметно и стремительно менялось море: вода светлела, серебрилась, на ней играли золотые блестки. Солнце показало красноватое веко, выглянуло и медленно поплыло вверх, раздвигая тучи. Трудно было поймать секунду, когда тусклый желтый край постепенно наливался густым золотом – вчера не сумел уловить этот момент, вся надежда на камеру. Есть еще несколько дней.
Свой первый фильм Ян снял в феврале, когда они вдвоем гуляли в центре по старинным улочкам. Он только начал осваивать камеру. Метель ровно штриховала белым старые дома красного кирпича, снег оседал на голых ветках вьюнка, стелющегося по стенам. В небе над головой раскачивались обледеневшие черные ветки, похожие на костлявые старческие кисти. Юлька несла треногу. Останавливались; он укреплял камеру, включал. Метель заносила следы прохожих, обернувшихся на секунду, потом опять поднимавших воротники, чтобы спешить дальше. С высокого крыльца, каких здесь много, спустился почтальон в громоздкой мешковатой куртке, с раздутой сумкой, остановился поправить капюшон, сдвинув его к затылку, и стало видно, что это девушка. Она тоже повернулась к Яну и приветливо махнула рукой. В метели слышался баховский хорал, музыка зазвучала сама по себе, потом слилась с улицей. Метель присыпала мокрым снегом треногу, Юлька переминалась с ноги на ногу: замерзла, но ничего не говорила, боясь отвлечь… Он назвал этот фильм «Февраль».
…На столе лежала внушительная стопка отпечатанных страниц – будущая книга Стэна. Листы были прижаты маленьким бронзовым лежащим верблюдом. Верблюд, в прошлом изящная зажигалка, подаренная в сорок третьем году Стэну знакомым англичанином, проделал долгий путь из Ирана в Новый Свет, где владелец использовал его сначала по назначению, а бросив курить, назначил прессом для бумаг.
Юлька начала работу до эпохи интернета, все выверяла по первоисточникам. Очень помогла новая работа в университетской библиотеке. То ли дело теперь, когда можно потянуть за нитку Всемирной паутины!
Разбирая записи Стэна, она не задумывалась, что будет делать с готовым текстом. Однако рукопись готова к печати; и что? «Может, у Бори спросить? – посоветовал Ян. – Кстати, давно его не было, надо позвонить».
Ответ Бориса мало чему помог.
– Смотри, – говорил он авторитетно, почти жестко, – в России тема Катыни… не очень актуальна. Можно здесь издать, но надо перевести на английский. Смогла бы?
– Вряд ли… скорее нет.
– Вот и я не смог бы. Можно найти русскоязычное издательство… типографию, наконец, и отшлепать экземпляров… я не знаю, сто? Триста? За свой счет, конечно. В своей библиотеке ты спрашивала?
Не до того было – заболела Кэрол, заведующая (и похоже, серьезно: что-то с печенью, диагноз не называли), отдел остался обезглавленным, и с трудом успевали обрабатывать прибывающую прессу. Да и чем библиотека могла помочь?..
– Или найти переводчика… – Боря думал вслух. – И дальше что? Будешь иметь еще одну кипу страниц.
И вдруг Юлю осенило: Ася! Вот у кого сильный английский – после иняза приехала, переводчик. Ася поможет что-нибудь «сочинить». И стало спокойней на душе, груз уже не казался безнадежно тяжелым. Она решила позвонить Асе прямо завтра, но на следующий день приехал Антошка, подавленный и раздраженный. Нет, он не хочет быть биологом. И никогда не хотел, как он заявил с вызовом. «Это вы меня хотели биологом сделать!»
Мы? Кто «мы»?
…Он увлекся биологией в конце школы, Юлины родители воодушевились: чудесная профессия! Замечательные перспективы!..
– Ничего чудесного! – сердито кричал сын, стоя напротив нее. – И что бабушка может знать о перспективах?! Что они вообще знают об Америке? Зачем эти обобщения?..
– Подожди, – Юля говорила спокойно. – Не хочешь – к черту биологию, ты на ней не женат. Определись, чем ты хочешь заниматься?
– Французской литературой.
Ответ ошеломил. Хотя… почему нет? И много ли я знаю об этой жизни?
– Ну, занимайся французской литературой, язык ты учил. И сядь, не мельтеши.
Какой он еще ребенок! Куда подевались досада, гнев? Антоша поднял голову, недоверчиво посмотрел и начал быстро, возбужденно говорить, что сможет поехать во Францию, в Сорбонну, по специальной программе.
– Мам, я смогу жить в Париже! В Париже, в двадцать первом веке!
От этого кружилась голова не только у него, но и у Юльки. Кто бы рассказал ей, что все это будет происходить с ними здесь, в Америке, и детеныш, боявшийся не то что Синей Бороды, а трех сказочных медведей, собирается в следующем веке жить в Париже!
– Мне нужно взять еще два французских курса, но это не проблема… – взволнованно продолжал сын, но Юля вдруг подумала: мы с Яном уже пожилые. И какое счастье, что с ним.
Асе не дозвонилась. Автоответчик не срабатывал. Проще было поехать, но что-то отвлекло, потом на работе готовили выставку советских журналов – она была одной из немногих русских в отделе периодики. На работе был постоянный и привычный напряг. Кэрол продолжала болеть, однако приезжала в библиотеку два, а то и три раза в неделю. Проходила в свой кабинет, где звонил телефон, улыбалась, и все было так, словно ни она сама, ни сотрудники не знали о болезни, не замечали осунувшегося лица, худобы, затейливых тюрбанов и густой косметики.
Подобно многим американцам, Кэрол с воодушевлением следила за событиями в России, начиная с перестройки. Постепенно воодушевление сменилось недоумением; недоумение – разочарованием. Она задавала Юльке пытливые вопросы. Почему, например, эти загадочные русские выбрали первым лидером трезвенника, а вторым – пьяницу? Как Россия, пережившая Большой террор, избрала KGB man? «Unbelievable, – повторяла Кэрол. – Ты историк, Джулия; скажи, как это может быть?»
Как объяснить человеку, всю жизнь живущему в демократической стране, что выборы в Советском Союзе сильно отличались от выборов американских? Бывший историк Джулия могла бы рассказать, что лидеров в ее бывшей стране назначает или выдвигает вся королевская рать из своих же рядов; как на XVII съезде Сталин распорядился сжечь почти триста бюллетеней тайного голосования, которые были поданы против него, но реакция Кэрол (и не только ее) была предсказуема: incredible! С поучительным добавлением: это противозаконно – и следовательно, невозможно. Incredible, в общем.
Намного проще было сослаться на извечную загадку славянской души.
К счастью, Кэрол охотно говорила на другие темы: праздники, прошедшие или грядущие, новый фильм, распродажи, ремонт кафе на первом этаже… На следующей неделе ремонт очень кстати заканчивается, и сотрудники решили там устроить для Кэрол сюрприз по случаю дня рождения.
Наконец Юлька собралась к Асе. В окне горел свет. Занавесок не было. Что за притча?..
На звонок дверь осторожно приоткрыла незнакомая латиноамериканская женщина. Беседа была короткой. Здесь живет она и больше никто. Переехали?..
– No idea, – новая обитательница равнодушно закрыла дверь.
Ян предложил узнать в менеджменте.
…где никто, разумеется, ничего не знал. Юльку грызло чувство вины. Если съехала, то почему не позвонила? Что случилось? И где искать ее?..
Можно быть по уши в работе, при этом следить за новостями в мире и знать, где опять запустили космический корабль, где террористы взорвали метро, какой президент и в какой стране подал в отставку, но – прошляпить исчезновение подруги?.. Да, они с Асей незаметно сблизились, и старое определение «почти подруга», «полуподруга» потеряло актуальность. Ася – друг, подруга. Немногословный и надежный.
– Найдем, – Ян говорил убежденно. – Съездим к ней на работу. Могли сменить квартиру, телефон. Обязательно съездим; только после Сан-Армандо, ладно?
Поездки было не избежать: Аде исполнялось семьдесят лет. Ян отказывался лететь один. Юлька стояла перед раскрытым шкафом.
– Не сильно утепляйся, – предупредил Ян, – там почти лето. Ветровки достаточно.
Ветровка в марте?..
Достала сумку, стараясь не думать о предстоящей встрече с женщиной нашего возраста; как будет, так будет.
– Познакомишься наконец с Яковом, – говорил он в самолете.
В аэропорту и состоялось знакомство.
– Яша, знакомься. Это Юля.
Не глядя на нее, Яков тряхнул шевелюрой, буркнул: «А-а, здрассьть… оччн…» Этим и ограничился, протянутую руку не увидел.
– Что курим? – Он крепко обнял племянника.
Ян ласково сжал ей плечо: спокойно, не бери в голову.
За окнами машины проносились колышущиеся пальмы, щедрая зелень и холмы вдалеке. Иногда в поле зрения попадало зеркальце с настороженным карим глазом навыкате; Яков отводил взгляд.
– Мать у себя?
– У меня с утра торчит, готовит.
Ада встретила сына бурными восклицаниями: «Цыпа моя, наконец-то! Приехал, я так ждала, так ждала!..» Высвободившись из объятий, Ян устремился на балкон, где сгорбясь сидел Яков с сигаретой.