Они давно полюбили серое здание с колоннами у входа, в каталогах называемое музеем изящных искусств. Можно было фотографировать, только без вспышки, которой Ян и сам избегал. Юля медленно шла по залу, вглядываясь в невыносимо серьезные взрослые лица детей. Принц, инфанта… но дети ведь, они только дети!
– Жуткие детки, правда? – послышался рядом негромкий знакомый голос.
– Ася! Пропажа, мы тебя везде искали…
Спустились в кафетерий, где было пусто, холодно и неуютно. Под потолком горели длинные флуоресцентные лампы, раздражающе мигая. Кофе был горячий и жидкий.
– Противно здесь, – огляделась Юлька.
– Вот и мне так же, – усмехнулась Ася.
…Три месяца назад умерла Асина мама. Наступает момент, когда смерть родного человека неизбежна, но все равно она застает врасплох. Особенно если двумя днями раньше муж открыл шкаф и начал складывать висящие рубашки. Делал он это неловко, и Ася встала из-за стола: «Давай помогу. Тебе зачем?» – «Ухожу». – «Куда?»
Ненужный был вопрос, ибо направление не имеет значения, когда человек уже не здесь и не собирается возвращаться.
Она сложила рубашку, которую держала в руках, и протянула ему.
На похороны пришли старая соседка и две коллеги-переводчицы.
В конце месяца Ася переехала на другую квартиру.
– Поехали к нам!
– В другой раз, Юля. Мне… Я сейчас плохо действую на счастливых людей. Понимаешь? Они на меня тоже неважно. Раздражают. – Ася улыбнулась. – Не говоря уж о том, что все пытаются устроить мою личную жизнь – знакомят с одинокими мужиками.
– Ась, этого я не умею. Никогда не умела. Мне твоя помощь нужна; правда.
Помолчав, Ася кивнула и протянула листок бумаги:
– Мой новый телефон. Звони; что-нибудь сочиним.
Ада придирчиво выбирала тетрадку для мемуаров. Брат уже снабдил ее блокнотом с отвратительными желтыми листами, всю охоту писать отбивали. Дали бы ей сейчас общую тетрадь, привычную со школьных лет, она бы сразу засела!
В магазинах продавали большие, неуклюжие; не тетрадки, а какие-то амбарные книги. Пришлось купить; и две новые ручки заодно.
Мемуары, как Ада себе представляла, написать ненамного сложнее, чем заполнить анкету в отдел кадров, только добавить подробностей. Она расскажет о людях, с которыми приходилось встречаться (глава: «С кем свела жизнь…»), о городах, где бывала (про Геленджик… или не надо?). Несколько раз начинала фразу: «Я родилась в…» – и зачеркивала. Кому интересно читать о городе, который она почти забыла, потому что ничего захватывающего там с нею не происходило? Родилась – училась – влюбилась –
Об этом она никакой тетрадке не расскажет.
И новая тетрадь, и вдохновение разбились о фразу «Я родилась в…», обросли творческими муками, если это были они, прежде чем Ада поняла: мемуары куда труднее анкеты!.. Там хочешь не хочешь, отвечай на вопросы: кто, где, когда…
Может, попробовать иначе? Начать с родителей? Но в детстве ничего интересного не происходило, не писать же про астрономию. Никто не поймет, а ведь она влюбилась в эту книжку, в астрономию, как ни в одну науку впоследствии. Когда папа возвращался с работы, Ада кидалась к нему рассказать о прочитанном… Об этом не надо – надо о главном; а тут еще вспомнилось клетчатое платье с выпуклыми пуговицами, мама сшила; зачем оно вылезло?!
«…Поступила в 27-ю женскую школу…» Или номер писать словами? Сказать, что физику никогда не любила, но астрономию помнила хорошо, физик удивлялся и ставил ей хорошие отметки. «В школе я хорошо училась…» – об этом уже написала; что еще?
На книжной полке стояли «Архипелаг ГУЛАГ» и воспоминания маршала Жукова, брат оставил. И мемуары вдовы гениального поэта, где были описаны его друзья и враги.
Врагов у Ады не было. Друзей тоже; не считать же этих бабок, с которыми еще на курсах познакомилась. Сын как-то спросил: «У тебя друзья были? Ну, в институте, в школе?» Она тогда ответила: «Мне было не до друзей, я училась!»
Исподволь, потихоньку закралось убийственное подозрение: писать не о чем. Не было в жизни встреч с интересными людьми (редакция? домоуправление?!), не было запомнившихся разговоров. Ездила в командировки? Так все ездили; подумаешь, невидаль! Не за границу же. Брата на конференцию не пустили, куда ж…
А Вена? А Рим?! Да я в Италию еду, Венецию увижу! Бумаги не хватит описывать. И в Венеции раньше не была… зато буду! Про Ладисполь – да. Впрочем, что? Как у фонтана матрешек продавали, часы «Командирские»? Банки с икрой? Какое мещанство!
Две заполненные страницы вселяли надежду. Тетрадку надо взять с собой в Италию.
«Дорогой Ян,
простите, что задержался с ответом. Поздравляю, хоть и с опозданием, с Новым годом и надеюсь, что 2000-й принесет Вам – и всем вам! – только добрые сюрпризы.
Припозднился же потому, что осваиваю электронную почту и хотел блеснуть новыми навыками. Александр Михайлович уверяет, что скоро я смогу разливаться соловьем. Уже легко пишу по-немецки и по-английски. Главная сложность – научиться корректировать собственные послания: только начнешь исправлять, а текст исчезает, словно корова язывом слизнула!.. Не говоря уж о том, что писать латиницей по-русски так же трудно, как исполнять шумановскую токкату. Несколько раз начинал письмо к Вам – и замучился: теряю мысль в борьбе с клавиатурой. Плюнул, взял авторучку и бумагу. Старый дедовский способ не подведет.
Очень обрадовался, что Ваш дядюшка продолжает работать, несмотря на хвори. Возраст у него почтенный, насколько я помню, но ему нельзя бросать любимое дело. Вот ведь и я не бросаю, хотя скоро, похоже, придется. Моей жене предстоит операция, и сделать ее можно либо в Германии, либо в Израиле, что для нас означает серьезные перемены.
Часто приходят мысли, в нашей ситуации самые бесполезные: как приживемся на новом месте. Здравый смысл говорит в пользу Германии – резко менять климат в нашем возрасте рискованно.
Вы прошли через переезд и знаете, насколько болезненна эта тема. Город останется стоять, как стоит уже почти 800 лет, и не заметит нашего отсутствия. Другие люди поселятся в квартире. Чужие руки откроют крышку и коснутся клавиш моего “Blüther”, и больно думать об этом. Мне невыносима мысль, что с пианино придется расстаться. Конечно, могут сказать, что уж где-где, а в Германии нетрудно будет найти ему замену, но как объяснить, что мне не нужно другое пианино, что замена невозможна? С этим инструментом у меня трансцендентная связь. Интересно, что бы сказали на это мои коллеги, люди такого же рационального мышления, как я сам?..
Вы пишете, что открыли для себя Альфреда Бренделя. Очень рад! И надеюсь, он примирил Вас с Моцартом, мне бы очень этого хотелось. Послушайте Моцарта в исполнении его молодого соотечественника и поделитесь впечатлениями. Как знать, а вдруг мы с Вами встретимся и вместе послушаем Бренделя?
Вот на этой оптимистической ноте прощаюсь и крепко жму руку,
Нетерпеливо зазвонил телефон, Юля вздрогнула.
– Собирайся, – голос Яна звучал весело, – поехали на водопад. И не забудь камеру!
Простуда тянулась у Яна долго, кашель будил по ночам. Последние месяцы были вплотную заняты непривычной суетой. Встречались с агентами после рабочего дня, метались от одного дома к другому только для того, чтобы убедиться: не то, не такой дом он ищет. Агенты профессионально скрывали раздражение – он скрыть не умел. И ни один из этих казенных людей (он сменил нескольких) не мог понять, какой именно дом ему нужен.
Он и сам не сумел бы описать его. Не мог признаться, что ждет какого-то внутреннего толчка, мгновенного совпадения со смутным видением. С домом должна была возникнуть трансцендентная связь, как у Тео с его пианино. Ни на минуту не забывая, что покупает дом не для себя и жить в нем не будет, он искал, как искал бы себе. Процесс напоминал сватовство. «Хреновая из меня сваха, – бормотал, закуривая, – невест надо искать по статям, а не по собственной сердечной склонности». Листал предлагаемые фотографии: дома снаружи, в перспективе, изнутри. Уютные спальни манили прилечь; новехонькие кухни напоминали, что пора ужинать, – и в то же время в голову лезла заляпанная дядькина плита, драный линолеум… На следующем снимке красовалась просторная терраса, ступеньки спускались в сад или двор, усаженный цветами. Мать, он знал, равнодушна к садоводству; фотографию откладывал.
…Хорошо было Джеку – сам построил дом, заранее зная, каким он должен быть. Если б я умел строить… Он спросил агента: «Сколько времени – ну примерно, в среднем – уходит на поиски дома?» – «Когда как, – мужчина не спеша собрал бумаги, – кому хватает трех месяцев, а кто годами ищет». На лице читалось уважительное отношение к первой категории покупателей.
Годами?! При Яшиной непонятной болячке?..
Все расспросы дядька пресекал: нормально; чего пристал как банный лист.
– У врача был?
– Да за каким чертом я попрусь? – взрывался тот. – Ничего там нету.
Все бросать и лететь в разгаре поисков, чтобы проверить, врет или нет, было немыслимо. Поскорее перетащить их сюда, чтобы жили близко…
Дома смотрели вдвоем, и агенты с надеждой поворачивались к Юле: а что жена думает?.. Ибо знает любой агент: если покупатель новичок, обращайся к жене – решающее слово за ней. Такова натура женщины: пленится, например, кухонными шкафчиками или затейливыми балясинами, а то ванной, для которой она мысленно покупает уже полотенца да флаконы. Женщина не пойдет проверять отопление, а застынет в дверях, и по скользящему взгляду сразу догадаешься, что она расставляет мебель. Если диван, который видела в магазине, не войдет, упаси бог, в облюбованное пространство, пиши пропало. Сколько бы муж ни радовался утепленному подвалу и просторному чердаку, жена будет скучать и смотреть в окно. Впрочем, иногда ситуацию спасает другая мелочь – например, рисунок паркета. Здесь находчивый агент обронит слова «индивидуальный дизайн» и ненавязчиво похвалит вкус покупательницы; авось и сработает.