«Удаляю волосы с лица. Чищу усы, брови, подбородок. Делаю уборку в доме»
«Переводы с английского на русский, недорого!»
«Женские гинекологические осмотры»
«Пожилой интеллигентный мужчина ищет работу домашнего воспитателя младших и средних школьников»
«Потеря веса навсегда!»
Самые бойкие и сомнительные рекламы подруги сразу отбросили в сторону, после чего начали звонить по указанным телефонам.
Одни сразу отказывались: «Не наша тематика»; другие, выслушав, обещали перезвонить или милостиво разрешали прислать образец «что-там-у-вас». Легко было представить «образец» в мусорной корзине. В самой новой газете «Твой голос» отозвались одной решительной фразой: «Мы, знаете, не платим авторам», однако в прокуренном голосе неизвестной дамы звучал – или послышался? – интерес. «Пришлите кусок, я гляну», – бросила небрежно.
– Могу прочитать вслух несколько абзацев, – Ася была напряжена, но говорила спокойно.
– Что, я сама читать не умею? – неприязненно удивилась дама.
– Мы спешим отдать книгу переводчикам, – Ася подмигнула подруге, – но хотели бы дать о ней представление русскоязычному читателю. Ваше издание показалось нам интересным, однако в «Новом русском слове»…
– Читайте, – женщина хрипло закашляла, – только в темпе, ко мне клиент вот-вот придет.
Трудно сказать, что стало рычагом: то ли ссылка на «Новое русское слово», то ли потенциальный перевод, а скорее всего весомое «мы», как и размножившиеся эфемерные переводчики. Читала Ася хорошо, четко; дама слушала не прерывая.
– Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Марина, я редактор газеты, – подытожила собеседница. Говорила она уже не так отрывисто и резко, согласилась поместить «на пробу» одну главу, «а там видно будет».
Они выбрали главу «В дружеском плену», немного сократили, обозначив купюры, и отправили в «Твой голос».
– А если не понравится? – сомневалась Юля.
– Тогда не напечатает. – Ася была спокойна. – Будем искать другие варианты.
– Как ты думаешь, она поняла, что мы блефуем?
– А хоть бы и так! И что?
В ожидании номера газеты решено было перевести главу на английский «в четыре руки».
…Поздно вечером позвонил Ян. Операция прошла благополучно, дядька спал. Ян виделся с врачом.
– Я только не понял одно слово, что это значит? – и назвал, тщательно выговаривая по буквам.
Юлька тоже не знала, как по-английски слово «злокачественный» – до болезни Кэрол.
– Это точно? Ты уверена? – переспросил Ян. – Тогда понятно.
– Что понятно?
– Что почку удалили.
После больницы дядька ходил по квартире медленно, неуверенно. Ничего как будто не болело – так, ныло справа, где ничего болеть не могло, потому что источника боли больше не было. С удивлением он рассматривал свои худые ноги – ведь они всегда были худыми, только в последнее время стали пухнуть… как у старой бабы.
Притих Яков и безропотно съедал куриный бульон, что до больницы было бы совершенно немыслимо.
Ада тоже притихла, послушно выполняя все врачебные предписания: ничего соленого и острого, щадящая диета. Все было непривычно, в первую очередь операция, больной Яков, и… как это – жить с одной почкой?
…Пока дядька лежал в больнице, Ян обреченно готовился к разговору с матерью. Выкурив бессчетное количество сигарет и перебрав все «терапевтические» варианты, махнул рукой и выпалил:
– Оторвись от итальянского, послушай. Только без истерик! Яшу прооперировали. Рак почки.
Та вскинулась, ахнула, но сын оборвал:
– Будешь истеризовать – уйду.
Никуда бы он не ушел, ясное дело; но истерика не состоялась – Ада была слишком ошарашена новостью. Брат ясно сказал: обследование. Можно было вернуться к учебнику «Итальянский язык для начинающих» и ждать его возвращения.
– Как он будет жить без почки?!
– Так и будет. Вторая осталась. Почки – парный орган.
Ада возмутилась:
– Он мне ничего не сказал! Он даже не жаловался…
– Какой смысл? Чем ты могла помочь?
– Я б отдала ему свою почку! – патетически воскликнула мать. – Почки пересаживают.
У него перехватило дыхание. Гнев и раздражение рвались наружу. С трудом подавив их, Ян ответил:
– Так отдай. А еще лучше – заткнись и не сотрясай воздух.
Он скользнул глазами по столу. Тетрадка со знакомым крупным почерком, учебник и вазочка с конфетами. «Раковые шейки». Что за?..
– Мать, откуда эта дрянь?
– Из русского магазина. Вкусные; бери!
– Выкини сейчас же! – заорал он. – И чтоб никогда – здесь – этой – гадости – не было!
«Сейчас для брата главное – режим питания, – объясняла Ада приятельнице. – Диета, которую я должна обеспечить», – она значительно поджимала губы.
Режим питания стал для Якова пыткой: отказаться от любимой жирной и острой еды. Как это – совсем отказаться? «Совсем отказаться, – хладнокровно подтвердил врач, – иначе может отказать почка. Вторая, теперь ваша единственная».
Сволочь флегматичная, бессильно думал Яков, лениво хлебая куриный бульон, опротивевший очень быстро, тем более что никогда его не любил. Харчо, наваристый борщ или хаш – это да! Сволочь айболит; ему бы такой бульон. Отбросил ложку, встал и пошел на балкон. Ада, на свою беду, встряла: «Курить? Опять?»
Опять, да. «Курите? – спросил врач. Услышав ответ, кивнул, словно не ждал иного, после чего припечатал: – Отвыкайте. Курить вам нельзя».
Здрассьте. Где бывшая почка, где сигарета. Когда в больнице вынули наконец из него все трубки, страстно захотелось курить. Увидев Яна, бодро воскликнул: «Что курим?» и только по лицу племянника сообразил, насколько жалким прозвучал его голос, однако первое, что сделал уже в машине, – закурил, и долгожданный вкус первой затяжки оказался настолько мерзким, что стравил бы, если б Ян не вырвал у него сигарету и не выбросил в окно. Кружилась голова, горькая слюна заполнила рот. Ощущения напомнили первую юношескую папиросу.
Дома Яков отстранил сестру, кинувшуюся было с объятиями: «Не трогай, у меня швы». С наслаждением опустился на кровать (никаких кнопок и лампочек) и потом уже сообразил, что хорошо бы сменить простыню, в шкафу вроде была чистая, но внезапно накатила слабость, и хотелось только спать.
Отпуск Ян провел в Сан-Армандо в борьбе с дядькиным курением.
По мере того как забывалась больница и возвращался аппетит, Яков стал воровато прокрадываться на балкон и закуривать. Это была не столько потребность, сколько привычное действо на протяжении многих лет. Поначалу приходилось пересиливать накатывающую тошноту, но мало-помалу курево вернуло свою притягательность, и, приехав как-то из магазина, Ян обнаружил его в балконном кресле, с закушенной сигаретой и видом «а черт меня побери».
– Гляди сам, – Ян вздохнул, – опять какая-нибудь дрянь заведется, загремишь по новой.
– Завтра на работу поеду, – был ответ. – Осточертело все. Починили, здоров. И дом никакой не нужен, я никуда не поеду.
Ян в бешенстве назвал его дураком и на следующий день улетел, бормоча себе под нос: «А чтоб вам было хорошо, живите как хотите».
День независимости всегда был знойным – июль. Программа, над которой Ян долго бился, была закончена, отлажена и увенчана солидным бонусом. Это оказалось приятной неожиданностью.
– «Давай поедем в Город, где мы с тобой бывали», – повторял он по пути домой снова и снова – знал только первые две строчки.
– «Года, как чемоданы, оставим на вокзале», – радостно подхватила Юля. – Но ты ведь использовал отпуск?..
– А праздник? Если дадут одну неделю, набежит десять дней. Уложимся? Тогда собирайся!
Года, как чемоданы, оставим на вокзале, повторял Ян. Одиннадцать лет прошло; какие «чемоданы» можно заполнить ими? Найти ребят – Илью, Андрея, Мухина. Майку с Вийкой – с Майкой обменялись открытками, потом переписка заглохла. Где записная книжка?..
Нашлась и книжка – затертая, в потрескавшемся виниловом переплете – бесценное хранилище имен, телефонов, адресов.
Одиннадцать лет – идиотская цифра, барабанные палочки. Две спички. Сумеет ли рассказать об этих годах?
…Они прилетели в Город, остановились в гостинице и быстро разбежались в разные стороны, ведомые двумя записными книжками. Встречались в гостинице, шли по Городу вдвоем.
– Пойдем к Саниному дому?
– Смотри, кинотеатра больше нет!
– А что там теперь?
– Какое-то агентство. Квартиры продают.
– Актуально…
– Зато парк на месте. В этом киоске я покупал сигареты.
– Сюда мы с лекций забегали пить кофе. Помнишь ватрушки по шестнадцать копеек?
– Ватрушки? Не знаю. Никогда не любил печеного.
– Рыбного магазина тоже нет. Он всегда пустой был, аквариум такой.
– А я тут купил тунца. Только это не тунец оказался. Бабушка тогда болела.
– Поднимемся в Шуркину квартиру?
– Войти в одну и ту же реку?
– Не войдем – заперто. Хорошо; все равно Шурки нет.
– Сани в смысле.
– Он теперь Шая. Только далеко.
– Знаешь, я с Вийкой виделся.
…Но сначала, оставив Юлю с подругой, Ян направился к своему бывшему дому. Дом стоял, как прежде, в нем размещалось какое-то посольство; от волнения не запомнилось чье. Подняв голову, он взглянул на окна. Вон оно, «венецианское». Там небось стоит монументальный письменный стол с иностранным флажком, а за ним восседает посол. Или нет: едва ли посла загонят на пятый этаж; архив или бухгалтерия, наверное.
Он перевел взгляд на соседнее окно, за которым должна была светиться день и ночь лампа «переводчика с мировым именем». Ян отослал ему письмо месяца три назад – не мейл, а настоящее, почтовое письмо, не зная еще, что приедет, и не очень удивился, не получив ответа. Ксенькины окна выходили во двор, но вход туда был закрыт. И какая, собственно, разница? Соседи не живут в посольстве.