От опасного танца рябило в глазах – Ян сделал четыре варианта. Китаец отверг все. Пятый, смонтированный наспех и самый неудачный, принял с восторгом, его глаза сияли. Нравится – ну и ладушки, устало подумал Ян. «How much?» – спросил Чжу Си. Ян махнул рукой. My pleasure, о чем разговор. И Чжу Си предложил щедрую скидку – навсегда, forever.
Сколько осталось этого forever?..
На обратном пути вспоминал строчки Вулфа:
And time still passing… passing like a leaf…
Time passing, fading like a flower…
Time passing like a river flowing…
Time passing…
Знойный июль, и буйная зелень катальпы, накаленный солнцем ее ствол, и рулады условного соловья, который разливался вовсю, но не показывался на глаза, – все бесконечно радовало. Заметил ли Ян ее страх? Юля надеялась, что не заметил. Испугалась и запаниковала, когда увидела его в шортах и майке – лето заставило сбросить громоздкие свитера, теплое белье, жилетки, и стало видно, как он исхудал.
Хорошо бы не заметил.
И вдруг Ян спросил: «Ты видела?..» – и выпрямился во весь рост.
Больная нога была намного тоньше правой, здоровой.
Онколог встретил приветливой фразой: «У меня для вас две новости, хорошая и плохая».
Хорошую новость онколог объявил очень торжественно: мозг чистый; опухоли нет. Оба напряженно ждали продолжения.
Которое и последовало: появились новообразования в печени. Неприятно, сказал врач, но это типично. К счастью, пятнышки небольшие (хорошая новость).
Маленькая радость в большой беде. На улице вспомнили, что про ногу врач ничего вразумительного не сказал.
Дома без Яна было пусто, тревожно. Что приготовить? Он почти не ел. Рассеянно захлопнула холодильник и подошла к компьютеру. Верить интернету, не верить – хоть на ромашке гадай. Процесс в костях?! Она отослала короткое письмо врачу.
Что теперь?!
А телефон зазвонил громко, радостно, словно ничего не произошло. Голос Яна звучал тоже громко и радостно: «Сейчас приеду, Юлечка! Жди!..»
Первая мысль: онколог написал?.. Но тогда бы голос был другой, да и не поехал бы. В зеркале маячило Юлькино напряженное, встревоженное лицо. Немножко пудры; вот так. Расслабься. Лицо стало сонным. Улыбнись. Идиотский вид, за что он меня любит?.. Срочно смени майку – лучше ту, голубую. Не надо было слушать его, лучше бы волосы красила. Чтобы стать женщиной нашего возраста? Не дай бог. А седые волосы подходят к голубой майке, согласись, свет мой, зеркальце?
Ян вошел с большой коробкой и поставил ее на диван:
– Юлечка, смотри!
Внутри тяжелой кипой лежали Альбомы. Книга воспринималась иначе, не так, как фотографии на столе или в компьютерном файле. Книга – это… Книга. Придумал ли человек что-то более ценное?
– Пошли ужинать, я умираю с голоду. Куда-куда… в ресторан. Французский.
Ян собрался везти матери Альбом, когда вошел дядька. «Что это?» – «Мои фотографии». Тот недоуменно повертел альбом в руках, открыл; дойдя до своего портрета, нахмурился. Досмотрев, спросил оживленно: «Сколько заплатил?»
Ада не сразу поняла, что за книгу сын принес, но оживилась:
– Мемуары?
Можно и так, удивился Ян. Снимки за два десятилетия – чем не мемуары?
– Да открой же! – не выдержал.
Ада пролистала несколько страниц и подняла лицо.
– Жаль, что ты не посоветовался со мной, – заметила снисходительно, – ведь у тебя есть фотографии намного лучше этих.
И протянула альбом.
– Ты не поняла, мать. Это подарок.
Если бы в лифте на него не напал хохот, он заплакал бы. Какой причудливый виток совершила жизнь за пятьдесят лет – к нему вернулся детский рисунок, ошельмованный несколькими взрослыми людьми, не сумевшими увидеть обыкновенное яблоко. Рисунок из альбома – тоже из альбома! – который был похоронен за шкафом.
От судьбы не уйти.
Вернулся кашель – долгий, изнурительный, с одышкой. Каждый приступ оставлял глубоко в груди боль. Никого не хотелось видеть, однако друзья приезжали с однообразным вопросом: «ну как?..» Онколог предложил экспериментальный курс химии: испытание нового препарата. Ян отказался. Врач не настаивал.
«Тео Маркович, я снова чуть не написал “здравствуйте” – трудно привыкнуть, что теперь это неуместно, простая вежливость абсурдна. Как в Библии, я недавно раскрыл наугад и прочитал: “…не ешь хлеба и не пей там воды и не возвращайся тою дорогою, которою ты шел”. Вы – т а м, где не нужны ни вода, ни хлеб и где я легко говорил Вам “ты”, как во сне. Т а м – это и есть сон.
Начав Вам писать, я некоторое время думал, что переступил зыбкую грань и оказался по ту сторону. К счастью, нет: сканирование подтвердило, что мозг не затронут. А потому буду продолжать.
В самом начале, когда я узнал о болезни, самым важным было скрыть от Юльки мою панику. Скрывал, покуда были силы, а теперь и сил не осталось, но и паники больше нет. Юлька тоже не паникует. А в глазах отчаяние.
Недавно я попросил: “Съезди в Париж… потом”. Она рассердилась: “Зачем мне Париж без тебя?!” Мне стало стыдно. Разве я поехал бы на Остров без нее?
Мой фильм о Кельнском соборе прекрасно лег на органные хоралы Баха, исполняет Лионел Рогг. Слушаю каждый день по диску. Мать из консерватории вынесла твердое убеждение, что композитор Бах сочинял реакционную церковную музыку. Переубедить ее невозможно. Конечно, раз “церковная”, то “реакционная”, и никто не задумывался, что для Баха музыка – разговор с Богом, особый язык. А как, интересно, могла возникнуть идея Бога без ощущения Его присутствия?.. Когда я слушаю Баха, я начинаю понимать это – вернее, приближаюсь к пониманию.
…“Нагим пришел я”, да; но если бы можно было что-то унести с собой, я взял бы музыку. Впрочем, она и так останется со мной.
…Что-то отмирает, отмирает навсегда. Спешу – делаю новый альбом и в то же время понимаю: не успеть.
Я очень мало успел и даже письмо сегодня не допишу.
Не прощаюсь, я ведь не здоровался. К тому же скоро встретимся».
– Все, малыш. Укладывайся. Где твоя пижама? Вот она; надевай.
– А сказку? Ты обещала.
– Конечно! Залезай под одеяло. Ну вот: жила-была принцесса…
– Лучше про Джека. Который построил дом.
– Разве ты не помнишь? Джек построил дом. А сам уехал.
– Куда?
– В другой дом. Старый, уютный, в нем было цветное окошко. Как у тебя в калейдоскопе. Джек любил свой старый дом и не собирался переезжать в новый.
– Потому что там не было цветного окошка?
– Да, пожалуй… Кроме того, в новом доме не было места для Джека. Там жила птица-синица, кот и… Вспомни: кто еще?
Чижик улыбнулся и с удовольствием перечислил обитателей бесхозного дома. Дойдя до слов: «…ленивый и толстый пастух», он зевнул, запнулся на слове «бранится» и закрыл глаза. Когда Юля приподнялась, он снова распахнул их и сонно спросил:
– А дальше?..
– Спи, Чижик…
Немножко, чуть-чуть, не хочу – под эти слова проходила осень. Опять приехал Алекс. Огорчился, узнав, что Ян перестал ездить к китайцу: «Ты пил его травы?..» Фильм про танец с мечом ему понравился; копию диска увез с собой.
Травы, купленные у Чжу Си, напоминали корявый хворост. Их следовало кипятить в огромной кастрюле, долго настаивать и после тщательного процеживания пить. Аппетит, и так слабый, травы отшибали начисто. Через несколько дней Ян отказался: «Больше не буду. Противно».
Миха прислал коробочку с ампулами – редкое швейцарское лекарство. Врач покачал головой: «Этим лечат рак яичников».
Люди звонили, приезжали в гости, давали советы. «Все хотят как лучше, – спокойно констатировал Ян и смотрел на Юльку. – Почему соловей замолчал? Я за него боюсь».
А я боюсь за тебя.
Она купила джинсы меньшего размера – Ян потерял двенадцать килограммов.
Действительно: хотели как лучше. Вдруг позвонил Шлыков и сразу после «как дела?» закричал про мумие, которого на Алтае «как грязи», про своего дружбана с бизнесом и что «я с ним договорился, слышь, он привезет сколько надо. Ну не сам, конечно, бизнес-то не оставишь, а с Алтая сюда один чел едет, он и доставит, от мумия все как рукой снимет, у внука на свадьбе попляшешь…» Орал он искренне, бестолково.
– Чел – это кто? – спросил Ян, когда словоохотливый Шлыков отговорил.
– Может, «челнок»? Помнишь, ездили такие?
Ясность внес Антон:
– Человек, но сейчас говорят просто чел, и все ясно.
Вскоре Шлыков явился сам.
– Звонил, а никто трубку не берет…
Узнав, что Ян спал, гость изумился:
– День же на дворе!..
И вытащил из кармана жестянку с надписью «Освежающие пастилки». Внутри лежало нечто, похожее на пыльные комки канифоли, – мумие. Мумие, как объяснил Виктор, лечило «от всего». Говорил он непрерывно:
– А ты бросать курить не думаешь? Это легко – как два пальца об асфальт; я извиняюсь, Юлечка. А врачи что говорят? Они тут мумие не понимают, слышь, это натуральное, с Алтая, только американцы не знают. И много подделок – ну ты знаешь, русские дела, – а продают как настоящее. Раньше я тоже курил, еще как, по две пачки в день высмаливал. И жена курила, даже когда Лорка родилась. А потом собаку завели… по две пачки… Курил, взял и бросил. Вот счас могу закурить – и не, не хочется.
Треп Шлыкова не раздражал Яна. Усидеть на месте Виктор не мог: то шумно нюхал розы, то показывал, азартно жестикулируя, как он учил внука играть в футбол, а главное, часто подбрасывал и ловил связку ключей. Наконец ушел, еще раз повторив заклинание про магическое действие «мумия».
– Шебутной мужик… Юлечка, засунь куда-нибудь это алтайское счастье.
«Седьмого ноября вдруг повалил снег. Он шел густо, но сильный ветер не давал упасть, и снег умер, не дойдя до земли. Сейчас я сомневаюсь, он был или нет?..»