(Massillon). Городок был небольшой, но перспективный. Здесь предприниматель организовал небольшую компанию по проектированию и строительству сложных инженерных сооружений; занимался изобретательством, получал патенты и выгодно продавал их. Выстроил большой просторный дом — в то время самый красивый в городе. В нем в 1843 году (17 августа) и родилась его дочь Флора.
Семья была состоятельной, и девочка получила хорошее образование: сначала училась дома, а потом окончила женский колледж (учительскую семинарию). Неплохо рисовала, умело и с удовольствием музицировала на пианино.
Судьбу девочки из богатой провинциальной семьи предсказать нетрудно: завершение образования, возвращение домой, «выход в свет», помолвка, замужество, дети, спокойная обеспеченная жизнь. Так всё поначалу и выстраивалось. Но с Флорой Уэллман что-то пошло не так, и первопричиной этого, судя по всему, стал недуг. В 14 лет (по другим источникам — в шестнадцать) она заболела тифом. В то время лечить подобные заболевания толком не умели, да и лекарств, собственно, не было. Болезнь протекала тяжело, с осложнениями. Серьезно испортилось зрение, остановился рост, выпали почти все волосы, пострадали зубы. Можно представить, как все это повлияло на девушку. Она и так не была красавицей. А тут — такое! Пришлось надеть парик. Видела она совсем плохо, но очки с негодованием отвергла. А ростом — ну что с этим поделаешь? — так и не вытянулась даже до полутора метров, не хватило сантиметра.
Характер у нее с раннего детства был неуравновешенный, а после болезни с ней совсем не стало сладу: со всеми спорила, на всех обижалась, дерзила, ссорилась. После одной, вероятно, очень серьезной ссоры с родителями (подробности неизвестны, но в своей книге Чармиан Лондон намекает на ссору с мачехой[11]), она собрала вещи и навсегда покинула отчий дом. В то время даже для свободной Европы подобный демарш — нечто из ряда вон выходящее. Что уж говорить о куда более консервативной Америке. Тем не менее Флора Уэллман сделала это. Тогда ей было около двадцати пяти лет[12]. И более ни с кем из родных она никогда не виделась и переписки не поддерживала.
Флора отправилась на Запад — маршрут ее передвижений в подробностях неизвестен, но, по некоторым сведениям, на ее пути были Сент-Луис и, вероятно, Чикаго. Оттуда она перебралась в Сиэтл, а затем уже в Сан-Франциско.
Как она жила, с кем? Чем зарабатывала на жизнь? Ответов на эти вопросы нет. Жила, скорее всего, очень непросто. Ирвинг Стоун, интригуя читателя, заметил: «Имеющиеся сведения наводят на мысль, что это была неприглядная история». Но располагал ли он какими-то, хотя бы мало-мальски достоверными сведениями? Вряд ли. Иначе не прозвучало бы: «Биограф Джека Лондона был бы готов пожертвовать многим, чтобы проследить скрытые от нас три года жизни Флоры Уэллман». Это речение произнесено без малого 100 лет назад. Так что и мы, вероятно, ничего и никогда не узнаем. Но нетрудно предположить, что с изнанкой жизни она познакомилась сполна. Что же здесь удивляться словам ее сына: «Не могу даже вспомнить, когда моя мать не была старой… Она всегда была такой же, как и сейчас (в 1900-е годы. — А. Т.)». Объясняя слова супруга, Чармиан Лондон заметила: «Похоже на то, что болезнь навсегда лишила ее юности и веселого настроения. В глазах у нее навсегда застыли горечь и разочарование»[13]. Поправим: болезнь только спровоцировала эту самую «старость» молодой еще женщины, а «горечь и разочарование» в глазах поселил непростой жизненный опыт, в котором три «темных» для биографов года, видимо, сыграли далеко не последнюю роль.
Первые годы в Сан-Франциско: 1876—1879
Будущий автор «Рассказов о Севере», «Мартина Идена», «Морского волка» и других замечательных книг появился на свет 12 января 1876 года, в доме упоминавшейся выше четы сердобольных Слокумов, по адресу: город Сан-Франциско, Третья улица, 615. По свидетельствам, из окон дома на высоком холме открывался потрясающий вид на залив и лес корабельных мачт. Увы, теперь не проверишь: дом был деревянный, и если даже он пережил знаменитое землетрясение 1906 года, то грандиозный пожар, вызванный катаклизмом и уничтоживший почти всё вокруг, его, конечно, не пощадил.
Два дня спустя после появления на свет мальчика на событие отреагировала всё та же «Кроникл», сообщив о рождении «Джона Гриффита Чейни». Да, да, именно так — Джона! Известный всем Джек Лондон стал Джеком не сразу. Он довольно долго оставался Джоном, точнее, Джонни — в силу юного возраста. А вот под фамилией Чейни младенец прожил только первые восемь месяцев. Потом его мать вышла, наконец, замуж по-настоящему и стала миссис Флорой Лондон, а малыш — Джоном Гриффитом Лондоном.
Когда и как пересеклись судьбы Флоры Уэллман и Джона Лондона, при каких обстоятельствах они встретились впервые, достоверно неизвестно. Чармиан Лондон в книге о муже эту тему деликатно обходит. Молчат об этом и многочисленные биографы писателя. Только у Ирвинга Стоуна встречается такой пассаж: «Джону Лондону в те дни было лет за сорок. <…> Он еще оплакивал жену и сына (умерших в течение года. — А. Т.), когда один приятель по работе уговорил его пойти на спиритический сеанс. “Пойди, Джон. Может быть, они дадут о себе знать”. Но вместо вестей от старой жены Лондон получил новую».
Можно, конечно, предположить, что их знакомство произошло на одном из спиритических сеансов, что устраивала госпожа Уэллман до и после рождения ребенка. Но это будет предположением, и только.
Интересно, что же такое особенное разглядел во Флоре Уэллман этот уже немолодой, спокойный, рассудительный человек. Вероятно, нечто, чего не хватало ему самому, — энергию, полет фантазии, авантюризм. Чего-чего, а последнего у нее всегда хватало, и в дальнейшем это не раз омрачит существование семьи. К тому же, по сравнению с ним, она была весьма образованна. Не преминула, видимо, намекнуть и на свое происхождение — куда как более высокое, нежели у избранника. Такие вещи, разумеется, действуют. А еще она была волевым человеком. Джон Лондон силой воли не отличался.
В Калифорнию он попал волей случая и семейных обстоятельств. Родом из Пенсильвании, из простой фермерской семьи, в 17 лет он устроился обходчиком на железную дорогу, работником был добросовестным, и уже в девятнадцать его поставили старшим обходчиком. Тогда же он счастливо женился. С супругой они нажили 11 детей (двое из них умерли в младенчестве). Потом сражался добровольцем на Гражданской войне Севера и Юга. Воевал за северян, несколько раз был ранен, в результате последнего потерял легкое. В то время орденами не награждали, но таким, как он, государство дарило землю. Получил надел и Джон Лондон — на плодородном Среднем Западе, в штате Айова, возле города с милым каждому русскому человеку названием — Москва. Обрел дело, которое приносило ему радость и удовлетворение, — фермерство. «Человеком полей» назвала его Чармиан Лондон в своей книге[14] — очень точно. Таким он и был: знал и любил землю, умел за ней ухаживать, а она платила ему сторицей, и он был счастлив. Но… сначала умерла жена. Потом сын получил травму, вызвавшую легочный процесс. Джон продал землю и с младшими детьми (двумя девочками и мальчиком — старшие уже были пристроены) поехал в Калифорнию, в надежде на исцеление ребенка. Ехать ему нужно было, конечно, на юг Калифорнии, куда-нибудь в Сан-Диего или Лос-Анджелес, а еще лучше — в Техас, в район Сан-Антонио. Но он оказался в Сан-Франциско, влажный переменчивый климат которого убил мальчика. Мужчина остался наедине со своим горем и двумя девочками на руках. Тогда он и повстречался с будущей второй женой.
Есть основания считать, что впервые встретились Джон и Флора всё же не на спиритическом сеансе, а в доме Вирджинии (Дженни) Прентисс — чернокожей кормилицы маленького Джонни. Дело в том, что мать (вследствие перенесенной болезни или по причине общей ослабленности организма) не могла вскармливать сына — грудного молока у нее не было. Врач настоял на кормилице и дал адрес миссис Прентисс, потерявшей в родах ребенка. Муж ее, плотник, тоже был ветераном Гражданской войны, как свидетельствует один из биографов писателя, работал вместе с Джоном Лондоном, который в Сан-Франциско подвизался на том же поприще[15]. Скорее всего, у Прентисс и произошла первая встреча двух одиноких сердец.
Мисс Флора Уэллман превратилась в миссис Флору Лондон 7 сентября 1876 года. Правда, на брачном свидетельстве она поставила другую подпись: «Флора Чейни» (на что, разумеется, никакого права не имела, поскольку «миссис Чейни» никогда не была). Но, в отличие от восточных и южных штатов, в Калифорнии в то время сведения записывались со слов брачующихся, без подтверждающих документов. Не то чтобы своим гражданам этот штат доверял больше, чем другие, просто на Западе традиции несколько иные — более демократичные. Тогда же «молодая» перебралась в квартиру мужа — в рабочем районе Сан-Франциско, к югу от Маркет-стрит. Через несколько дней в квартире водворились и его дочери, до этого жившие в приюте. Старшую звали Элиза, ей было тогда восемь лет, и она будет играть важную роль в жизни Джека Лондона; младшую — Ида, ей исполнилось пять. В жизни маленького Джонни, однако, ничего не изменилось — он остался в семье кормилицы.
Без малого два года маленький Джонни прожил в семье «матушки Дженни». Вот как Ирвинг Стоун описал ее: «Высокого роста, большегрудая и ширококостная, няня Дженни была черна как уголь. Женщина она была работящая, верила в Бога и гордилась своим домом, семьей и положением в обществе. Она брала Джека на колени, пела ему негритянские колыбельные песни, щедро дарила ему всю бурную любовь, какая досталась бы ее собственному ребенку, если бы он был жив. Она и стала Джеку кормилицей, приемной матерью и другом на всю жизнь». Лучше, пожалуй, и не скажешь. Тем более что всё это — правда. Джонни, конечно, повезло, что на его пути оказался такой человек — даривший теплоту, заботу и искренне любивший его.