Но строители работали медленно, обманывали Роско, да и сам он постоянно путался и откровенно мешал — ругался с рабочими, заказывал совсем не то, что нужно, да и вообще оказался никудышным организатором; сроки отодвигались, а расходы росли и росли.
Лондон вспоминал: постоянно необходимо было доставать деньги, «и я доставал… доставал, сколько мог, ибо “Снарк” пожирал деньги быстрее, чем я их зарабатывал. В самом непродолжительном времени мне пришлось брать в долг, в дополнение к моему заработку. Иногда я занимал тысячу долларов, иногда две, а иногда и пять. И ежедневно я продолжал зарабатывать и тратить на “Снарк” всё заработанное. Я работал и в воскресенья, никаких праздников у меня не было. Но дело стоило этого. Всякий раз, когда я вспоминал о “Снарке”, я думал: для него стоит поработать, стоит».
«“Снарк” — небольшое судно, — писал Лондон. — Когда я вычислял, что оно обойдется мне самое большее в семь тысяч долларов, я был одновременно и щедр, и рассудителен. Мне приходилось строить амбары и дома, и я знаю, что стоимость постройки всегда имеет склонность выйти далеко за пределы первоначальной сметы. Это я знал, я твердо знал это, когда исчислял предположительную стоимость “Снарка” в семь тысяч долларов. Но он обошелся мне в тридцать тысяч».
Семь тысяч долларов «освоили» уже к лету, к августу сумма возросла до десяти тысяч, к октябрю до пятнадцати, в конце осени корабль стоил уже двадцать, но закончен еще так и не был. В конце концов пришлось заложить собственный земельный участок, а за ним и дом Флоры, да еще оформить кредит в банке на пять тысяч, а строительство всё никак не заканчивалось.
Первоначально планировалось, что «Снарк» отплывает 1 октября 1906 года. «То, что он не отплыл, — признается Лондон, — было непостижимо и чудовищно. И, главное, не было никаких веских причин для этого, за исключением разве того, что он не был готов. Но почему он не был готов, на это опять-таки не было никаких разумных оснований. Окончание постройки было обещано к первому ноября, потом к пятнадцатому, потом к первому декабря — но “Снарк” не был готов и к этому сроку».
Лондон решил взять дело в свои руки и в декабре вместе с Чармиан перебрался в Сан-Франциско, но спуск на воду все отодвигался.
«Время шло. С каждым днем становилось очевидным, — признавался Лондон, — что в Сан-Франциско постройку “Снарка” закончить не удастся». Более того: «Он так долго строился, что начал разваливаться и изнашиваться, и это изнашивание шло скорее, чем могла идти починка. Он стал некоей притчей во языцех. Никто не относился к нему всерьез, а меньше всего те, кто на нем работал. Тогда я сказал, что пущу его таким, как он есть, и закончу постройку в Гонолулу. После этого он дал течь, которую, конечно, надо было заделать до отплытия. Пришлось ввести его в док. Но во время этой операции его здорово стиснуло между двумя баржами и помяло ему бока. В доке мы поставили его на катки, но когда мы стали его вытаскивать, катки разъехались и корма увязла в тине».
В общем, проблемам и напастям не было числа.
Отплыли они только 13 апреля 1907 года. Хотя и во вторник, но 13-го числа! И двинулись к Гавайским островам.
Корабльтек по швам и палубе, «водонепроницаемые» переборки пропускали воду, патентованный новейший двигатель сразу же вышел из строя, брашпиль отказался работать, не было электричества. Мореходные качества у «Снарка» на поверку оказались никудышными, правда, скорость он набирал быстро и шел ходко. Лондон рассчитывал выявить недостатки в походе и в Гонололу их устранить. Что ж, план его удался вполне, и даже с лихвой: «недостаткам» не было ни конца ни края. А что касается «устранить»… Многие из них были просто-напросто неустранимы — просчеты конструкции. Все-таки каждый должен заниматься своим: писатель должен писать, а проектировать суда должны профессионалы-кораблестроители.
Тем не менее «Большое приключение» началось…
В южных морях: 1907—1909
Не будем описывать те 27 дней, что провел в плавании до Гавайских островов «Снарк» — столетие с лишним назад это сделал Лондон в своей книге. И как описал! Ярко, живописно, с искрометным юмором. Однако, — хотя строки «Путешествия на “Снарке”» полны иронии и самоиронии, — читатель без труда заметит, что этот самый первый переход на паруснике дался Лондону нелегко. Всё приходилось делать самому и многому учиться на ходу: управлять непослушным судном, стоять на вахтах (членам «экипажа» он доверял румпель только в спокойную погоду), овладевать искусством навигации и даже… конопатить палубу.
Слово «экипаж» не случайно взято в кавычки. На яхте помимо Лондона, Роско Эймса и Чармиан в путь отправились Мартин Джонсон — молодой человек из Индепенденса, штат Канзас, нанятый в качестве кока (почему писатель предпочел его из сотен претендентов, заявивших о желании присоединиться к команде, неизвестно[217]), готовить он не умел, но за три месяца, что провел в ожидании старта, выучился этому у матушки Дженни[218]; Герберт Штольц, студент инженерного факультета из Стэнфорда (он должен был заниматься механизмами и электричеством); и в качестве «боя» юноша-японец Пол Мураками, откликавшийся на имя «Точиги» (Лондон предпочел бы проверенного Ман Ён Ги, но тот обзавелся семьей и плыть отказался). Кроме первых двоих морского опыта никто не имел, поэтому тотчас по выходе в океан все они слегли с морской болезнью. Тем не менее 20 мая парусник прибыл в Гонолулу.
Интересная подробность: оказывается, на Гавайях их никто не ждал, газеты сообщили, что «Снарк» пропал без вести, скорее всего, утонул, а с ним и вся команда. Лондон счел это добрым знаком. Увы, как мы убедимся, напрасно.
На Гавайях Лондон и Чармиан задержались надолго — «стоянка» продлилась без малого пять месяцев. Хотя изначально и предполагались длительные остановки (не случайно было запланировано, что кругосветка продлится семь лет!), но все же не такие продолжительные. Задержка объясняется просто: «Снарк» необходимо было «довести до ума». Вдобавок к недоделкам, о которых Лондон знал, вскрылись и совершенно неожиданные дефекты. Их тоже необходимо было устранить. Забегая вперед скажем: всё исправить не удалось. Сказались дилетантизм проектировщика и некачественные материалы. Ну и, конечно, безалаберность Роско (Лондон платил ему 50 долларов ежемесячного жалованья), которого банально надували, «втюхивая» брак под видом высшего сорта и эксклюзива.
Пока ремонтировали судно, Джек и Чармиан путешествовали по островам — Лондон описал эти вояжи сначала в статьях (они печатались главным образом в дамских журналах), а позднее в книге «Путешествие на “Снарке”» (главы «Первая остановка в пути», «Колония прокаженных» и «Обитель солнца»). Самые яркие впечатления оставила неделя, проведенная на Молокаи, на острове-колонии прокаженных.
Поразительно, что они не побоялись!
«Мы с женой провели в поселке неделю, чего мы, конечно, не сделали бы, если бы боялись заразиться, — писал Лондон. — Мы не носили длинных, наглухо застегнутых перчаток и не держались от прокаженных в стороне. Наоборот, мы постоянно были в их толпе и за неделю перезнакомились с очень многими. Единственная предосторожность, которая необходима, — это самая обыкновенная чистоплотность». Это из статьи, которую тогда же писатель отослал в Woman’s Ноте Companion, а впоследствии переработал в главу «Колония прокаженных» для книги. «Ужас перед проказой вырастает в умах тех, — утверждал автор, — кто никогда не видал прокаженных и не имеет никакого понятия о болезни».
Как это ни парадоксально, жизнь колонии ему понравилась: «Проказа ужасна, — кто станет отрицать это! Но поскольку я понимаю эту болезнь и степень ее заразительности, я бы с большим удовольствием согласился провести остаток жизни на Молокаи, чем в санатории для туберкулезных. В каждой городской и сельской больнице для бедняков Соединенных Штатов, а также и других государств можно встретить, конечно, такие же ужасы, как на Молокаи, и общая сумма этих ужасов там еще более чудовищна. Поэтому, если бы мне было предложено на выбор кончать мои дни на Молокаи или в трущобах лондонского Ист-Энда, нью-йоркского Ист-Сайда и чикагского Сток-Ярда, я без малейшего колебания выбрал бы Молокаи».
Тем не менее увиденная и описанная пастораль не помешала ему пару лет спустя сочинить пронзительный рассказ «Кулау-прокаженный». Впрочем, там не столько о проказе, сколько о человеческом достоинстве и поразительной стойкости.
Вообще за пять месяцев, проведенных на Гавайях, Лондон неплохо узнал острова и их обитателей. При этом сохранил свежесть впечатлений. Очень скоро этот опыт будет писателем использован в «Рассказах южных морей».
И еще один материал, написанный на Гавайях для упоминавшегося выше женского журнала, — «Катание на волнах в южных морях». В нем Лондон рассказал о развлечении местных жителей — скольжении на доске («сёрфе») по волне океанского прибоя и описал, как сам овладевал этим непростым, но захватывающим дух искусством. Статья вызвала большой интерес. Говорят, именно с нее начинается история серфинга как особого вида спорта. Во всяком случае, широко бытует мнение, что как раз Лондон и стоял у его истоков[219].
А как обстояли дела с сочинительством? В переходе от Сан-Франциско к Гавайям возможности писать не было — литературу вытеснили вахты и хлопоты по судну. Первые недели на островах поглотили путешествия, но Лондон писал — обещанные статьи в журналы, обязательства необходимо было выполнять. Хотя периодические издания тех отдаленных времен в основном малодоступны, мы знаем, что и о чем он писал, — эти публикации лягут в основу все того же «Путешествия на “Снарке”» (отдельным изданием книга выйдет в 1911 году). Единственный именно художественный текст, сочиненный в это время, — рассказ «Зажечь огонь» (То Build a Fire). Казалось бы, очередной «северный» рассказ, и написан он вроде бы ради денег. Более того, является вариантом раннего рассказа с тем же названием, опубликованного в 1902 году (интересно, кстати: в большинстве изданий русскоязычного Лондона рассказ помечен указанным годом, а читаем мы более позднюю версию — 1907 года). Но с какой силой, с каким мастерством он написан! Лондон снизил пафос, убрал героику — повествование течет ровно и спокойно, и от этого все происходящее получилось гораздо трагичнее, чем в первом варианте. Почему он опять обратился к «северу», понятно — деньги. А вот по какой причине решил обновить давний сюжет — об этом исследователи почему-то молчат, хотя ответ на поверхности: на «Снарке» Джек внезапно для себя вновь оказался в роли «чечако», как тогда, в «белом безмолвии» Клондайка. Ассоциации здесь вполне прозрачны, ведь финал мог быть самым плачевным — вспомним описанный Лондоном шторм и поведение парусника.