профессиональном уровне[252]. К тому же, недостаток сюжетов Лондон восполнял не только их покупкой и самоповторением, но и собственными напряженными художественными поисками. И, надо сказать, преуспевал в этом. Иллюстрация тому, например, фантастические произведения, созданные в это время: «постапокалиптическая» повесть «Алая чума», рассказы «Мечта Дебса» и «Когда мир был юным», вскоре осуществленный замысел романа «Смирительная рубашка»[253]. Безусловные удачи Лондона — автобиографические повествования: «Путешествие на “Снарке”» (1913) и, конечно, знаменитая «Исповедь алкоголика» — «Джон Ячменное Зерно» (1913). «Исповедь», кстати, имела широкий и не только читательский резонанс: утверждают, что именно с подачи Лондона в стране начали спонтанно возникать группы тех, кто решил встать на путь трезвости и самостоятельно бороться с этим недугом (среди них и знаменитые «Анонимные алкоголики»). Возможно, эта книга натолкнула членов конгресса США на мысль о введении «сухого закона».
Ценнейшим источником для сочинений, разумеется, оставались личные впечатления. Под Рождество 1911 года Джек с Чармиан предприняли большое путешествие. Отправились в Нью-Йорк, там отметили Новый, 1912 год, оттуда перебрались в Балтимор, из него на большом четырехмачтовом грузовом барке «Дириго» вышли в плавание вокруг мыса Горн. Вообще-то корабль не перевозил пассажиров, но для Лондонов и Накаты (который путешествовал с ними) сделали исключение — взяли на борт, оформив как членов экипажа. Впрочем, «исключение» обошлось писателю в тысячу долларов[254]. Но это были совершенно новые впечатления — на таком судне Лондон никогда еще не плавал! Путешествие длилось 48 дней и закончилось в Сан-Франциско без особых происшествий. Однако в творчестве писателя плавание след оставило — «Мятеж на “Эльсиноре”».
Нельзя пройти и мимо небольшой повести (или большого рассказа) под названием «Мексиканец» — безусловно, одного из шедевров Лондона.
К сочинению повести автора подвигли события в Мексике — начавшаяся там революция. Хотя информация о происходившем к югу от США была крайне противоречива (да и американская пресса крайне тенденциозно освещала события в Мексике), писатель воспринял весть о революции с восторгом, и симпатии его были на стороне восставших: история несгибаемого Филипе Риверы — вящее тому подтверждение.
Можно утверждать: в этот период (1910–1913 годы), несмотря на все сложности, Лондон с оптимизмом вглядывался в будущее и верил в свою звезду. По крайней мере, до 22 августа 1913 года. Этот день слишком многое изменил в его жизни…
Накануне, 21 августа, день начинался обычно: с раннего утра до середины дня Лондон работал. Сначала вычитывал корректуры, присланные ему издателями, затем сочинял, выполняя обычную ежедневную норму в тысячу слов. Вторая половина дня была отдана хозяйственным заботам: Джек верхом на лошади объезжал свои владения, общался с работниками, осматривал скот. Стояла жара, он свернул к пруду — искупаться. На обратном пути — неизменная остановка, чтобы пропустить пару стаканчиков в местном баре. Потом, по сложившемуся уже ритуалу, он поднялся на холм неподалеку от строящегося «Дома Волка» — полюбоваться на него. Дом его мечты, прекрасный и величественный, был почти готов: все коммуникации подведены, отделка почти закончена, строители начали уборку, на днях должны завозить мебель — Лондон был уверен, что осенью они переедут.
По возвращении Лондон довольно долго о чем-то совещался со стариком-каменотесом, итальянцем Форни: вероятно, обсуждали, что еще необходимо сделать. Ближе к полуночи Джек отправился спать…
Дальнейшее Ирвинг Стоун описал так:
«Около двух часов ночи его <Форни> разбудил фермер-сосед, ворвавшийся с криком:
— Форни, горит! Дом Волка горит!
Когда Форни достиг каньона, весь Дом Волка был объят пламенем. Через несколько минут прибежал Джек — запыхавшийся, с развевающимися волосами. На бугре, где он, бывало, распевал песни и пил вино с рабочими-итальянцами, он остановился как вкопанный. Перед ним с ревом бушевал адский огонь; горели все части дома одновременно. Стояла середина августа; воды не было. Ему ничего не оставалось делать, как стоять с мокрым от слез лицом и глядеть, как рушится еще одна заветная мечта его жизни».
Скорее, все это описано не без домыслов. Ведь Стоун писал роман, пусть и биографический.
Предоставим слово Чармиан. В данном случае она, похоже, более надежный свидетель:
«Меня разбудили голоса, доносившиеся из комнаты Джека[255]. Выскочив из спальни, я увидела Элизу. Она стояла подле его кровати и рукой указывала в сторону Дома Волка, который находился в полумиле от нас. Высокий столб пламени и дыма был ясно виден — он тянулся вверх — в густо усыпанное звездами небо. Погода была безветренной. Запрягли лошадей; отдав команду слугам охранять дом — на тот случай, если поджигатели явятся и сюда, мы направились туда. Двигались без спешки. “Какой смысл спешить, — сказал Джек, — если горит большой дом, пламя ничем не остановишь!”»[256].
Когда они прибыли на место, застали такую картину:
«…перекрытия и черепичная кровля с грохотом рухнули вниз, возвышались только стены. Подсвеченные пламенем пожара, они были ясно видны. Единственное, о чем следовало позаботиться, — чтобы не занялся складированный рядом с домом лес. “Только пообещай мне, — сказала я тогда Джеку, — что ты будешь беречь себя”. Он дал обещание и сдержал его: внешне он был спокоен — не суетился, ходил, раздавал указания людям.
“Почему вы не плачете, почему так спокойны? — спросил у меня кто-то. — Вы, видимо, просто не понимаете, что произошло с вами!
“А какой смысл? — повторил свою мысль Джек. — Дом все равно не вернешь!.. Но его можно восстановить!”
Последние слова он произнес даже весело, и огоньки плясали в его глазах»[257].
Действительно ли Лондон собирался восстановить «Дом Волка»? Скорее всего, да. Но так и не восстановил. Даже не попытался.
Глава 9«ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ»
Плохой год: 1913—1914
В своей книге о муже главу о событиях 1913 года Чармиан назвала «Плохой год»[258]. Она сказала правду. Хотя едва ли границы «плохого года» совпадали с календарными. Начался он куда раньше, да и длился не 365 дней, а гораздо дольше.
Говорят, что «беда приходит незаметно». Однако верность данного суждения кажется неоспоримой лишь тем, к кому она «приходит». Нередко «звоночки» раздаются и загодя, просто их не слышат.
Конечно, катастрофу с «Домом Волка» предвидеть никто не мог, и она в самом деле была внезапной. Вряд ли Лондон усмотрел в случившемся «перст судьбы». И он, и Чармиан, многие близкие (и не близкие) полагали, что пожар стал результатом диверсии — умышленного поджога. Среди прочих подозревали старика Шепарда. За несколько месяцев до события, как помним, Элиза окончательно порвала с мужем и ушла жить на ранчо к Джеку — Шепарда вроде бы видели поблизости накануне. Имелись подозрения относительно одного из рабочих — за несколько дней до пожара Лондон выгнал его. Но правды тогда не установили, официальных обвинений никому предъявлено не было. Джек и Чармиан так и ушли из жизни, не узнав истинной правды. Установили ее только восемьдесят с лишним лет спустя.
Д. Дайер, один из новейших биографов Лондона, приводит интересные сведения. В 1995 году группа судебных следователей, используя специальное оборудование и изучив место и оставшиеся стены «Дома Волка» (а свой дом Джек строил на века!), установила наиболее вероятную причину пожара. Возгорание началось в гостиной (это было известно), источником его стала сваленная кучей использованная ветошь (и об этом знали): смоченная скипидаром, она применялась для пропитки несущих балок, консолей и других выступающих деревянных конструкций. Но современники Лондона не догадывались, что скипидар и образующиеся на его основе соединения имеют способность самовоспламеняться. Собрав всю ветошь и свалив ее в огромную кучу (а день был жаркий), строители, конечно, не подозревали, что тем самым создают идеальные условия для пожара. Ветошь находилась у лестницы, ведущей на второй этаж. Туда шел и ток воздуха — окна и двери «Дома Волка» были открыты, чтобы проветрить помещения. Воспламенившись, огонь рванулся вверх, по лестничному проему, как по трубе камина. В доме никого не было, и буквально через несколько секунд огонь мгновенно охватил пропитанные горючим составом балки и перекрытия[259].
Потеря дома, который обошелся писателю почти в 80 тысяч долларов (вместо запланированных изначально тридцати), была, разумеется, катастрофой. Постройка не была застрахована — просто потому, что у Лондона (впрочем, как всегда!) не было свободных средств.
Но что значат материальные потери по сравнению с моральными утратами? Гибель дома стала прежде всего именно моральной утратой. Потому что это была гибель Мечты. От этого Лондон так никогда и не оправится.
Герой наш, как знаем, давно привык жить по принципу: «я так хочу», что ему в основном удавалось. И на этот раз он не собирался отступать — достаточно вспомнить слова Джека на пепелище, приведенные супругой. Но обстоятельства оказались сильнее его.
Можно сказать: после пожара что-то в человеке надломилось. Но можно выразиться и по-другому: изменился фокус его восприятия жизни. Все вокруг приобрело какую-то новую отчетливость, проявились и стали значимы детали, на которые прежде Лондон не обращал внимания или просто не видел.
Это состояние хорошо знакомо тем, у кого в силу возраста или иных причин возникает необходимость надеть очки — мир преображается. Конечно, это — метафора. В случае с нашим героем всё, разумеется, и глубже, и серьезнее: здесь, скорее, происходила переоценка ценностей.