Но он не знал, что буквально за полгода его жизнь так изменится…
Попытка к бегству: 1914—1915
На исходе 1914 года Лондон писал Джорджу Бретту в Нью-Йорк:
«Чертовски тяжело объяснить моим друзьям, что значит для меня ранчо. Дело вовсе не в доходе. Моя самая безрассудная, тщетная, несбыточная надежда состоит в том, что через шесть или семь лет ранчо себя оправдает и не будет приносить убытки. Оно значит для меня примерно то же, что для других актрисы, скаковые лошади или коллекционирование марок»[276].
Слова о ранчо здесь не случайны. В письме — очередная просьба об авансе в счет будущего романа, и речь не о каких-то мифических «друзьях», — так Лондон пытался объяснить своему издателю, что значит для него его «владение». Он действительно очень надеялся (даже был уверен), что через несколько лет «ранчо себя оправдает» и он сможет остановить изматывающий конвейер по производству текстов. Это была его Мечта о Земле Обетованной, где он сможет укрыться, как на острове, и жить спокойно и счастливо. Он очень устал и мечтал о покое.
Иллюзия о возможности счастья в созидательном труде на собственной земле уже отразилась в недавней «Лунной дороге». Эта тема пронизывает и тот роман, о котором Лондон пишет издателю, — «Маленькая хозяйка большого дома». По мнению писателя, это будет «грандиозный роман». Более того, он утверждал: «…история мировой литературы еще не знает ничего подобного. Три сильные фигуры в необычайной ситуации. Просматривая план романа, я готов поверить, что это и есть то самое, к чему я стремился с тех пор, как начал писать. Это будет вещь совершенно свежая, абсолютно не похожая на все, что я делал до сих пор».
Ирвинг Стоун задается вопросом: «Было ли это убеждение искренним? Не старался ли он, подстегивая себя, преодолевая усталость и отчаяние, заинтересовать работой не столько редактора, сколько самого себя?»
Едва ли. Думается, что Лондон был вполне искренен и верил в то, о чем писал Джорджу Бретту. Во всяком случае, Чармиан в своей книге ни о каких сомнениях супруга по поводу романа не упоминает. Лишь сообщает, что «Хозяйку» Лондон завершил 8 декабря 1914 года и тут же отправил рукопись издателю[277].
Оценка «Маленькой хозяйки большого дома» Стоуном жестока: «Это фальшивая, надуманная, напыщенная книга… Задуманный как книга о сельском хозяйстве, в основу которой положены идеи создания образцовой фермы и возрождения фермерства Калифорнии, роман мало-помалу сходит в разряд литературы о “любовном треугольнике”, с полным набором цветистых, сентиментальных преувеличений…»[278]
Однако роман был незамедлительно опубликован в журнале Cosmopolitan, а затем вышел отдельной книгой в издательстве «Макмиллан» и… пользовался у читателей успехом. Правда, Cosmopolitan издавал У. Р. Херст, и журнал был рассчитан на самую широкую (читай — невзыскательную) аудиторию. Да и Бретта из «Макмиллана» в первую очередь все-таки интересовали продажи книги. Разумеется, в «красные» 1930-е годы (когда писалась биография) роман выглядел явной уступкой «буржуазным» вкусам. Высокие литературные критерии той эпохи не могли, конечно, не влиять на оценку Стоуна. Впрочем, последнее не означает, что он не был прав.
Литературная работа — необходимость регулярно поставлять на рынок все новые и новые произведения — явно тяготит Лондона. Чармиан отмечает в своей книге: «Он постоянно повторял, что он ненавидит сочинительство, но — вынужден этим заниматься». Муж и раньше говорил нечто подобное, но в постоянно звучащий рефрен эти слова превращаются в 1915-м. Раздражение нарастало.
«Каждый день, — писал Джек в одном из писем того времени, — я как раб отправляюсь исполнять свою ежедневную норму. Я разлюбил писать. Но это единственный верный способ обеспечить необходимый уровень жизни. А потому — буду продолжать писать…»[279] Понятно, невольник не может получать удовлетворения от своей работы. Да и какое качество может быть у «рабского» труда? Даже в том случае, если «раб» обладает богатым воображением и развитыми профессиональными навыками.
Очевидно, Лондон — не только как художник, но и как человек — менялся. Менялось его отношение к жизни, к самому себе, к окружающей действительности. Тезис этот почти не нуждается в доказательстве. Судите сами: мировая война, разразившаяся летом 1914 года, оставила писателя совершенно равнодушным. Он мог поехать корреспондентом в Европу, но отказался от этого[280]. Разве можно было представить такое три, два, даже год назад? Куда больше разворачивавшихся там событий Лондона беспокоило то, что война ударит по его интересам: перестанут публиковать, сократятся финансовые поступления за книги, изданные в Европе.
Происходит еще и другое: после пожара Джек начинает меньше уделять внимания ранчо, перепоручив дело верной Элизе, которая, кстати, справлялась с ним явно лучше, чем брат. Во всяком случае, никаких грандиозных проектов она не затевала, да и расходы смогла сократить. Хозяин теперь мало — наездами — бывал у себя в Лунной долине. Дотошные биографы подсчитали: за период в полтора года (вторая половина 1914-го — 1915-й) из восемнадцати месяцев в Глен Эллен он отсутствовал двенадцать[281]. Джек провел их в разъездах. Вместе с Чармиан несколько раз плавал на «Бродяге» по заливу и рекам, посещал сельскохозяйственные, промышленные и иные выставки. Об этом Чармиан пишет в своей книге[282]. Совершили они поездку в горы Сьерра-Невады, где катались на санках и лыжах, было еще путешествие к озеру Тахо и т. д.
В январе 1915 года в составе «президентского пула» Лондон по поручению Cosmopolitan (еще одно платное мероприятие!) должен был отправиться в Панаму — к строительству Панамского канала издания Херста проявляли повышенный интерес, — но поездка сорвалась. Писатель решил воспользоваться случаем и отправиться с Чармиан на Гавайи (жену, разумеется, в Панаму он взять с собой не мог, и она планировала погостить у кузины).
Из Сан-Франциско в Гонолулу они отплыли 24 февраля и через несколько дней уже нежились на гавайском пляже.
Пять месяцев, проведенные в райском уголке, должны были стать счастливым «возвращением в прошлое». Но не стали.
Чармиан в книге пишет об этом периоде довольно лаконично, явно избегая подробностей. В принципе, можно понять (хотя не говорится об этом прямо), что она возлагала надежды на гавайский «отпуск». Прежде всего, в том, что касалось здоровья супруга. К. поездке оно совсем расстроилось: Джек совершенно не слышал правым ухом; у него обострились многие давние проблемы, к тому же, и уже несколько лет донимавший ревматизм. Мучили головные боли, одолевала бессонница. Но, главное, не отпускало нервное напряжение: он был постоянно взвинчен — с этим справиться не удавалось ни врачам (впрочем, к их советам Джек не особо прислушивался), ни Чармиан, ни самому Лондону. У него, правда, имелось средство, и он им, разумеется, пользовался: выдав очередную норму в тысячу слов, «угощался», а потом отправлялся в местный яхт-клуб, где играл в карты и продолжал «угощаться».
Горячий песок и солнце справились с ревматизмом, удалось подлечить и другое. Глухота осталась. Расслабляющая атмосфера, вероятно, повлияла и на расшатанные нервы. Впрочем, об этом Чармиан не сообщает — видимо, особенного улучшения в этом направлении она не увидела. Но едва ли могло быть иначе — «рабский» труд никуда не делся: ежедневную норму он «выдавал на гор» неукоснительно.
В то время Джек Лондон создавал одну из своих самых успешных в коммерческом плане книг, «Джерри-островитянина».
«Хочу уверить Вас заранее, — писал он тогда же Джорджу Бретту в Нью-Йорк, — что Джерри — нечто единственное в своем роде, нечто новое, не похожее на все, что пока существует в беллетристике — и не только под рубрикой “литературы о собаках”, но в художественной литературе вообще. Я напишу свежую, живую, яркую вещь, портрет собачьей души, который придется по вкусу психологам и по сердцу тем, кто любит собак».
Несмотря на похвальбу (последние два-три года иначе он о своих новых книгах не говорил, полагая, видимо, что подобная реклама поможет выжать из издателей по максимуму; впрочем, может быть, он действительно верил в то, что писал), книга в самом деле получалась «живой и свежей». И пришлась «по вкусу и по сердцу тем, кто любит собак». Но «новизна» ее, конечно, относительна. Особенно, если вспомнить его же замечательный «Зов предков». Писался «Джерри-островитянин» легко. Ежедневную тысячу слов Лондон выдавал, по воспоминаниям Чармиан, за полтора-два утренних часа и постоянно звал ее, чтобы прочитать тот или иной фрагмент, который, как ему казалось, удался особенно.
Обратно в Калифорнию они вернулись летом. Кроме «Джерри», Джек написал также несколько статей о Гавайях для Херста (их тогда же опубликовал Cosmopolitan), но рассказов на этот раз не сочинял.
Чармиан в своей книге почти ничего не говорит о том, что происходило после возвращения. Отмечает только, что здоровье супруга немного улучшилось, да упоминает, что на ранчо приезжали Эдгар Сиссон (редактор журнала Collier’s) и Ч. Годдард — вели переговоры по поводу новеллизации сценариев последнего и превращения их в роман («Сердца трех»)[283]. Впрочем, об этом мы рассказывали в предыдущей главке. Напомним только, что за работу Лондону было обещано 25 тысяч долларов, и часть уплачена сразу по подписании договора. Видимо, большой популярностью пользовался у американцев сериал (The Perils of Pauline), к которому Годдард писал сценарии (на тот момент — ноябрь 1915 года — съемки и показ сериала продолжались).