- Так вот, поскольку нам необходима защита закона, чтобы отправиться за этими драгоценностями, а главное - поскольку мы оба любим нашего доброго друга - судью, мы выделим ему скромную долю из того, что найдем. Он будет замещать нас на время нашего отсутствия из Сан-Антонио и, если потребуется, окажет нам поддержку законом.
Как раз в это время за одной из колонн, низко надвинув на глаза шляпу, сидел И Пын. Был он тут не случайно. Давно уже он понял, что ценные секреты, порождающие тревоги и волнения в сердцах людей, как правило, витают вокруг судебных помещений, где эти волнения, достигнув наивысшего накала, выставляются напоказ. Никто не знает, в какую минуту можно наткнуться на тайну или услышать секрет. И вот И Пын, подобно рыболову, забросившему в море сеть, наблюдал за истцами и ответчиками, за свидетелями той и другой стороны и даже приглядывался к завсегдатаям судебных заседаний и случайной публике.
В это утро единственным человеком, внушившим И Пыну смутные надежды, был оборванный старик пеон, который выглядел так, точно он всю жизнь чересчур много пил и теперь немедленно погибнет, если ему не поднесут стаканчик. Глаза у него были мутные, с красными веками, но на изможденном лице читалась отчаянная решимость. Когда зал суда опустел, он вышел и занял позицию на ступеньках у колонны.
«Зачем собственно он тут стоит? - недоумевал И Пын. - Ведь в суде осталось лишь трое заправил Сан-Антонио - шеф, Торрес и судья!» Какая связь могла существовать между ними, или кем-нибудь из них, и этим жалким пьянчужкой, который под палящими лучами полуденного солнца трясется точно на морозе? Хотя И Пын и не знал ничего, но подсознательно чувствовал, что подождать стоит: а вдруг, как это ни маловероятно, что-нибудь да клюнет! И так, растянувшись на камне за колонной, где ни один атом тени не защищал его от испепеляющего и столь ненавистного ему солнца, И Пын принял вид человека, любящего погреться на солнышке. Старый пеон сделал шаг, покачнулся, чуть было не упав при этом, но все-таки ухитрился привлечь внимание Торреса и побудить его отстать от своих спутников. А те прошли немного и остановились, поджидая его. Они переминались с ноги на ногу и всячески выражали сильнейшее нетерпение, точно стояли на раскаленной жаровне, хотя вели в это время между собою оживленный разговор.
И Пын тем временем внимательно следил за разговором между величественным Торресом и жалким пеоном, не упуская ни единого слова или жеста.
- Ну, что там еще? - грубо спросил Торрес.
- Денег, немного денег! Ради бога, сеньор, немножко денег! - затянул старик.
- Ты же получил свое, - рявкнул на него Торрес. - Когда я уезжал, я дал тебе вдвое больше того, что тебе нужно, чтобы прожить не две недели, как обычно, а целый месяц. Так что теперь ты у меня еще две недели не получишь ни одного сентаво.
- Я кругом должен, - продолжал хныкать старик, весь дрожа от жажды алкоголя, хотя он совсем недавно предавался возлияниям.
- Хозяину пулькерии «У Петра и Павла»? - с презрительной усмешкой безошибочно угадал Торрес.
- Хозяину пулькерии «У Петра и Павла», - откровенно признался тот. - И доска, на которой он записывает мои долги, уже вся заполнена. Мне теперь ни капли в долг не дадут. Я бедный, несчастный человек: тысяча чертей грызет меня, когда я не выпью пульки.
- Безмозглая свинья, вот ты кто! Старик вдруг выпрямился с удивительным достоинством, словно осененный величайшей мудростью, и даже перестал дрожать.
- Я старый человек, - торжественно произнес он. - В моих жилах и в моем сердце остывает кровь. Желания молодости исчезли. Мое разбитое тело не дает мне возможности работать, хоть я и хорошо знаю, что труд дает облегчение и забвение. А я не могу ни работать, ни забыться. Пища вызывает у меня отвращение и боль в желудке. Женщины для меня - все равно что чума; мне противно подумать, что я когда-то желал их. Дети? Последнего из своих детей я похоронил двенадцать лет назад. Религия пугает меня. Смерть? Я даже во сне с ужасом думаю о ней. Пулька - о боги! - это единственная моя отрада, только она и осталась у меня в жизни!
Ну, и что же, если я пью слишком много? Ведь это потому, что мне нужно многое забыть и у меня осталось слишком мало времени, чтобы погреться в лучах солнца, прежде чем тьма навеки скроет его от моих старческих глаз.
Торрес сделал нетерпеливое движение, точно собираясь уйти: разглагольствования старика явно раздражали его.
- Несколько песо, всего лишь несколько песо! - взмолился старый пеон.
- Ни одного сентаво! - решительно отрезал Торрес.
- Очень хорошо! - так же решительно сказал старик.
- Что это значит? - раздраженно спросил Торрес, заподозрив недоброе.
- Ты что, забыл? - ответил старик столь многозначительно, что И Пын навострил уши: по какой это причине Торрес выплачивает старику что-то вроде пенсии или пособия?
- Я ведь плачу тебе, как мы условились, за то, чтоб ты забыл, - сказал Торрес.
- А я никогда не забуду того, что видели мои старые глаза, а они видели, как ты всадил нож в спину сеньора Альфаро Солано, - ответил старик.
Хотя И Пын продолжал неподвижно сидеть за колонной, изображая греющегося на солнышке человека, - внутренне он «вскочил на ноги». Солано - люди именитые и богатые. И то, что Торрес убил одного из них, - секрет, за который можно получить немалый куш.
- Скотина! Безмозглая свинья! Грязное животное! - Торрес в ярости сжал кулаки. - Ты смеешь так разговаривать потому, что я слишком добр к тебе. Только сболтни что-нибудь - и я мигом сошлю тебя в Сан-Хуан. Ты знаешь, что это значит. Тебя не только во сне будет преследовать страх перед смертью, но и наяву. При одном взгляде на сарычей ты задрожишь от страха, - ведь ты будешь знать, что очень скоро они растащат твои кости. И в Сан-Хуане тебе уже не видать пульки. Те, кого я отправляю туда, забывают даже, какой у нее вкус. Так как же? А? Ну вот, так-то лучше. Ты подождешь еще две недели, и тогда я снова дам тебе денег. А не станешь ждать - не видать тебе ни капли пульки до самой смерти: я уж постараюсь, чтобы сарычи Сан-Хуана занялись тобой.
Торрес круто повернулся на каблуках и пошел дальше. И Пын смотрел вслед ему и двум его спутникам до тех пор, пока все трое не скрылись из виду; тогда он вышел из-за колонны и увидел, как старик, потеряв надежду опохмелиться, рухнул на землю и, охая, стеная, завывая, содрогался всем телом, как содрогается в агонии умирающее животное; пальцы его бессознательно щипали лохмотья вместе с кожей, точно он срывал с себя множество сколопендр. И Пын уселся рядом с ним и разыграл спектакль, - он был большой выдумщик и мастер на такие штуки. Вытащив из кармана несколько золотых и серебряных монет и позвякивая ими, он начал их пересчитывать; этот мелодичный и чистый звон казался уху обезумевшего от жажды пеона журчанием и бульканьем целых фонтанов пульки.
- Мы с тобой мудрые люди, - сказал ему И Пын в напыщенном испанском стиле, продолжая позвякивать монетами, в то время как пьяница снова принялся хныкать и клянчить несколько сентаво на стаканчик пульки. - Мы с тобой мудрые люди, старик. Давай посидим здесь и расскажем друг другу, что нам известно о мужчинах и женщинах, о жизни и любви, о гневе и внезапной смерти, о ярости, сжигающей сердце, и о холодной стали, вонзающейся в спину; и вот если ты расскажешь мне что-нибудь интересное, я дам тебе столько пульки, что она у тебя из ушей потечет и затопит глаза. Ты любишь пульку, а? Ты хочешь выпить сейчас стаканчик, сейчас, очень скоро?
Этой ночи, когда начальник полиции и Торрес снаряжали под покровом темноты свою экспедицию, суждено было остаться в памяти всех, кто жил в асьенде Солано. События начали развиваться еще до наступления ночи. На широкой веранде только что отобедали, и все мужчины Солано, включая Генри, который вошел теперь в состав семьи благодаря своему родству с Леонсией, пили кофе и курили сигареты. Внезапно на ступеньках, озаренных луной, показалась какая-то странная фигура.
- Ни дать ни взять привидение! - сказал Альварадо Солано.
- Но привидение весьма в теле, - добавил его брат-близнец Мартинес.
- Никакое это не привидение, а обыкновенный китаец, такого не проткнешь пальцем! - рассмеялся Рикардо.
- Да ведь это тот самый, который спас нас с Леонсией от женитьбы, - заметил Генри Морган, узнавая гостя.
- Продавец секретов! - со смехом ввернула Леонсия. - И я буду очень разочарована, если он не принес ничего новенького.
- Что тебе надо, китаец? - резко спросил Алесандро.
- Симпатичный новый секрет, очень симпатичный новый секрет. Может, купите? - радостно залопотал И Пын.
- Твои секреты слишком дорого стоят, - охлаждая его пыл, сказал Энрико.
- Да, и этот новый симпатичный секрет очень дорогой, - смиренно подтвердил И Пын.
- Убирайся вон! - прикрикнул на него старый Энрико. - Я надеюсь еще долго прожить, но до самой своей смерти не стану больше слушать твои секреты.
Однако И Пын, несмотря на смиренный тон, держался весьма уверенно.
- У вас был очень замечательный брат, - сказал он. - И этот ваш очень замечательный брат, сеньор Альфаро Солано, однажды умер от удара ножом в спину. Очень хорошо. Интересный секрет, а?
Но Энрико, весь дрожа, уже вскочил на ноги и срывающимся от нетерпения голосом закричал:
- Что ты об этом знаешь?
- Сколько дадите? - спросил И Пын.
- Все, что у меня есть! - крикнул Энрико и, повернувшись к Алесандро, добавил: - Ты договорись с ним, сынок. Хорошо заплати ему, если он может подтвердить свои слова свидетельством очевидца.
- Будьте покойны, - сказал с достоинством И Пын, - свидетель есть. Он своими глазами все видел. Он видел, кто воткнул в темноте нож в спину сеньора Альфаро. Его зовут…
- Ну, ну? - задыхаясь, произнес Энрико.
- Тысячу долларов за его имя, - сказал И Пын, прикидывая, в какой валюте потребовать эту сумму. - Тысячу долларов золотом, - наконец проговорил он.
Энрико забыл, что все денежные переговоры он поручил вести старшему сыну.