Потом он попросил разрешения воспользоваться сараем. Когда незнакомец находился в сарае, молочник заметил что-то белое. Он зашел внутрь и увидел, что незнакомец натягивает на себя белую одежду, похожую на ту, что надевают инженеры. «Ужасное убийство, не так ли?» — сказал незнакомец молочнику, собрал свой саквояж и ушел, заметив на прощание: «Похоже, у меня есть ключ».
Молочник сказал, что незнакомцу, на его взгляд, было около двадцати восьми лет, он отличался хорошим цветом лица, у него была трехдневная щетина, темные волосы и большие глаза. Он производил впечатление клерка или студента. Белые штаны и куртка — такой была одежда Сикерта, которую он надевал в студии, чтобы не испачкаться краской. Три комплекта подобной одежды семья второй жены художника подарила архиву Тэйт.
История молочника кажется еще более подозрительной, если вспомнить, что на следующий день после убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз тоже был обнаружен сверток с одеждой. В понедельник, 1 октября, в девять утра владелец таверны Нельсона в Кентиш-тауне, мистер Чинн, обнаружил сверток, завернутый в газету, который кто-то подбросил к задней двери его заведения. Мистер Чинн не обратил на сверток никакого внимания, пока не прочел об убийстве Элизабет Страйд. Он понял, что сверток на его заднем дворе соответствует описанию свертка, который нес мужчина, разговаривавший с Элизабет менее чем за полчаса до ее смерти.
Мистер Чинн сообщил о происшествии в полицейский участок Кентиш-таун. Детективы прибыли в таверну, вытащили сверток на улицу и развернули. Внутри обнаружилась пара испачканных кровью брюк. К окровавленной газете прилипли волосы. Никакого описания волос или газеты не последовало, а брюки, как было решено, принадлежали какому-то бродяге. Я подозреваю, что детективы не стали затрудняться и просто оставили их на улице.
Описание мужчины, несшего сверток, завернутый в газету, и разговаривавшего с Элизабет Страйд, соответствует описанию, которое дал полиции молочник. Оба мужчины имели темные волосы, был выбриты — по крайней мере не имели бороды и были примерно двадцати восьми лет. Таверна Нельсона в Кентиш-тауне располагалась в двух милях к востоку от Южного Хэмптона, где жил Сикерт. Его волосы темными не были, но он с легкостью мог изменять внешность при помощи грима. Актеры всегда носят парики и красят волосы.
Оставлять газетные свертки или черные саквояжи в тайных местах было совсем несложно. Вряд ли Сикерта беспокоило то, что окровавленные брюки найдет полиция. В те дни следователи не могли извлечь из такой находки никакой информации, если на брюках не было метки, однозначно указывавшей на владельца.
Увечья на лицах жертв говорят о многом. Судебный психолог придал бы огромное значение ранам на лице Кэтрин Эддоуз. Главный инспектор Дональд Суонсон говорил, что убийца изуродовал свою жертву «почти до неузнаваемости». Лицо определяет человека. Изуродовать человека — значит, лишить его личности. Такая ярость часто возникает, когда убийца и жертва знакомы, хотя и не всегда. Сикерт часто резал свои картины на куски, когда хотел их уничтожить. Однажды он велел своей жене Эллен пойти купить два изогнутых острых ножа, какими она пользовалась для обрезки деревьев.
Если верить тому, что Сикерт рассказывал писателю Осберту Ситвеллу, это случилось в Париже. Сикерт сказал, что ножи ему понадобились для того, чтобы резать картины Уистлера. Мастер всегда так расправлялся со своими работами, которые ему почему-то не нравились. Можно было картины сжечь. Можно было разрезать. Когда Сикерт был учеником Уистлера, он, вероятно, помогал мастеру резать холсты как раз теми самыми ножами, о которых он говорил Ситвеллу. Определить точно, когда были приобретены эти ножи, невозможно, но, скорее всего, между 1885 и 1887 годами, а возможно, в начале 1888 года. До 1885 года Сикерт не был женат. В 1888 году Уистлер порвал с Сикертом.
Художник, уничтожающий плоды своего труда, в некоторой мере напоминает убийцу, уничтожающего лицо жертвы. Уничтожение — это попытка истребить предмет, вызывающий подавленность и гнев художника. А может быть, попытка уничтожить и не дать завладеть предметом искусства или человеческим существом кому-то другому. Если человек хочет секса и не может его иметь, уничтожить объект похоти — значит, сделать его нежеланным.
Ночь за ночью Сикерт ходил смотреть сексуально-провокационные представления в мюзик-холлах. Он часто рисовал обнаженных натурщиц. Он проводил время за закрытыми дверями своих студий, рассматривая, даже прикасаясь, но никогда не обладая женщиной. Его единственными орудиями были карандаш, кисть, палитра, нож. Если он был способен к сексуальному желанию, но не мог его удовлетворить, его подавленность могла перерасти в дикую ярость. В начале 20-х годов XX века он рисовал портреты молодой художницы Сисели Хэй. Однажды, когда они находились в студии вдвоем, он сел рядом с ней на диван и вдруг начал рыдать.
Один из портретов Сисели Хэй называется «Смерть и девушка». Сикерт подарил ей картину «Спальня Джека Потрошителя». Где находилась картина с 1908 года, когда она была написана, и до этого периода неизвестно. Почему художник подарил ее Сисели Хэй, тоже остается загадкой, если только не предположить, что его одолевали жестокие сексуальные фантазии относительно этой девушки. Подозревала ли она что-то ужасное за картиной со столь зловещим названием, нам также осталось неизвестно.
Возможно, одной из причин, по которой Сикерт предпочитал уродливых натурщиц, было то, что ему нравилось окружать себя плотью, не вызывавшей в нем сексуального желания. Возможно, убийства и уродование жертв давали выход его подавленности и ярости, были способом избавиться от желания. Нельзя сказать, что он жаждал проституток. Но они воплощали в себе секс. Они воплощали для него его аморальную бабушку, ирландскую танцовщицу, за чьи грехи он и расплачивался своим уродством. Наши предположения могут казаться справедливыми, но подлинной истины нам так и не узнать. Почему человек, не испытывающий уважения к человеческой жизни, ее уничтожает, остается вне нашего понимания.
Предложение о том, что горло каждой жертвы перерезалось, когда она лежала на земле, оставалось доминирующим даже после убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз. Доктора и полиция были убеждены, что женщины не могли стоять, когда убийца перерезал их сонные артерии. Возможно, доктора опирались на следы крови. Когда жертва стоит, кровь из артерии должна брызнуть на значительное расстояние. Возможно, врачи предполагали, что жертвы ложились, чтобы заняться сексом.
Проститутки редко ложились на твердые тротуары, в грязь или на мокрую траву, а врачи никогда не исследовали кровь, опираясь на научные данные. В современных лабораториях ток крови исследуют экспериментально, опираясь на то, как кровь капала, текла, брызгала и лилась. В 1888 году никто не тратил время на определение того, как далеко и высоко должна была брызнуть кровь, когда убийца перерезал горло стоящей женщине.
Никто не знал о том, как должны лететь брызги, если убийца поворачивал свое оружие или наносил колющие удары. Доктора, прибывшие на место преступления, не заметили, что Джек Потрошитель всегда перерезал жертвам горло и валил их навзничь. Следователи не думали о том, что Потрошитель сознательно пытается избежать попадания следов крови на одежду, мгновенно избавляясь от окровавленной одежды, перчаток и обуви. Они не предполагали, что у убийцы есть потайное место, где он может укрыться и вымыться.
Сикерт очень боялся болезней. Он был патологически чистоплотен и постоянно мыл руки. Он сразу же ополаскивал волосы и лицо, если ему случайно приходилось надеть чужую шляпу. Сикерт знал о существовании бактерий, инфекций, о способах передачи заболеваний. Он знал, что есть болезни, передаваемые при половом сношении. Кровь, брызнувшая ему на лицо или попавшая с рук в глаза, рот или открытую ранку, могла стать причиной серьезных проблем. Много лет спустя он безумно страдал из-за того, что считал свою подагру следствием болезни, передаваемой половым путем.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯОТЛИЧНАЯ ШУТКА
В три часа ночи 30 сентября констебль столичной полиции Альфред Лонг патрулировал Галстон-стрит в Уайтчепеле.
Это был не его район, но его вызвали на дежурство из-за совершенного Джеком Потрошителем двойного убийства. Лонг неторопливо шел мимо мрачных, темных зданий, где жили евреи. Его «темный фонарь» едва рассеивал мрак у него под ногами. Констебль чутко прислушивался к необычным звукам. Лонг заглянул в длинный проход, который вел внутрь здания. В тусклом свете фонаря он увидел валявшийся на земле кусок темной ткани. Над ним на черной стене мелом было написано:
«Евреев не зря обвиняют во всем».
Лонг подобрал ткань. У него в руках оказался кусок фартука, еще мокрый от крови. Констебль немедленно принялся подниматься по лестнице. Позднее на следствии по делу Кэтрин Эддоуз он признался: «Я не предпринял никаких следственных действий в отношении соседних зданий. В доме было шесть или семь лестничных клеток. Я обследовал каждую из них, но нигде не обнаружил ни следов крови, ни отпечатков ног».
Констебль должен был обследовать все дома. Вполне возможно, что человек, подбросивший ему окровавленную ткань, прятался в соседнем доме. Потрошитель вообще мог жить здесь. Он мог здесь укрываться. Лонг вытащил блокнот и скопировал надпись на стене, а затем поспешил в полицейский участок на Коммершиал-стрит. Он должен был немедленно доложить о своей находке, а напарника у него не было. Констебль мог просто испугаться.
Констебль Лонг проходил по тому же проходу в 2.20. В суде он поклялся, что в тот момент ничего не заметил. На следствии он показал, что не может утверждать, что надпись мелом на стене «была сделана совсем недавно». Возможно, кто-то написал антисемитскую надпись раньше, а кусок окровавленного фартука был брошен здесь случайно. Полиция решила, что Потрошитель сделал эту надпись сразу после убийства Кэтрин Эддоуз. Вряд ли подобная надпись могла бы сохраниться в еврейском районе несколько часов или даже дней.