— Она убила вас с папой? Виктория?! — прохрипела Катя.
Непреодолимая жажда бриллиантовых сережек, неконтролируемое желание перерезать горло рыжей твари… все объяснилось!
— Подумайте, Катерина Михайловна, какой чистотой души нужно обладать, чтоб самим отказаться от власти и красоты ради будущего, ради величия Киева — сказала Акнир. — Какой силой души нужно обладать, чтоб шестьсот лет хранить ваш секрет. По-видимому, он передавался лишь от матери к дочери.
— Не думай о мести, доченька, — улыбнулась Белая Дама. — Не думай о тьме. Думай о свете. У тебя отныне есть все. Красота, сила, власть Киевиц и наше наследство. Твоя сила будет безмерной. Она поможет тебе победить, если ты не позволишь собственной силе победить тебя… Прими же наш дар.
Мама протянула обе руки, положила их дочке на грудь, и на этот раз Катя ощутила влажное нежное тепло вокруг тела.
— Катюша, Тюшенька, моя девочка… помни, в огромной силе есть и огромная слабость… а ты никого не любишь… даже себя. Ты так и не купила себе золотую рыбку… помнишь, как ты мечтала о ней в детстве? И позавтракать ты постоянно забываешь…
— Рыбку? Позавтракать?.. Мама, кого я должна победить? Когда?
— В тот день, когда наступит твой час, у тебя не будет вопросов — только ответы.
— Мамочка… Что с тобой?!
Призрак матери таял: контур фигуры размылся, вытянутые руки превратились в два угасающих тонких луча, остались только глаза, — глаза, не успевшие наглядеться на дочь, все еще были живыми и яркими.
— Она улетает… — голос Белой Дамы стал слабым. — Ее метла как стрела… Я больше не могу противиться ей…
— Мама, останься!..
— Прощай, доченька… Больше не свидимся…
Глаза Белой Дамы погасли. Светлый призрак исчез.
— Мама! — крикнула Катя, бессильно хватая воздух руками.
— Боюсь, что передача закончилась. — Акнир посмотрела на осколки экрана. — И дела Виктории в Киеве окончились тоже. Она вряд ли вернется в Город при вашей жизни.
— Нет! — топнула босой ногой Катерина. — Думайте, и быстро… что делать? Это же душа моей мамы! Душа папы. Душа Мира! Мы не можем их отдать… никому! Акнир, ты — чароплетка…
— Я могу переплести чары этого мира. Но не мира мертвых…
— Не нужно подробностей. Времени нет! Она улетает…
— Я смогу догнать ее на метле! — вскинулась Даша. — Мы пошлем за ней в погоню всех наших ведьм!
— И все они не справятся с ней, — мотнула головой Акнирам. — Вы даже не отыщете ее в этом тумане, она повелевает им.
— Если так, Маша нас никогда не простит. Если прямо сейчас мы не вернем Мирослава… — запаниковала Землепотрясная. — Ты хоть понимаешь, что тогда будет вообще?! Весь союз Трех распадется!
— Маша сейчас с Котарбинским, — вспомнила Катя. — Нам нужно идти в Прошлое. Ведь пока мы там, здесь время стоит. Виктория не успеет улететь, пока мы ведем дискуссии о собственном бессилии, — приняла лучшее из возможных решений она.
— А ничего, что я в мини-юбке? — уточнила Даша.
— Хоть в римских латах, — махнула рукой Дображанская. — По-моему, Котарбинскому давно все равно. В такие дни на Деды к нему ходят и не такие гости… и без юбок, и без платьев, и без шляпок, и даже без головы.
Глава десятаяПреступление и наказание
— Душу Мира украли? — еле слышно повторила Маша.
Она опустилась на лавку, приложив два пальца к груди, будто проверяла свои чувства.
Вильгельм Котарбинский с интересом изучал новых гостей — Катя оказалась права: ни Дашино мини, ни леггинсы Акнир, ни метла с двумя седлами не вызвали у него удивления, — лишь живое любопытство, как и сам их рассказ о некромантах и закабалении душ (кто знает, о чем беседовали обычно его осенние гости без платьев «и даже без головы»?).
Рука художника сама потянулась к бумаге…
Маша сцепила пальцы в замок, пыталась связать воедино свои разрозненные и мятущиеся мысли.
— Ты, главное, не истери, помни: в Прошлом время стоит, — подбодрила ее Даша Чуб. — У нас есть сколько хочешь времени, чтобы сочинить план спасения. И нас трое, даже четверо — мы в таком суперсоставе не только Мира, мы весь мир спасем, если надо!
Но Маша и без того проявила предивное самообладание. Лишь насупилась, молча закусила губу и задумчиво приспустила веки, поспешно пытаясь сочинить помянутый спасительный план.
Катя развернула скрученный в рулон рисунок Виктории.
— Вот его портрет. Тот самый. Некромантка украла душу Мира с его помощью. Может, есть способ перетянуть через него душу обратно? У меня почти получилось — я, сама не зная того, потянула душу своей матери…
— Как? — деловито спросила Маша. Судя по морщинам, проявившимся на ее бледном пергаментном лбу, план спасения не сочинялся.
— С помощью зеркала, броши-модерн и призыва, который случайно произнесла Даша…
— Хоть ты меня за это ругала, — сочла нужным напомнить Землепотрясная Чуб.
— Интересно, — приняла информацию Ковалева. — Но картина некромантки нам вряд ли поможет. Это ее магия, а не наша. Если бы картина имела обратный эффект, она бы не оставила ее нам на память.
— А если мы попросим Вильгельма Александровича написать портрет Мира? — предложила Катя. — У тебя должны быть его фотографии.
— Нет, — судя по убежденности в голосе, Маша успела продумать и такой вариант. — Вы так и не прочли главу о некромантах? Украсть душу через портрет можно лишь в тот момент, когда его пишут с оригинала. Выкрасть душу своей матери через зеркало ты смогла лишь потому, что у вас кровная связь, любая дочь — своеобразный портрет своей матери. Да и то ты перетянула ее только на время…
— Так и есть, — подтвердила Акнир. — Зато силы истинного некроманта безмерны. Он может украсть душу через старое полотно, через фото, через могилу на кладбище, через спиритический сеанс, через след ноги, через отпечаток руки… возможностей тысячи. Даже если мы вчетвером попытаемся перетянуть душу Мира — мы не сможем победить одного урожденного некроманта.
— Но ведь есть и другой способ, — не пошла на попятную Катя. — Маша может попросту воскресить Мирослава по портрету. Могу поспорить, ее дар воскрешения сильнее любой некромантии!
Все присутствующие устремили пристальный взгляд на младшую из Киевиц.
Искушение свело ее лицо словно судорога. Казалось, сейчас ничего не помешает ей осуществить свое давнее желание — снова сделать Мира живым человеком!
— Я не могу… не могу воскресить его против его воли, — сказала Маша, не без труда поборов мучительный искус.
— Не понимаю твоей позиции! — гневно свела брови Катерина Михайловна. — Пусть лучше по собственной воле он канет в тартарары? Достанется залетной некростерве, которая будет носить его как изящный аксессуар на приемах? Ты любишь его или нет?
— Погодите бодаться, — подала голос Чуб. — Ты говорила про кровную связь. А сексуальная — не-е? Не подходит?
— О чем ты? — не поняла ее даже Акнир.
— Ну ладно, не сексуальная — брачная… гражданский брак тоже считается? Маша и Мир — считай, муж и жена. А «муж и жена — одна сатана», тоже, считай, портреты друг друга.
— Нет, у нас ничего такого… — Маша Ковалева внезапно зарделась и отрицательно затрясла головой.
Но сей жалкий эвфемизм никак не устроил возмущенную Дашу.
— В смысле «ничего»? Вы до сих пор не переспали? Ты чё? Ты о чем во-още думала?.. Ты даже ради его спасения с ним переспать не могла? Ты не в курсе, какая секс великая сила?! Мы бы сейчас его враз перетянули обратно! Я так и знала, что ты его на самом деле не любишь! И не ценишь… все лишь слова «я — это ты, ты — это я…» Ерундень! Притворство! Блуждание ежика в словесном тумане!
Сама Чуб не притворствовала — дав волю чувствам, она точно пыталась компенсировать неестественную Машину сдержанность. Мир Красавицкий заслужил беспокойство, сочувствие, и, пожалуй, лишь сейчас Землепотрясная поняла, что давно считает его другом, соратником, неотъемлемой частью их общего мира. Но шанс на его спасение выскользнул у них прямо из рук! Хоть, судя выражению, мелькнувшему на лице Акнирам, брачная связь и впрямь была не хуже кровной!
— Но это правда, правда! — Маша утратила вдруг всю свою сдержанность. — Мир — часть моей души, я чувствую это. И я не виновата, что моя душа порой словно двоится, рвется пополам… Но это не просто слова! Он — это я. Когда Мира нет рядом, мне кажется, что у меня нет души… Когда некромантка украла душу Мира, я это почувствовала… даже здесь, в Прошлом… точно она не его, а мою душу украла!
— Почувствовала? — Акнирам стала похожа на кошку, стремительно навострившую уши при шорохе мыши. — Что ты почувствовала? Пустоту, боль? Удар под дых?
— Наоборот… из меня точно вырвали кусок… вместе с мясом.
— Присуха! — ведьма подпрыгнула и захлопала в ладоши от радости, как маленький ребенок. — Их души связаны Присухой, приворотным зельем! Навечно! Вот чего не учла некромантка… У них есть магическая, нерасторжимая связь. Нам нужен не портрет Мира — нам нужен Машин портрет. Портрет перетянет его, как Катя притянула свою маму.
Маша мигом утерла еще не проступившие слезы:
— Мы должны приковать мою душу заклятием к портрету!..
— И, если твоя душа присушена к душе Мира, портрет закабалит их обеих, — поддакнула ей Акнирам.
— Вильгельм Александрович, — встрепенулась Ковалева. — Сколько вам нужно времени, чтоб набросать мой портрет?
— Он почти готов… — послышался мягкий обволакивающий успокоением голос Вильгельма Котарбинского.
Как оказалась, потянувшись к своему карандашу, художник не терял времени даром, пока они спорили, его грифель тихо шуршал по бумаге, и теперь с белого листа на них смотрел облик Марии Ковалевой.
Художник с улыбкой поставил рисунок на один из мольбертов и слегка поклонился, словно принимая их благодарные аплодисменты.
Маша отошла на пару шагов, неторопливо потерла ладонью о ладонь, собирая в ком свою силу, и зашептала громко и четко, наказав:
— Повторяйте за мной!..
Заклятие загремело: