Чуб приблизилась к жардиньерке вплотную и храбро опустила взгляд в золотую чашу.
И глаза ее словно стали пудовыми, вылетели из глазниц, полетели как гири в бесконечную глубину провала. Чаша не имела дна, и где-то глубоко-глубоко, у самой коры Земли, во тьме двигались огненные точки, — открытые в безмолвном крике рты орущих от боли людей, рты, наполненные адским огнем, который жжет не снаружи, а изнутри.
Чуб отпрянула в ужасе. Ее колени дрожали, руки свело, грудь заледенела изнутри и наотрез отказалась дышать — Даша не могла сделать ни вдоха, ни выдоха.
Не сводившая с нее кошачьих глаз Мистрисс Фей Эббот усмехнулась.
— Возможно, после смерти, Коко, вы сами попросите… нет, будете умолять меня о помощи… даже рабстве… лишь бы избежать ада! А пока прошу извинить, скоро мой выход.
«Если к старой ведьме приходит ученица, ведьма ведет ее к прозрачному озеру и бросает в воду кусок хлеба. И когда десятки рыбешек начинают растаскивать хлеб по крошкам, ведьма указывает на него ученице и говорит: “Так же после смерти черти будут рвать твою душу, коли станешь ведьмой… Готова ли ты?”» — однажды прочитала ей Маша. Но Чуб думала, это просто страшилка для глупых слепых.
В полном безмолвии они вышли за дверь.
Даша казалась примороженной. Акнир наоборот — чересчур оживленной. Держа в правой руке красный китайский веер, балерина-акробатка Марсель в голубом трико с бахромой старательно подпрыгивала, отрабатывая новый трюк. Атлет Смит стоял рядом, готовясь ко второму вечернему упражнению с гирями. Конюхи толпились у входа на манеж, собираясь принять лошадей Альфреда Шумана, исполнявших свой первый парадный номер. «Allez, allez!» — доносилось со сцены.
Но Даша словно не замечала всего этого. Живот подвело, ребра, грудная клетка болели от неспособности сделать глубокий вздох.
— Так Провал прямо здесь, в цирке? — голос ее был слабым и сиплым. — Потому-то Мистрисс решила тут выступать? Ведь наш цирк тоже на Козьеболотской площади. И болото может засосать тебя внутрь?
— Успокойся, — прошептала Акнир.
— И тут была церковь… и однажды ее засосало в ад?
— Тише…
— Ты не понимаешь… я его видела… я видела ад! В этой чаше… я как провалилась!
— На Козьеболотской площади никогда не было церкви святой Ирины, это фантазии Мистрисс, — фыркнула ведьма. — Да и Козье болото было немного в другом месте.
— А ад?
— А вот ад — реальность, — нехотя признала веда.
— Ад существует? — судя по возгласу, Даша надеялась услышать уверения в обратном. — И грешники горят там огнем?
— Все не так просто… пойдем.
Акнир сделала жест рукой, предлагая старшей сестре следовать за ней, и побежала подальше от апартаментов Мистрисс — в пустующую под час конного аттракциона конюшню.
Глава третья,где впервые упоминается Джек-потрошитель и появляется вопрос: Мими + Миша =?
Убедившись, что в конюшне их никто не подслушивает, кроме двух белых, белогривых красавиц кобылок, которым, по ведомым одному господину Шуману причинам, был предоставлен отдых — ведьма достала из-под новой пышной юбки листок бумаги:
— Смотри, что за цацу я украла, когда ты ее отвлекла! Рисунок лежал в альбоме у Мистрисс… готова поспорить, его-то она и назвала «отмычкой».
Лошади круглоглазо поглядели на цацу, но не проявили к ней интереса — в отличие от Даши:
— Оппаньки! Это ж работа Врубеля… Его стиль, чекануто-гениальный! — Чуб вгляделась в беглый карандашный набросок с неряшливыми пятнами синей краски на полях. — Гляди, это практически его автопортрет. Только почему он лежит? И что вообще за дикий сюжет?..
Даша сощурилась над странным портретом: человек с лицом Врубеля возлежал на ложе, пред ним на коленях, сложив руки в мольбе, стоял неизвестный бородатый мужчина. Внизу почти неразборчиво было подписано: «Одесса, 1885».
— Не понимаю, почему тут два мужика? Мать моя, женщина, а что если… Врубель может быть голубой? Или наполовину, типа бисексуальный? Маша вроде такого ничего не рассказывала… Но вдруг это его страшная тайна? Вдруг он вовсе не про тебя вчера говорил «я люблю одного человека». Человек — может быть и мужчина. И он сам сказал, что думает про мужа Анны Гаппе. Вдруг он вообще не в нее влюблен, а в жонглера? А то ведь все прочие симптомы имеются: он, считай, модельер, возмущается, почему мужчинам не положено краситься, умывается моими духами… еще и платье мне сделал радугу.
— Не исключено, — признала Акнир. — Но и не подтверждено… оставим как версию. Но этот рисунок Врубеля дал Мистрисс первую отмычку к Провалу. Любопытно, а это еще что? — Акнир сощурилась: между двумя мужчинами был нарисован стол, а на нем — некий конус.
— Масонская пирамидка… только очень уж вытянутая, — предположила Землепотрясная. — А может, не геморроиться, прямо у Миши спросить, что он нарисовал и зачем… Где наш хипстер Серебряного века? Когда он обещал за нами зайти?
— После львов… но он уже здесь, сидит в буфете с Анной и ее мужем.
— И с мужем! — со значением повторила Чуб. — И заметь, вовсе не Анна, а ее муж недолюбливает тебя и меня — ревнует нас к Врубелю? Не-а, мы не пойдем к ним в буфет… подождем, пока Миша сам нас найдет. Идем, переоденемся и лучше поглядим на котэ, я их люблю.
— Мамзелечки, вот вы где… — быстрой косолапой походкой в конюшню влетела бородатая Пепита и затрещала, чередуя ирландские, английские, русские и немецкие слова, так часто, что без «логуса» они бы ни в жизнь не разобрали бурнокипящий и пьяный грог ее речи. — Мои милые девочки, вы единственные добры ко мне, я должна предупредить вас, должна вам сказать… ни в коем случае не ходите сегодня домой!
— Почему? — не вняла ее панике ведьма. — Мы за комнату еще позавчера заплатили.
— И где нам ночевать? — опешила Чуб.
— Здесь, на конюшне, на сене, можно неплохо устроиться.
— Но почему мы должны спать в конюшне?
Пепита в волнении протянула им английскую газету «Manchester Guardian» — несмотря на крайнюю измятость, газета была свежей, сегодняшней. И хотя Даша Чуб так и не научилась складно говорить по-английски, читала она весьма бегло, потому проглотила и успела переварить заголовок, прежде чем Акнирам вновь прошептала «логус».
— Что? Джек-потрошитель? — взбудоражилась Чуб. — Ух ты! Я и не знала, что это прямо сейчас… Он тоже, выходит, в 1888 году, в октябре куролесил — аккурат на Деды́-да-Бабы́? Неужели это может быть совпадением? Не помню только, чем он прославился там?
— Первый в мире серийный маньяк-убийца, — освежила ее память Акнир. — Убивал проституток, разрезал им брюхо и изымал органы, в первую очередь женские — матку, влагалище… Предполагалось, что он знаком с анатомией, пользуется скальпелем и является медиком, хирургом, на худой конец мясником или акушеркой.
— Пипец! Вчера было пятое убийство! — вчиталась в статью и оповестила всех Даша. — У них в Лондоне как раз был маскарад… праздник лорд-мэра.
— Вчера — в пятницу 28-го? — кажется, дата заинтересовала Акнирам куда больше, чем сами преступления кровавого Джека.
— Ага… — Чуб с любопытством изучила сенсационную новость. — Монструозис кошмарис! Он выкладывает их внутренности «прелестной» картинкой, как наш Миша стекляшки. А еще он написал письмо полицейским с названьем «From Hell». Письмо из Ада!
— Его не поймают, — печально сказала Пепита и нервно оправила ярко-красное клоунское платье на округлых боках.
— Никогда не поймают, — кивнула Чуб. — Но ты-то откуда знаешь?
— Нельзя поймать Уго.
— Угол? Угол чего?
— Уго… девол Уго. Еще моя бабка рассказывала о нем. Он выходит в дни смерти и ищет грешниц, и жрет их кишки… потому что кишки грешниц, блудниц для него точно сахар — первая сласть. И никто не сможет поймать его, его нельзя даже увидеть — лишь тень, которую он отбрасывает в эти дни в свете луны. Потому всем нам стоит поберечь кишки в эти дни, — Пепита похлопала себя по округлому животу и тряхнула огненно-рыжей шевелюрой. — И лично я буду спать на конюшне!
— Ты считаешь, он покусится на твои сласти? — усомнилась Землепотрясная Даша. — Но ты же не горизонталка… в смысле, не проститутка.
— В цирке святых нет, — философски сказала Пепита. — Будьте осторожны, поступайте как я… У Уго нет власти при свете солнца. Жаль, солнца сейчас осталось так мало.
— Да в чем проблема во-още? Джек-потрошитель в Лондоне, а мы вообще в Киеве? — воззвала к ее логике Чуб.
— Уго везде, где есть Тьма. Я ирландка, я знаю, — убежденно сказала Пепита. — Хотите, я расскажу вам историю сестры мой бабки?..
— Как-нибудь в другой раз.
— Вы не поверили, — сильные крупные руки Пепиты в волнении вцепились в Дашину новую юбку. — Послушайте меня… не вступайте во Тьму! Спите здесь, пока он не вернется назад.
— Куда?
— Туда, откуда пришел — в ад, где он жрет кишки каждый день… но в особые дни ему удается пробраться на землю…
— Выходит, Уго — сам Дьявол?
— Нет, Уго не Дьявол… Уго — тень Дьявола. Сам Дьявол не может пробраться, но когда его тень выходит из ада…
— Все, хватит меня кошмарить! — Чуб резко сунула газету обратно в руки Пепиты и демонстративно заткнула обеими ладонями уши. — Сначала ад, теперь тень из ада… Веселуха сплошная! — веселье отнюдь не наблюдалось на Дашином лице. — Оставьте меня все в покое! — она прокрутилась на каблуках-рюмочках и отправилась прочь, распевая хрипло и в голос, точно пыталась перекричать собственный страх:
Что французик ни взболтнет,
Выйдет деликатно.
Ну, а русский как загнет,
Берегись, понятно.
По-французски — ле савон,
А по-русски — мыло.
У французов — миль пардон,
А у русских — в рыло…
Директор не врал, уверяя, что в цирке Альберта Шумана и без них полный аншлаг. Его программа была сколочена крепко — едва ли не каждый номер был натуральным «гвоздем».
Устроившись на самых дешевых местах, Даша и Акнир с удовольствием посмотрели второй выход конного аттракциона, включая нашумевший номер «Лошадь гоняется за клоуном» — в роли клоуна выступала Пепита, потешно улепетывавшая от белой лошадки.