А еще мгновение спустя они поняли, что Мистрисс не выпускает дым, она глотает его, втягивает его под капюшон как дракон.
Из груди магини вырвался длинный страдальческий хрип. Мистрисс сбросила с себя балахон, и они увидели ее обнаженное худое поджарое тело, увидели ее руки без перчаток и митенок — вся ее кожа, как скрижали, была исписана татуировками, узор покрывал кисти рук, запястья и плечи, спину, ягодицы, ноги — неизвестные им письмена переплетались с цветами из сада забвения и рощи прозрений, одолень-трава, преодолевающая любые преграды, смешивалась с разрыв-травой, отпирающей любые замки, русалочьи птицы-сирины сидели на ветках рядом с птицами феникс… и все это сейчас тряслось, ходило ходуном, казалось кто-то пытается скрутить и вывернуть ее тонкие руки, согнуть ее тело в кольцо, связать в узел.
Мистрисс застыла, последний клочок черного дыма исчез, и она быстро опустила руки в хрустальную чашу с водой, подошла к зеркалу, привычным жестом нарисовала у себя на лбу крестообразный знак и увидела в зеркальном стекле их отражение.
Оглянулась — худое, немолодое лисье лицо ее сделалось страшным, глаза-бездны извергли молнии:
— Воровки! Вы украли мой рисунок…
Она снова набросила на себя синий магический плащ, укрывшись в его непроглядную тьму. А из-под полы плаща взрывом вырвались серые клубы дыма, разорвавшиеся на сотни темно-серых комочков, и только теперь Даша смогла представить, сколько душ находится в этой комнате. Взлетев вверх, они скопились под потолком, подобные сотням копошащихся крыс… Серые крысы сбились в стаи, готовые к нападению.
Акнир резко подняла руку, выставив пальцы как когти:
— Жалкая некромантка, ты знаешь, кто я? Я — дочь Киевицы! Я — чароплетка! Бесиха!
Даша звонко ударила ладонью о ладонь, неприкрыто аплодируя «младшей сестре». Давно бы так! Хватит уже притворяться белой болонкой.
Акнирам махнула руками, посылая своих невидимых бесов на войну с падшими душами, и богатая восточная комната заходила ходуном. Бронзовые лампы «Алладина» на золотых тонких цепочках закрутились, как мельницы. Прозрачную серебристую занавеску сорвало с петель. Упала спиртовка и жардиньерка с эмалированной чашей. Став на ребро, круглый стол покатился к двери…
Мистрисс вмиг постарела на десять лет — ее щеки втянулись, запали темными провалами, скулы истончились.
И Чуб показалось, что от возникшего напряжения сейчас взлетит потолок и сам полукруглый деревянный цирк взлетит, как купол огромного парашюта, поднимется над Думской площадью и зависнет в воздухе, зацепившись за меч архангела Михаила на шпиле.
Спрятанная в Акнирам сила была огромной, невиданной — и, говоря откровенно, тем, кто не видел ее никогда, повезло больше, чем видевшим.
Выпрямив пальцы, Акнир отбросила дымную завесу.
Испуганные души Мистрисс запищали, как крысы, разбегаясь и прячась по углам.
— Не трогай их… не обижай моих детей, — попросила магиня, без раболепства, спокойно признавая превосходство противницы. — Назови свое имя.
— Моя имя останется мне.
— Чего ты хочешь от меня? — Мистрисс устало склонила белокурую голову.
— Мое дело останется только моим. Мне нужна только помощь. Этот рисунок может помочь и мне, и тебе. Мы почти нашли нужный Провал. Мы были в нем! И мы знаем теперь твою тайну… — Чуб увидела чистокровную дочь Киевицы, которой больше не нужен маскарад, и отметила, что удушливый, унизительный, подчиняющий все ее тело страх перед Мистрисс исчез, как только Акнир взяла над ней верх — ведьма точно закрыла Дашу собой, как стеной. — Ты хочешь не просто узнать свою судьбу, ты жаждешь попасть в будущее! — сказала юная веда.
Усталое лицо Мистрисс стало надменным:
— Вы, киевские, были смешны, предлагали мне гадуницу. Всем ведомо, что лучшие гадуницы на свете — мы, некроманты. Потому что в отличие и от слепых, и от ведающих, мои Ангелы бездны могут попасть в грядущее. И рассказать о нем мне.
— И что ты желаешь изменить в грядущем?
— Я узнала, как и когда погибнет единственный человек, которого я люблю.
— Ты хочешь спасти его?
— Вряд ли это возможно, — печально сказала она. — Но я хочу, чтобы его душа не попала в ад, чтобы она осталась со мной… для этого мне нужно оказаться там хоть на миг.
— Твое желание нетрудно понять, — кивнула Акнир.
— Совсем не трудно, — поддакнула Даша. — Мне и самой нужно «vele», по той же самой причине… я не хочу попасть в ад. Так вы отдадите заклятие нам?
— Я не могу, — провозгласив однозначный отказ, Мистрисс словно постарела еще сильней, приготовляясь к последней, возможно, смертельной схватке с чароплеткой-бесихой. — Я клялась Уроборосом, что отдам его первому, кто проведет меня в Третий Провал.
— Я знаю силу этой клятвы и не заставлю тебя нарушить ее, — сумрачно сказала Акнир.
— Но я помогу вам, чем смогу.
— А что вы можете? Что узнал ваш шпион? Тот, которого вы приставили к Врубелю? Как его имя? — дочь Киевицы проявила беспокойство, и Чуб поняла: она думает сейчас об отце.
— Я зову его Жаном. Но он ничего не узнал.
— А какое отношение к Проваллю имеет Ирининская церковь?
— Не знаю… я слыхала, что в Третьем Провале есть церковь — христианская. А то, что здесь неподалеку стояла церковь святой Ирины, я прочитала в путеводителе, — магиня подняла с пола книгу и протянула им. — Вам уже известно, как именно работает Третий Провал?
— У нас есть две отмычки. Приготовь нам Рябиновку и занеси в нашу личную уборную, где она, тебе укажет директор, — отдала последний королевский приказ дочь Киевицы. — И последний вопрос: кто из твоих душечек — Демон?
— Кабы я могла управлять Демоном, разве ты бы смогла победить меня? — иронично ответила Мистрисс вопросом на вопрос.
Она отвернулась, поставила откатившийся круглый столик на четыре ноги, нагнулась, смахнула с украшенной опалами крышки несуществующие крошки и вдруг подняла глаза на Акнир:
— Знай, ведьма, я не слепа… я вижу, кто ты. Ты родилась из смерти, оттуда вся твоя сила! И не гордитесь, что взяли надо мной верх. Бесы сильны. Но они не преданы вам. Они не защитят вас тогда, когда сами вы дадите слабину… а рядом со мной три тысячи душ. И для каждой из них я — родной дом. Я — их единственный рай!
— Почему ты вспомнила Демона? — встревоженно спросила Чуб, когда они вышли.
— Душки слабы, — сказала веда, — с помощью некроманта они могут двигать предметы, но у них недостаточно сил, чтобы зарезать человека. Столкнуть с лестницы, довести до безумия — да. Но бросить нож в тебя, да еще с такой силой, мог только человек… или Демон.
— Наш Киевский Демон?
— Он не единственный… если после смерти в душе остается слишком много энергии и она не попадает ни в ад и ни в рай, со временем она становится Демоном.
— Так от обычной души Демон отличается только силой?
— Свободой, — поправила ведьма. — Никто не в силах им управлять… ни веда, ни некромант. Демон — сама свобода! Именно этим его образ и привлек Михаила Врубеля.
— Выходит, любой человек может стать Демоном?
— Что тебя так удивляет? Ведьмы — тоже люди. Более того, все ваши святые были когда-то людьми. И ваш Бог был одним из вас… После смерти человек может стать кем угодно.
— И попасть в ад может тоже?
— Может и в ад, — мрачно сказала Акнир и, сделав пару шагов, угодила прямиком в персональное пекло, или чистилище — смотря как посмотреть.
Возвращаясь в буфет, они столкнулись нос к носу все с тем же посыльным из «Жоржа», только теперь увидели его не со спины, а с лица, и оное заставило Акнир онеметь.
— Па… па…па-звольте! — решительно остановила она рыжеватого блондина, бывшего ее отцом (точнее, заподозренном в этом акте творения). В решительности ведьмы сквозили неуверенные нотки. — Не встречались ли мы с вами недавно ночью в Козьеболотном переулке?
— Пойдем-ка, — моложавый «папаня» схватил «дочь» за локоть и силой потащил за угол. — Прошу, объяснитесь. Чего вы хотите от меня, mademoiselle? — спросил он сурово.
— Так ты шпионишь за Врубелем, по просьбе Мистрисс Фей Эббот?
— Позвольте сообщить вам, что это не ваше дело, — ответил он, презрительно кривя губы под рыжей лентой усов. — И с людьми, которые суют свой длинный нос в чужие дела, порой случаются крайне неприятные вещи.
— Длинный нос? — заметно обиделась дочь. — Не длиннее, чем у тебя, между прочим! — Куда только подевалась королевна, высокомерно раздававшая распоряжения директору цирка и некромантке-магине? Веда вдруг напомнила Чуб закомплексованную школьницу, неумело пикирующуюся со старшеклассником.
— Вы поняли мою мысль, mademoiselle? — холодно поинтересовался посыльный.
Теперь, когда у Даши появилась возможность его рассмотреть, она признала «папаню» весьма симпатичным, светлоглазым, с очень светлой кожей и правильными, даже аристократическими, чертами лица, но ужасающе самоуверенным и столь же ужасающе похожим на Акнир, хоть сам он, похоже, в упор не видел их сходства.
— Как ваше имя? — отказалась понимать его ведьма.
— Вольдемар.
— Фу… какая безвкусица.
— Как прикажите, mademoiselle Мими, — передразнил он ее.
— А может, вы Жан?
— Может, и Жан. Может, и Жан Вальжан.
— А может, вы просто шпик? Тогда я могу заплатить вам больше, чем Мистрисс. Или больше, чем та дама под вуалью, которая тоже обратилась к вам… верно?
— Дама под вуалью? Занятно. Откуда вы взяли, что я служу ей?
— А разве не так?
— Я сам себе господин.
— Потому вы следили за нами?
— Я шел за вами исключительно для собственного удовольствия.
— В чем же удовольствие, позвольте узнать?
— Не в чем, а в ком, — симпатичный Жан Вальжан посмотрел на Дашу взглядом кота, заприметившего смачный шмат сала, и его взор потеплел. — Вы ведь старшая… угомоните сестрицу. Я вижу, что вы умнее, спокойнее.
— Вот чего нет, того нет… — честно призналась Землепотрясная Даша Чуб.
— Зато вы красавица! Хоть есть на что посмотреть. Как ваше настоящее имя?