«Эх, кабы он вообще не снимал маску, я бы с ним замутила… или попросить его не снимать ее хотя бы во время секса?» — воспарила она.
И упала… Если Маша не ошиблась, если древний обряд существует и Киевицы, не принявшие на Великую Пятницу пост, превращаются в монстров — в пожирательниц мужчин в самом прямом плотоядном смысле… не может она ни с кем замутить!
Разве что с господином Шуманом — и исключительно с целью самообороны. Все равно другого ведьмовского способа взять над ним вверх у нее нет. Мазать директора тирличем — бессмысленно. «Логус», единственное, что ей удалось заучить, переводит с иностранного. Директор же отменно говорил на ее языке, хотя метафорически они и общались на разных.
С другой стороны, а почему не попробовать? Хуже ж не будет!
Чуб быстро прошептала заклятие — видимых перемен не последовало.
«Рискну…» — решила она и сказала убойную правду.
— Я во-още не могу танцевать без трусов. Я сама не знаю, что у меня под трусами… но это очень, очень опасно для мужчин!
— Болезнь Венеры! — директор понял ее по-своему… но понял! — Оттого-то еще в Паризе я сделал портному заказ… шесть дюзин музских предохранителей из лучшего сафьяна во избежание нежелательного французского насморка.
«Логус» несомненно сработал — Альфред Шуман заговорил с ней так, точно Чуб превратилась из брыкливой трюкачки в друга-джентльмена.
— А чё, презервативы ща-с шьют на заказ? — проявила искренний интерес к проблеме Землепотрясная Даша. — А в каком состоянии мерку снимают — в активном? Шесть дюжин? Да вы, я смотрю, не только игог-го… вы у нас ого-гого!
И тут случилось немыслимое — Шуман стеснительно улыбнулся.
И почему никто раньше не использовал «логус» для обычного простого понимания между людьми? Может, просто потому, что ведьмы никогда и не стремились понять слепых.
— Поймите меня, Коко, — директор снял свой цилиндр, склонил перед ней белобрысую голову, как цирковая лошадь. — Весьма влиятельные и солидные люди узе предупредили меня: если особого выступления не будет, моему цирку могут отказать в аренде земли. Закрыть его!
Увы, у «логуса» обнаружился и обратный эффект, сама не желая того, Даша не только поняла, но и приняла близко к сердцу проблему директора.
И мастер дрессуры ощутил ее слабину:
— Покорнейше прошу вас, mademoiselle Коко, съездить завтра со мной в одно место… вполне возмозно, оно показется вам очень приятным местом. Больше я не вправе просить вас ни о чем.
— О’кей, так и быть. Но больше я ничего не обещаю!
— Решено! Зду вас завтра к двум пополудни.
Остаток вечера не принес утешения.
У мадам Кукушикиной были Кузьминки — начало темных осенних вечерниц. Кухарка с помощницей резали кур, пекли пироги. Mademoiselle Коко тоже позвали, она заглянула, села в углу — под большим пыльным фикусом. В сырой, оклеенной полосатыми обоями парадной зале мадам пахло все той же капустой, мышами и керосиновым маслом. Даша смотрела, как перезрелые девицы и кислые вдовушки гадают на засаленных картах, стыдливо рассматривают эротические лубки-«сраматушки», поминают Пятницу («Верно знаю, если подряд 12 обетных и 12 заветных пятниц поститься, Пяточка непременно хорошего женишка пошлет. Особенно если даже пирожных не есть!»), пересказывают, кому что приснилось в канун прошлой Великой Пятки, читают вслух брачную газету, обсуждая перспективных женихов и много о себе возомнивших невест:
33 года коммерсант желает познакомиться с особой-красавицей. Я эстетик, и некрасивых прошу оставить мою исповедь без внимания.
Очень интересная барышня блондинка с изящной душой ищет мужа миллионера, непременно пожилого, во избежание неверности.
Что вообще изменилось за сто с лишним лет?
Впрочем, Землепотрясную Дашу тоже заинтересовало несколько брачных призывов:
Новый русский художник-безумец, демонический бунтарь-нигилист призывает из бездн души своей ту, что дерзнет с ним сойтись на кратком жизненном пути нашего человеческого организма в рост движения беспредельной вечности и познать все!
Предложение серьезно. Пишите: Киев, Александровская улица, 5 —
такое объявление мог оставить и местный Джек-потрошитель.
Красивая, с русалочьими глазами, вся сотканная из нервов и оригинальности, зовет на праздник жизни богатого господина… —
могла бы написать и «русалка» из анатомички… спасибо хоть адрес для писем не улица Фундуклеевская, 37.
— Послушайте, хорошо ли вышло? — призвала подруг Нимфодора Кукушикина, весь вечер корпевшая над своим объявлением: «Вдова, шатенка с умеренными чертами лица и собственным домом желает выйти замуж за спокойного, положительного господина. Предпочтение военным и брюнетам с усами, как у тенора государственных театров г-на Бабакина».
— Ах, Бабакин такой душка! — томно вздохнула в ответ рыхлая барышня с синим бантом на куцей косе.
Чуб встала и пошла в свою комнату. В отличие от народных, мещанские вечерницы казались прокисшими, как помянутая капуста, запах которой уже въелся в ее кожу и волосы.
Не тряхнуть ли казной, не переехать ли в «Гранд-отель», комфортабельно поместясь в номере с уборной и ванной? Денег у нее предостаточно, под кроватью в меблирашке стоял скрытый охранным заклятием чемоданчик с сотней тысяч дореволюционных рублей — гуляй — не хочу!
Честно говоря, Чуб вообще плохо понимала, что ей делать тут дальше? Она была невероятно зла на Акнир, но не настолько, чтоб бросить напарницу в беде… Хотя в Провалле — вовсе не значит в беде. Может, гуляет себе Акнир по Одессе, а то и по Лондону-Парижу, ест жареные каштаны и понятия не имеет, что прошли уже сутки. А она, Даша, должна плясать без порток в ожидании этой предательницы.
Вольные полеты души и тела Даши Чуб никогда не отягощали гири морали — зло и добро она определяла интуитивно. И отбивать парня подруги было в ее понимании худшим из зол. Но еще хуже было то, что Акнир сделала это тишком-нишком, у Чуб за спиной, постоянно уверяя товарку в обратном.
Даша села на железную кровать, осмотрелась и осторожно надела подаренную Машей страхолюдную кожаную полумаску… Она страшилась увидеть ужасное нечто, но не увидела вообще ничего.
«Узнай, кто твои душечки — в них суть разгадки. Узнай имя своей Тьмы… И прими свою Тьму».
Поразмыслив, Чуб прикрутила свет в керосиновой лампе и повторила ритуал. Опять ничего — только теперь в прямом смысле слова. В маске или без, во Тьме глаза видели исключительно Тьму.
Она снова зажгла керосинку, посмотрела на фото Маши с маленьким Мишей, пытаясь придумать, как им помочь… И тут ничего — ничего, хоть отдаленно похожего на гениальное решение, в голове не объявилось.
За окном подвывала осенняя буря, как собака, которую никогда не впустят в дом к очагу. Было грустно. В скучающем расположении духа она развернула прихваченные у Кукушикиной газеты, полистала, и даже нашла интересное — между двумя рекламами «Изящная и модная обувь, полусапожки для дам со шнурами» и «Дамы и девицы могут приобрести идеальный бюст посредством пилюль и порошков “Марбор”» поместилась заметка:
ЧЕРНОМОР СУЩЕСТВУЕТ!
В истории Киев известен Лысой горой, ведьмами и ползущими горами. Впредь он прославится еще одним своеобразным явлением. Астроном ее величества королевы Греции, недавно прибывший в Киев, утверждает, что в ночь на 31 октября стал свидетелем удивительного явления — парящего в небе господина средних лет. Судя по полученному описанию, портрет мужчины вполне совпадает с приметами известного персонажа Пушкина — он немолод и имеет бороду, хотя и не гигантскую. Также астроном заявил, что парящий над всеми неизвестный господин имел вид одинокий и неприкаянный, как и положено отверженному существу вроде «Черномора» г-на Пушкина или «Демона» г-на Лермонтова.
Надо же, запущенный ею в стратосферу «ночной художник» уже и бородой обрасти успел… Сам виноват, что попался под руку! А тем, кто попадет между ног, — придется того веселей.
Как бы выглядело сейчас ее брачное объявление?
СТО ТЫСЯЧ ПРИДАНОГО
Получит избранник дамы-богомола.
Блондинка прелестного характера, с глазами гурии, изящным сложением тела и ума, жаркой, веселой, но честной и правдивой душой, ищет друга жизни, чтобы пойти с ним навстречу солнцу и счастью.
Вероисповедание, национальность и прошлое — безразлично. При взаимном сочувствии и инфернальном притяжении — брак. В первую брачную ночь возможны небольшие сюрпризы со смертельным исходом.
«…якщо жінка не постилася на Велику П’ятничку, пiхва, що нас породила на світ…»
«А может, ерундень это все? Ну, какая еще вагина с зубами? Мы же ведьмы, мы вообще не обязаны поститься по пятницам… Все Врубель со своей кровавой кровянкой. Словно специально втюхал ее на Великую Пяточку», — подумала Чуб, чуя, что, сама не желая того, начинает подозревать художника в худшем.
А ночью ей снова приснилось, как она поднимает подол, и под юбкой у нее тьма — засасывающая дыра на тот свет…
Только теперь в объятиях у нее не симпатичный студент, а румяный поручик Дусин, в красном лейб-гусарском мундире покойного г-на Лермонтова.
2 ноября, по старому стилю, 1888 года
В 02.15 следующего дня Чуб уже сидела в коляске, коляска подпрыгивала на неровностях киевской брусчатки. На козлах высился широкоплечий извозчик в обычном для киевских «Петухов» цилиндре, по которому точно ударили молотком, и оттого он стал неестественно широким и низким.
В полном молчании mademoiselle Коко и господин Шуман проехали по Крещатику, свернули на Большую Васильковскую и потряслись вниз…
И Даша вдруг поняла, в какое «приятное место» он везет ее: вниз — прямо в яму… На улицу Ямскую, где официально гнездились все киевские дома терпимости, воспетые в романе Куприна.
Верхний Киев, где стоял княжеский град, был все выше, а она опускалась все ниже — как в прямом, так и в переносном смысле слова.
Яма не зря называлась «ямой» — по киевским меркам она была глубоким Провалом.