Мне все меньше хотелось вечером бродить по улицам в поисках жилья.
— Но почему он стал охотиться в Нью-Фидлеме? — спросила я. — Может, на то были особые причины? Брагг вышел на него. Как вы сказали, репортера, вероятно, убили лишь потому, что он связал между собой другие убийства.
— Как и мы? — изогнув бровь, произнес Джекаби. — Я понимаю, что вы хотите сказать, но убийца не мог не понимать, что его план лишь отсрочит его обнаружение. Теперь он должен осознать, что ему недолго осталось гулять на свободе. Как гусь в клетке, он теперь станет более непредсказуемым и опасным для любого, кто окажется в ловушке вместе с ним.
— Как гусь? — удивилась я.
— Да. Гуси ужасны. Но, какое животное ни возьми, суть в том, что именно мы подхватили расследование Брагга, а потому оказались в опасности. Полагаю, разумно усилить защиту этого дома и повысить бдительность, пока все не закончится. Уверен, вскоре злоумышленник пронюхает о наших расспросах и нанесет нам такой же визит, как и Артуру Браггу.
У меня по спине пробежал холодок, и я тревожно оглянулась. Я хотела что-то сказать, но меня прервал внезапный оглушительный грохот, донесшийся со второго этажа. Мы с детективом испуганно переглянулись, после чего он схватил шишковатую деревянную дубинку с полки позади стола и бросился в коридор. Я лихорадочно осмотрелась по сторонам, но не нашла никакого оружия и взяла с собой особенно увесистую книгу. Держа ее возле уха, подобно толкателю ядра, я вышла в коридор. Запястье подрагивало, но я в любой момент готова была запустить свой снаряд в негодяя.
Мои нервы вибрировали, как расстроенная арфа, и я молча проклинала винтовую лестницу, в холодном поту поднимаясь по ступенькам. В последний раз повернув, я увидела огромную гору артефактов, разбросанных по коридору. Они явно вывалились из захламленной спальни справа. Фарфоровая тарелка с золотистой окантовкой все еще кружилась на месте, а летающие в воздухе перья намекали, что в груде хлама оказалась и разорванная подушка.
На пороге комнаты стояла Дженни, колени которой скрывались в опрокинутом фонографе, лежащем вверх ногами на своей трубе. Сложно было сказать, о чем думает Дженни. Казалось, ее серебристые щеки и нос пылали, став темно-серыми. Позади нее Дуглас взлетел на резную спинку кровати, которую уже наполовину откопали с момента моего последнего визита. На шее нырка висели два шелковых галстука, напоминающих церемониальное облачение священников.
— Что здесь… — начал Джекаби.
— О, это вы, — невинно улыбаясь, сказала Дженни. На ней были отделанные кружевом шелковые перчатки, материальность которых резко контрастировала с полупрозрачностью ее фигуры. — Я просто помогаю вам начать. Нужно много всего передвинуть. Вы не представляете, как сложно оставаться материальной, передвигая крупногабаритные вещи.
Крякнув, Дуглас потоптался на своем насесте.
— Ой, не делай вид, что ты мне помогал! — воскликнула Дженни, погрозив ему пальцем, и снова повернулась к нам. — Мистер Джекаби, я не сомневалась, что вы согласитесь. И Дуглас сказал, что на чердаке найдется место. — Она переводила взгляд с меня на детектива, пытаясь понять, что мы думаем. — Ты ведь останешься?
— Я не… — начала я, но Джекаби прервал меня громким восклицанием.
— Само собой, она останется! Где еще ей жить? Но это не повод разбрасывать мои вещи по дому!
Так все и было решено. Дженни хлопнула в ладоши и обрадованно улыбнулась, а Джекаби повернулся ко мне.
— Ради всего святого, что вы делаете с моей «Историей ликантропии»?
— Я… с чем? — пробормотала я.
— Эта книга. Зачем вы ее сюда притащили?
— Ну вы же взяли палку.
Он нахмурил брови.
— Это дубинка. Ремесленник-лепрекон вырезал ее из ирландского терна, закалил в печи Гофаннона и наделил сверхъестественными защитными силами. А это, — он махнул рукой на книгу, — просто книга.
— Но весьма тяжелая. Лепрекон, говорите? Из тех малышей, что сидят с горшками золота возле радуги?
— Не глупите. Я говорю о настоящем лепреконе. Книга, которую вы держите, напечатана в шестнадцатом веке. Надеюсь, вы не собирались использовать ее в качестве снаряда.
Я протянула ему «Историю ликантропии», которую он забрал по дороге к лестнице.
— Джекаби, — сказала я, прежде чем он исчез за поворотом, — спасибо вам.
— За что?
— За комнату и за работу. Спасибо.
— Не благодарите меня. Просто постарайтесь не погибнуть, хорошо? И вот еще что, мисс Рук. Пообещайте мне, что если вы вдруг превратитесь в голубя, ежа или еще кого-то, то не будете упрямиться. А теперь мне пора вернуться к делам. Поможете мисс Кавано приготовить вам комнату? — Его голос стих, когда он спустился по лестнице.
Оставшуюся часть вечера мы с Дженни переносили на третий этаж всевозможные вещи. Некоторые из них обрели свое место среди зеленой растительности, а другие мы подняли на захламленный чердак. Дуглас только и делал, что клевал хлебные крошки да неодобрительно крякал, когда мы переставляли мебель. Джекаби тем временем укреплял ставни и «принимал защитные меры», которые, похоже, сводились к тому, чтобы ходить по дому с солью, рожью, святой водой и чесноком.
На другом конце города мистер Хендерсон — тот бедняга, что страдал от плача банши, — этим вечером умирал. Точнее говоря, умирал он лишь краткий миг, а остаток вечера был уже мертв.
Глава семнадцатая
Утром я проснулась от звона тарелок, доносившегося откуда-то снизу. На мгновение я мысленно вернулась в родительский дом и представила, как мама готовит завтрак на кухне. Там я была в безопасности, и все казалось нормальным. Почувствовав легкий запах горелого, я открыла глаза, и мой введенный в заблуждение разум снова вернулся в странную неубранную комнату за много тысяч миль от дома. Накануне мы с Дженни поработали на славу, но в углах до сих пор остались лишние стулья и старые столы, заваленные вычурными подсвечниками и деревянными масками. Мы первым делом освободили кровать, а когда закончили, я уже валилась с ног. Когда я наконец легла, сон пришел ко мне, не успела я коснуться подушки.
Я снова спала в нижнем белье, повесив многострадальное зеленое платье проветриться. Сощурившись в лучах утреннего солнца, я потянулась за платьем и обнаружила, что оно пропало. Мой чемодан по-прежнему стоял возле кровати, где я его и оставила. Вздохнув, я положила его на кровать и открыла крышку.
Надев несколько нижних юбок и затянув очень тугой корсет, я вышла в коридор в красном вечернем платье, которое матушка подарила мне на шестнадцатый день рождения. Лиф платья давил мне на грудь, пуговицы едва застегивались, а высокий воротник сжимал мне горло. Подол волочился по полу, а из-за обилия кружев на воротнике я чувствовала себя фарфоровой куклой, не говоря уже о том, что нелепые рукава были так пышны, что ограничивали мое боковое зрение. Даже сквозь все слои одежды я чувствовала громадный бант, который колыхался у меня на попе при каждом моем шаге. Я подумала, не вернуться ли в комнату и не переодеться ли в потертые рабочие брюки, но нет, я достаточно времени провела в этих грубых штанах, чтобы понимать, что в них мне не будет удобнее.
Осторожно спустившись по лестнице, я обнаружила, что дверь в лабораторию открыта. Внутри был Джекаби, который что-то напевал себе под нос и двигал сковородку на конфорке. Обнаружив среди стоящих вокруг банок и склянок перечницу, он несколько раз крутанул ее над сковородой. На столе валялись яичные скорлупки и кусочки овощей, тут и там виднелись следы каких-то порошков. Я вошла в комнату, и Джекаби обернулся, когда скрипучая дверь возвестила о моем появлении.
— Доброе утро, мисс Рук. Омлет?
— Не откажусь. Спасибо, мистер Джекаби. — Я отодвинула стул, с трудом устроила на нем громадный бант и подоткнула многочисленные юбки. — Вы случаем не знаете, куда пропало мое платье?
— Нет, но утром Дженни говорила, что собирается устроить стирку. Она с этим неплохо справляется… что весьма впечатляюще, учитывая, что она может физически взаимодействовать лишь с теми вещами, которые ей принадлежали. Насколько я понимаю, при стирке она надевает старые перчатки. Было бы здорово, если бы она не забывала о своем недостатке и звала на помощь, переставляя мои вещи, но договориться с ней невозможно. Посмотрите, не висит ли платье на заднем дворе.
Я подошла к окну и выглянула на улицу. Мое простое платье действительно висело на веревке вместе с чулками и носовым платком. Нижняя юбка казалась свежей и сияла белизной, а на зеленом материале больше не было ни пыли, ни темного пятна от пролитого чая. Но я прекрасно видела, что ткань еще совсем сырая, ведь кое-где с нее даже капало. На таком холоде платье могло просохнуть разве что к закату, да и то если повезет.
— Проклятье, — бросила я. — Точнее, это очень мило с ее стороны. Мне стоит ее поблагодарить.
Развернувшись, я подолом задела ногу манекена, который повалился на стеллаж с посудой, стоящий прямо возле моего начальника. Я попыталась его поймать, но было уже слишком поздно. К счастью, у Джекаби реакция оказалась гораздо быстрее. Он одной рукой остановил манекен в нескольких дюймах от дорогущих мензурок и пипеток, затем водрузил его на место и впервые окинул взглядом мое огромное красное платье.
— Бога ради, что это на вас? — спросил он. — Надеюсь, вы не собираетесь так одеваться на работу?
Я сглотнула. Мои щеки вспыхнули, а атласный воротник вдруг еще сильнее стянул мне горло.
— Другого платья у меня нет, — призналась я. — Есть еще мужская одежда: штаны и все такое, — но не могу же я так ходить по городу.
— Так вы тоже ходить не можете, — заметил Джекаби и вернулся к готовке. Подняв по очереди две одинаковые красные емкости, он понюхал содержимое каждой из них. — Если вам нужна одежда, попросите Дугласа помочь.
— Дуглас когда-то носил дамские платья? — удивилась я.
— Насколько мне известно, нет, хотя сегодня я бы лучше увидел его в платье, чем в перьях. Он ведет записи о моих прошлых делах и бухгалтерские книги. Некоторое время назад у одного клиента не было денег, поэтому в качестве оплаты я получил сундук женских платьев. Полагаю, они принадлежали его покойной жене, а может, матери. Просто спросите Дугласа — он вспомнит. Как считаете, пахнет паприкой или порохом? — спросил он и сунул мне под нос одну из красных емкостей.