Промышленные районы на западе пахли углем и древесиной, а доки на востоке — солью и рыбой. Между ними раскинулось пульсирующее сердце Нью-Фидлема, исходящее запахом каждого своего обитателя. Острый аромат обильно сдобренных приправами жареных, печеных и вареных блюд перемешивался с вонью свинарников и загонов для кур, которую, в свою очередь, перебивал густой, почти осязаемый смрад выгребных ям и дымящихся канализационных стоков. Содержимое помойного ведра, выплеснутое на раскаленные камни мостовой, испарялось за несколько минут, но запах его еще несколько дней бродил между рядами покосившихся хибар, словно бездомный кот.
Мы с Джекаби прошли мимо уличного уборщика, телега и лошадь которого перегородили почти весь узкий переулок. Мужчина рявкнул на нас, выкрикнув несколько слов, которые я даже не стремилась разобрать, и сопроводив их грубым жестом.
Я любила Нью-Фидлем. Да и сейчас люблю. Нью-Фидлем был добр ко мне с самого приезда — он всего лишь один раз пытался меня убить. Но существуют два Нью-Фидлема: один, купающийся в свете дня, и другой, предпочитающий держаться в тени. Некоторые его уголки, как я узнала на собственном опыте, всегда погружены в полутьму, словно назло солнцу. У подножия крутого холма я увидела бельевую веревку, на которой висели выстиранные вещи с так глубоко въевшимися в ткань пятнами, что, казалось, только они и не дают развалиться этим обноскам на части. Между лохмотьями затесалось маленькое платьице из грубой холстины. Было видно, что его шили с любовью, но на подоле все еще виднелись слова «Гэдстон-Голдс» и рисунок картофелины — напоминание о мешке, которым оно когда-то было. Ткань выглядела застиранной до предела.
Меня вдруг пронзила острая боль сочувствия. Выросшая в достатке, я с легкой завистью смотрю на аристократию — на людей, которые вряд ли подозревают, что в мире существуют неприятности серьезнее того, что служанка перекрахмалила платье на выход. О тех же, кто родился во тьме, я никогда даже не задумывалась. Джекаби ускорил шаг, поднимаясь по холму. Он редко выбирал одну и ту же дорогу дважды, но я уже довольно хорошо знала местность, чтобы понять, что мы не приближаемся к полицейскому участку.
— Сэр, — крикнула я ему вслед, — мне казалось, вы говорили, что мы собираемся пообщаться с комиссаром?
— Так и есть, хотя сегодня в кабинете его не застать. Комиссар Марлоу договорился о неофициальной встрече с мэром Спейдом. Он отложил все другие дела и ясно дал понять подчиненным, что не потерпит, если ему помешают. Отсюда я сделал вывод, что данная встреча носит весьма деликатный и срочный характер.
— Полагаю, мы не станем дожидаться конца встречи?
— Принимая во внимание новости лейтенанта Дюпена, которые были доставлены ему сегодня утром и от труда передачи которых я его избавил, прежде чем покинул участок, думаю, не ошибусь, предположив, что мы уже знаем тему обсуждения. А поскольку нас в настоящее время заботит одно и то же, им придется простить нам это вторжение.
— Должно быть, вам не в первый раз требуется прощение мэра.
— В одних случаях все проходит гладко, в других не очень, — признался он, подмигнув. — Не всем по нраву мои методы.
По мере того как мы поднимались на холм, окружающие нас постройки с каждым шагом становились все добротнее и роскошнее. Мы проходили кварталы, где соседние дома стояли все дальше и дальше друг от друга, и вскоре расстояние между ними стало так велико, что дома эти уже никак не получалось назвать соседними. Горделивые белые здания, которые были бы больше достойны названия поместий, — окружали не стены соседних домов, а обширные и ухоженные сады. Здесь мы и нашли дом мэра — величественное здание в колониальном стиле. Его широкую входную дверь обрамляли мраморные пилястры, а само сооружение представляло собой настоящий гимн симметрии и прямым углам. Невозможно было представить себе другое здание, настолько отличавшееся от нашего жилища на Авгур-лейн.
Джекаби громко постучал дверным молотком. Нам открыл длиннолицый мужчина в накрахмаленном воротничке и черном галстуке.
— О боже, — простонал мужчина.
— Бертрам! — приветливо похлопал его по плечу Джекаби, протискиваясь в переднюю. — Сколько лет, сколько зим. Как дети?
— Я по-прежнему не женат, мистер Джекаби, и боюсь, сейчас с вами никто не сможет встретиться.
— Что за чушь. Мисс Рук, как вы считаете, мы с Бертрамом встретились?
— Определенно, сэр.
— Ну вот. Вам следует быть более логичным, Бертрам. Так где проходит встреча, в гостиной? Надеюсь, я не опоздал. Не хотелось бы заставлять комиссара ждать.
Не давая дворецкому времени на ответ, Джекаби зашагал в глубь дома, а Бертрам поспешил следом, тщетно пытаясь обогнать моего работодателя. Я следовала за ними по пятам.
— Нет, мистер Джекаби, он вас не ждет. И никто вас сегодня не ожидает. Прошу вас!
— Ах, кабинет, конечно. Не утруждайтесь, я помню дорогу.
— Мистер Джекаби! Это частная собственность, а не общественная приемная мэра. Моя госпожа, миссис Спейд, предъявляет высокие требования к тем, кого пускает в свой дом.
— Да будет вам, Бертрам. Я уверен, что принадлежу как раз к тем людям, которых ваша леди Спейд будет только рада принять.
— Вообще-то, вы единственный человек, кого она запретила пускать.
— Так значит, она все еще помнит меня спустя столько лет. Как мило! А ведь мы даже не были толком представлены. Похоже, я умею производить впечатление.
— Скорее, умеете оставлять осадок, — проворчал Бертрам.
Джекаби стремительно прошагал через холл со сводчатым потолком и подошел к двери из красного дерева.
— Прошу вас, мистер Джекаби! — взмолился Бертрам.
— Ну что ж. Если так настаиваете, — сказал Джекаби, распахивая дверь. — Я буду любезен. Спасибо, что проводили, Бертрам. Вы были так добры.
Лицо Бертрама побагровело. Казалось, он собирается что-то возразить, но тут из комнаты донесся голос его хозяина.
— Не утруждайтесь, Бертрам. Все в порядке.
Слуга выдохнул, развернулся и одарил меня неодобрительным взглядом, прежде чем исчезнуть. Я пожала плечами, словно извиняясь, и поспешила войти вслед за своим работодателем.
Кабинет украшали мебель из ценных пород дерева и ковры в густых красных и шоколадных тонах. На полках выстроились книги в кожаных переплетах, каждая из которых выглядела очень дорогой и ни одна — прочитанной. Мэр Спейд и комиссар Марлоу сидели друг против друга на стульях с высокими спинками по разные концы стола вишневого дерева, изогнутые ножки которого заканчивались элегантными когтистыми лапами. Третий стул пустовал.
Марлоу был облачен в свой обычный двубортный мундир с серебряным орлом на лацкане. И выглядел он тоже как обычно — усталым, но полным решимости.
— Джекаби, — произнес Марлоу.
— Марлоу, — отозвался Джекаби. — Доброе утро, мэр Спейд.
Спейд сбросил пиджак, перекинув его через спинку стула, и ослабил кофейного цвета галстук, повисший над бежевым жилетом. У него были густая борода и совершенно лысый череп, и еще он носил очки с толстыми линзами. Мэр и в лучшие свои минуты никогда не внушал благоговения, а сегодня и вовсе выглядел так, будто провел несколько раундов в боксерском поединке, выигрывать который у него не было ни малейшего желания. Он казался куда более энергичным даже на поминках, когда мы впервые встретились.
— Сто лет здесь не был, — продолжил Джекаби. — Вы что-то сделали с садом перед домом, верно?
— Да, — ответил Спейд. — Позволили ему снова вырасти. Мэри до сих пор вас не простила.
— Так вот почему она меня избегает? Ваши брови, кстати, удачно восстановились. И можете передать жене, что у роз как никогда здоровый вид. Уверен, что уничтожение гнезда тех скверных домовых благоприятным образом сказалось на корнях. Да и небольшое количество золы в почве должно было пойти на пользу.
— Никогда не видел никаких домовых, но на золу вдоволь насмотрелся, — проворчал Спейд. — Огонь так быстро распространялся, что мы вообще чудом смогли его остановить.
— В следующий раз попробуйте взорвать дракона, — сказала я. — Хотя нет, забудьте. Это было ужасно. Никому не посоветую.
— Зато радиус взрыва просто потрясающий, — подтвердил Джекаби.
Мэр Спейд перевел взгляд с меня на моего работодателя и потер переносицу.
— Господи, вас и одного было более чем достаточно. Неужели потребовался еще и помощник?
— Знаете, я, как и все, просто обожаю всякие забавные истории о порче имущества и угрозе жизни населению, но сейчас мы заняты, — вставил Марлоу.
— Тогда перейдем к делу. — Джекаби опустился на свободный стул рядом с Марлоу. Я огляделась, с растущей неловкостью понимая, что единственная осталась стоять.
— Боюсь, детектив, мы с комиссаром обсуждали крайне деликатные вопросы, — начал Спейд. — И мы на самом деле не вправе…
— Да-да, понимаю. Супруги Маккэфери — муж пропал, жена убита. Также в воде обнаружен труп Лоуренса Хула с дыркой на шее. Нам все это известно. Как известно и то, что это не единичные случаи, а часть какого-то более крупного и зловещего замысла. Все это взаимосвязано и происходит на протяжении как минимум десятилетия, так что надо проследить, чтобы это не затянулось на еще одно. Скажите, джентльмены, что вам известно о Корделии Хул?
Марлоу откинулся на спинку стула, не сводя глаз с Джекаби. Вместо него ответил мэр Спейд.
— Корделия пропала.
— Похищена? Еще одна жертва?
— Не похищена. Неизвестно. Экономка видела, как она собирала чемодан. Никто не знает, куда она отправилась.
— Тогда, возможно, с этого и стоит начать, — предложил Джекаби. — Мы здесь, чтобы помочь с этим делом.
— Когда вы помогали с делом в прошлый раз, — заговорил наконец Марлоу, — то провели неделю, исследуя гибель одного человека, после чего в докладе фигурировали уже пятеро убитых, одна оторванная конечность и два разрушенных здания. А вот найти хоть сколько-нибудь значимые зацепки у вас так и не получилось.
— Не вся конечность, — уточнил Джекаби. — Всего лишь кисть. Кстати, Хадсон на удивление ловко обращается с крюком. Он ему очень идет. И мы вернулись, выяснив одно крайне важное обстоятельство. Напали на след подозреваемого.