Сердце мое зашлось в бешеном ритме. Чарли Кейн — благороднейшее создание, в отличие от этого негодяя, сующего свой нос в чужие дела.
— Баркер. И вы нисколько на него не похожи.
— Баркер, верно. «Лающий». Ну, хотя бы не «кусающий». Впрочем, он мне нравится. Можно сказать, родственная душа из Старого Света. Знаете, мне как-то доводилось странствовать со стаей ом-кайни в Болгарии. Как вы думаете, может, среди них был и дедушка вашего щеночка? Тогда мы, получается, почти семья!
— Зачем вы здесь? — гневно спросила я.
— Сегодня я не охочусь, если вы этого боитесь. По крайней мере не в том смысле, в каком вы предполагаете.
— Тогда чего вы хотите? Зачем встретились со мной? На кого вы работаете?
— Подождите, подождите, сударыня, не так быстро. В моей сфере деятельности информация стоит дорого, но мы могли бы договориться о сделке.
— Я хочу знать, что случилось с Дженни Кавано и Говардом Карсоном. Десять лет назад.
Павел слегка склонил голову набок.
— Я могу рассказать вам все, что знаю о Карсоне и его девушке, но это будет недешево…
— Что вы хотите от нас?
— Как я понимаю, мистер Джекаби обладает особым талантом в том, что касается поисков. Мы как раз ищем одного человека. Изобретателя.
Своей здоровой рукой он порылся в жилете и вынул сложенный листок бумаги.
— Его зовут Оуэн Финстерн. Мои покровители считают его гением, а я склонен верить в то, во что они советуют мне верить. Гений он или нет, но у него, скажем так, небольшие проблемы с самообладанием. Ему необходимы особые условия, чтобы полностью раскрыть свои таланты, а он, к сожалению, немного сбился с пути.
— Как я слышала, исчез один из похищенных вами ученых. Вы что, хотите, чтобы мы с Джекаби поймали его для вас?
— Похищенных? Мисс Рук, вы меня обижаете. Мы действуем исключительно в интересах самого человека. И, конечно же, в наших собственных. И снова я говорю с вами начистоту. Вот.
Он протянул бумагу, и я, помешкав, взяла ее.
— Это набросок. Подумайте над нашим предложением.
Я ощутила в руке что-то холодное и, посмотрев, увидела, что вместе с бумагой он передал мне маленький круглый камешек.
— Что это? — спросила я, но, подняв голову, обнаружила, что обращаюсь лишь к пустой тьме переулка.
Бледнолицый мужчина исчез.
Глава десятая
Я кое-как добрела до дома на Авгур-лейн, продрогнув до самых костей. Джекаби не было ни в библиотеке, ни в лаборатории, ни в кабинете. Даже Дженни куда-то подевалась. По состоянию ее спальни я догадалась, что у нее случился очередной приступ «эха». В последнее время это происходило все чаще и чаще.
По спиральной лестнице я поднялась на третий этаж. Это было, пожалуй, мое самое любимое место во всем доме — волшебный оазис, бросающий вызов всем законам логики и геометрии. Почти все пространство третьего этажа занимал тихий пруд — значительно более глубокий и широкий, чем позволяла архитектура здания. Рядом с ним возвышался небольшой зеленый холмик с цветами и ароматическими травами. Обычно не найти было места лучше, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы, но сейчас, в тихой темноте, я едва ли чувствовала себя уютно… Я звала хоть кого-нибудь, и мои слова отражались эхом от черных вод пруда, но моим единственным спутником оставался лишь мой собственный голос.
Наконец я спустилась по лестнице и вернулась в кабинет моего начальника. Дрожащими пальцами я зажгла лампу на рабочем столе Джекаби и вынула бумагу с камешком из кармана, чтобы изучить их подробнее.
С одной стороны камень был гладким, но другую покрывали концентрические овалы, похожие на изображение глаза. Что это? Предупреждение? Визитка Павла? Развернув лист бумаги, я увидела портрет мужчины со всклокоченными волосами и тревожными глазами. Левый был чуть шире и немного выше правого, что придавало ему безумный, почти маниакальный вид. Он не походил ни на одного из тех, кого я видела на фотографиях у мэра Спейда или на снимке с Говардом Карсоном.
Я снова сложила лист и сунула его и камешек обратно в карман. Портрет подождет до завтра. Джекаби до сих пор не вернулся, и по своему опыту я уже знала, что если он напал на какой-то заинтересовавший его след, то может не появиться, как минимум, до позднего завтрака. Я поднялась со стула и шагнула к двери, но вдруг вся кровь отхлынула у меня от головы, в глазах поплыло. Я попыталась взять себя в руки.
Наверное, день выдался более тяжелым, чем мне думалось. Я прислонилась к тяжелому сейфу и немного постояла, пока не прошло головокружение, а когда немного сдвинулась, толстая железная дверца тихо скрипнула.
На моей памяти из всех дверей, шкафов и буфетов во всем доме только этот сейф Джекаби держал постоянно запертым. На полке напротив него стояла большая банка с ярлыком «Деньги на залог», в которой лежало несколько сотен долларов. Каждый уголок дома был заполнен ценными вещами, сувенирами, напоминающими о прошлых приключениях, дорогими подарками и зловещими артефактами, по сравнению с которыми кунсткамера Лондонского музея показалась бы простой лавкой старьевщика. Я часто задумывалась, что такой человек, как Джекаби, относившийся к золотым канделябрам и причудливым сверкающим драгоценным камням так же, как я относилась бы к старой колоде с несколькими пропавшими картами, посчитал нужным хранить под ключом в железном ящике с дюймовыми стенами. Недоверчиво моргнув, я потянула дверцу сейфа, и она приоткрылась.
Внутри лежала старая кожаная папка с бумагами толщиной в несколько дюймов. Я оглянулась, но в доме по-прежнему было тихо. Аккуратно приподняв тяжелую папку, я положила ее на стол. Она была стянута тонким кожаным ремешком, и я осторожно развязала его. «Гляну одним глазком и тут же положу обратно», — сказала я себе.
Под кожаной обложкой нашлись папки поменьше, а сверху я увидела листы вроде тех, которые Джекаби использовал для своих повседневных записей. Я узнала их, потому что помогала привести в порядок кое-какие документы. Внизу лежали бумаги гораздо более желтые и старые, чем те, которые я когда-либо видела в доме.
Я перевернула первый лист и увидела газетные вырезки с литографиями, среди которых я с удивлением обнаружила и собственный портрет, причем относительно недавний, хотя мою щеку еще не пересекал небольшой шрам. На фотографии я с мрачным видом и в наручниках шла через фойе здания. Рядом со мной шагал Джекаби, нисколько не смущенный тем, что и его руки были закованы. Я вспомнила — это было в апартаментах «Изумрудная арка». Наше первое общее дело.
Другая фотография была наклеена на плотный, опаленный по краям картон: мы с Джекаби стояли по разные стороны от дерева на лесной поляне. За мной возвышался Хэнк Хадсон, дюжий зверолов, а четвертый человек висел вверх ногами, зацепившись за ветку. На лицо ему спадали полы мундира. Я улыбнулась — это был Чарли Баркер. Если не знать деталей, то фотографию можно было счесть даже забавной. Оттенки сепии скрывали страшную сцену — кровь и внутренности растерзанного животного на поляне. В реальности было совсем не так весело, тем более что женщина, сделавшая этот снимок, Нелли Фуллер, рассталась с жизнью, расследуя эту мрачную загадку. Наше второе дело.
Ни единого портрета не висело у Джекаби в кабинете. В отличие от мэра, который расставил у себя по полкам снимки супруги и близких ему людей, у моего работодателя не было ни жены, ни друзей. За портреты в каком-то смысле могли сойти разве что бюсты Шекспира и иллюстрации из старых сказок. Увиденное тронуло меня. Фотографии представляли нас не в самом выгодном свете, но все же он хранил их, пусть и подальше от посторонних глаз.
Я еще порылась в бумагах и увидела газетные вырезки с описанием других мрачных случаев, над которыми работал Джекаби, нечеткий снимок дома, в котором мы побывали, и порванный плакат с улыбающимся лицом этого необычного детектива. Среди фотографий была также одна с неким приятным, хотя и немного чопорным на вид мужчиной в безупречном жилете, горделиво стоящим рядом с Джекаби. Что-то в нем мне показалось знакомым, но я не могла вспомнить, где видела это лицо. Внезапно меня охватило неприятное ощущение, что за мной наблюдают.
Я захлопнула папку и быстро оглянулась. В дверь проковылял Дуглас, поприветствовав меня наклоном хохлатой головы, и вспорхнул в кресло на другом конце комнаты, где устроился отдыхать, засунув клюв под крыло.
Глубоко вздохнув, я взяла очередную папку. Она была довольно тонкой — небольшая тетрадь и несколько сложенных листов бумаги. Я подняла их повыше, чтобы прочитать. Это оказались официальные документы. Один из листов был озаглавлен «ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ», но пациентом там значился вовсе не Джекаби.
— Элинор Кларк, — прочитала я вслух.
Словно в ответ на мой шепот из папки выпал небольшой коричневый конверт и слетел со стола. Я безуспешно попыталась поймать его, но он выскользнул из моих пальцев и приземлился на ковер.
— Мисс Рук?
Джекаби бросил свою сумку на пол в дверном проеме. Я замерла. Он посмотрел на кожаную папку на столе и перевел взгляд на меня. Лицо его вытянулось. Не говоря больше ни слова, он нагнулся и поднял конверт, держа его так осторожно, словно тот был сделан из хрупкого стекла. А потом так же осторожно вернул его в папку.
— Извините, мистер Джекаби. Я не хотела…
— Тогда положите на место.
Я кивнула и закрыла досье.
— Я позволил вам свободно передвигаться по моему дому и моему кабинету за небольшими исключениями, мисс Рук.
— Да, сэр. Простите, я…
— Возможно, стоило выразиться яснее, но мне казалось, что несколько дюймов прочного металла и кодовый замок совершенно четко говорят о моих намерениях.
— Конечно, сэр. Это больше не повторится.
— Как вы открыли сейф? — требовательно спросил он.
— Я не открывала. Он был не заперт. Я просто…
— Он всегда заперт! Я всегда проверяю…
Его глаза помрачнели, лоб наморщился.
— Вы не лжете, — произнес Джекаби наконец. — Не знаю даже, что тревожнее.