Мы наняли в Лос-Анджелесе священника. Церемонию решили провести в ресторане Cofee shop, который размещался в мансарде какого-то здания. Там было людно, как в чайной, как раз настало время обеда. Мы прошли в отдельную комнатку, но в ней всё равно было шумно, было слышно, как кто-то разговаривает за стенкой. Священник провёл для нас церемонию бракосочетания. “Согласны ли вы?” — мы с Джоан кивнули. Вот и вся церемония, довольно скомканно и небрежно.
Тем же вечером она легла в больницу. Я остался там вместе с ней. Прошло полночи, а Джоан ещё не родила. Из-за разницы во времени меня жутко клонило в сон, поэтому я попросил друга побыть с Джоан вместо меня, а сам поехал домой поспать.
Однако когда я добрался до кровати, сон как рукой сняло. Мы с менеджером стали придумывать для сына имя. Я верил, что без хорошего имени в жизни человеку всегда будет чего-то не хватать, так же, как лошадь никогда не раздобреет без дикой травы. Какое же имя придумать для сына, чтобы оно было красивым и звучным? Я долго думал над этим. Сначала думал о двойном иероглифе «чэнь»: чтобы его звали Чэнь Чэнь; либо пусть будет Дянь, иероглиф «дянь» из слова «немного»: Чэнь Дянь. Ещё была мысль назвать его Чэнь Пе — тогда в будущем, когда учитель заставит его в наказание прописывать собственное имя, он его быстрее напишет[156]. Мой менеджер сказал, что это всё не годится для имени, его так не зарегистрируют. Идеи у меня закончились. Тогда я посоветовался с папой, и так появилось имя Цзумин. А как же быть с английским именем? Мы перебрали целую кучу имён: Питер, Дэвид и прочие, но ни одно не понравилось. Потом мне пришла в голову идея взять инициалы J (джей) и C (си) своего английского имени Jackie Chan, и из них получилось имя Jaycee (Джейси).
Пока мы ломали голову над именем, из больницы позвонил друг и сообщил, что ребёнок родился. Я поспешил в больницу и там увидел Фан Цзумина.
Новорождённые дети — зрелище мало приятное, так что при первом взгляде на своего сына я ничего не почувствовал. Я тогда не задумывался о том, как он будет выглядеть, когда подрастёт, только проверил первым делом, какая у него кость — «двойная» или «одинарная». Обычно у людей «одинарная» кость, но мне говорят, что у меня «двойная» — это означает, что у меня кость широкая. Убедившись, что и у сына «двойная» кость, я обрадовался. И в тот момент, когда я снова взглянул на этого малыша, сам не заметил, как из глаз у меня закапали слёзы. Мой менеджер, стоявший рядом, тоже заплакал. Я и сам не верил, что у нынешнего Джеки Чана теперь есть собственный ребёнок. Слёзы закончились, и я рассмеялся.
Джоан Линь всё ещё лежала в больничной палате, но я с ней не остался.
Попросив друга как следует о ней позаботиться, я вернулся в Гонконг, чтобы продолжить прерванные съёмки.
Я вышел из среды каскадёров, и все мои друзья тоже были каскадёрами. Каждому из нас доводилось переживать душевные раны. Мы собирались вместе, болтали и слышали друг от друга множество разных историй. Например, один вернулся домой со съёмок и обнаружил, что оттуда всё пропало: деньги, банковские книжки, мебель — ничего не осталось, его девушка обобрала его дочиста и исчезла. В то время жертвой аферистки стал даже знаменитый режиссёр Ло Вэй, а ведь это человек, сделавший звездой Брюса Ли! Однажды, вернувшись в Гонконг после съёмок, он обнаружил, что пропали не только деньги, но и дом. Девушка, с которой он тогда встречался, тайком перевела все его деньги, а перед тем, как уйти, ещё и выписала ему чек на 500 000 долларов — каким это было для него унижением! Разразившись бранью, он разорвал чек на мелкие клочки и бросил их девушке в лицо:
— Мне не нужно ни одного мао!
Девушка рассмеялась и ушла. Рассказывая нам об этой беде, он горько плакал:
— Почему женщины такие подлые?
Наслушавшись в мужской компании историй о том, как женщины обманом забирали у мужчин деньги, которые те зарабатывали потом и кровью, рискуя жизнью, мы тоже соглашались с тем, что многие женщины плохие. Иногда, когда речь заходила обо мне, ребята говорили:
— Джоан забеременела, чтобы привязать тебя к себе, наверняка заранее всё спланировала.
Наслушавшись их, я и сам начал подозревать Джоан в корыстных помыслах и стал её остерегаться. Я щедро транжирил все деньги, которые зарабатывал, а ей раз в месяц посылал определённую сумму, обеспечивал её и сына жильём, личным транспортом и деньгами на ежемесячные расходы, но никогда не передавал ей весь свой заработок. Я не хотел, чтобы в случае развода ей удалось забрать мои деньги. Я вёл себя по-детски, глупо и некрасиво, стараясь по возможности перевести всю собственность на своё имя. И как мне не пришло в голову, что она на тот момент была успешной актрисой с высокими гонорарами — зачем ей мои деньги? Она хотела быть со мной, потому что искренне любила меня. Но я был волей-неволей подвержен влиянию чужого мнения и даже не задумывался об этом. Точно так же женщины собираются вместе и перемывают косточки своим мужчинам, а потом расходятся убеждённые в том, что все мужики — сволочи.
Как бы я с ней ни обращался, её отношение ко мне не менялось. Иногда я даже специально пытался найти повод, чтобы с ней развестись и вновь обрести свободу, но за все эти годы она ни разу не дала мне ни одного повода. Она всегда была прекрасной матерью нашему сыну, заботилась о семье и никогда не вмешивалась в мои дела.
И вот однажды я оступился[157].
Та новость буквально взорвала СМИ. Я хотел позвонить Джоан, но не знал, что говорить. Я не мог ничего ей объяснить. Это не простая провинность, где достаточно извиниться и продолжать жить, как ни в чём не бывало. Тут ничего уже было не исправить. Тогда я решил, что не буду ничего объяснять, что будет проще развестись. После такого поступка это будет правильнее всего. После того, как я принял это решение, на душе стало легко и спокойно, так как не нужно было ничего объяснять. Нужно лишь набрать номер, и когда она по телефону начнёт расспрашивать меня и укорять, я скажу, что мы разводимся, и повешу трубку. Так будет проще нам обоим.
Я набрал номер.
— Алло, — я услышал на том конце провода её спокойный голос.
— Привет, ты видела газеты?
— Видела.
Повисла пауза. Джоан молчала, а я не знал, как продолжить разговор.
“Ну давай, отругай меня, — мысленно сказал я. — Почему ты меня не ругаешь?”. Но она продолжала молчать. Тогда я снова заговорил:
— Я… даже не знаю… как объяснить.
— Не нужно ничего объяснять. Главное — чтобы ты не причинил вреда этой женщине и чтобы она не причинила вреда нашей семье. Если тебе понадобится моя поддержка или поддержка сына, то мы всегда рядом. Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Не беспокойся обо мне, со мной всё в порядке, спокойно разбирайся со своими делами.
Из глаз у меня полились слёзы. Я ничего больше не сказал и повесил трубку. Передо мной возник второй Джеки Чан, который сказал мне:
— Ну и подлец же ты! Все эти годы ты старался отгородиться от своей жены, а она к тебе так искренне добра.
Именно тогда моё отношение к ней кардинально изменилось. Я почувствовал себя абсолютным негодяем. Я понял, как сильно перед ней виноват.
Через два дня я вернулся к семье. Она открыла мне дверь и сказала «Привет» без какого-либо выражения на лице, а потом вернулась на кухню и продолжила готовить обед. Она спросила, что мне приготовить, но я ничего не смог ответить, только стоял возле неё, не зная, что сказать. Постояв так какое-то время, я ушёл в гостиную, сел и стал ждать, а она продолжала хлопотать по хозяйству, пока сын не вернулся из школы. Беспечно взглянув на меня, он тоже сказал «Привет», затем бросил портфель и ушёл наверх. Мы так давно не виделись, а он ничего больше не сказал и даже не подошёл, чтобы меня обнять. И я остался сидеть один в гостиной нашего огромного дома.
Тогда я заглянул на кухню и позвал Джоан, а потом кликнул сына, и мы уселись рядом. Я попросил разрешения провести наше первое семейное собрание — первое за столько лет.
— Я совершил ошибку, за которую не прощают. Я не знаю, как вам всё объяснить, да и не хочу ничего объяснять. Спасибо вам за понимание. Я знаю, что вам из-за меня пришлось многое вытерпеть, и сейчас вам нелегко, и в будущем, возможно, тоже придётся нелегко. Я очень виноват перед вами, простите меня.
Пока я говорил, сын не отрываясь смотрел на меня, а Джоан Линь плакала. Сын легонько похлопывал маму по спине. Глядя на них, я не решился продолжать свою речь.
— Собрание окончено, — сказал я. — Давайте есть.
Она не проронила ни слова. То был первый и последний раз, когда я говорил на эту тему с семьёй, больше мы об этом ни разу не вспоминали.
После того случая я нашёл адвоката и изменил завещание: теперь я весь свой капитал и всё своё имущество завещал ей. Я стал больше уважать и понимать её, и мне пришло в голову, что я должен получше узнать её, познакомиться с её внутренним миром.
Я всегда жил в собственном мире, мотался вместе со своими каскадёрами по всему свету. Сегодня снимаем сцену с гигантским взрывом и радуемся, что остались живы, а на следующий день уже снимаем новый фильм, и так до бесконечности. Она никогда не приходила на съёмочную площадку, если я сам не приглашал. Я не хотел, чтобы она видела, как мы снимаем все эти опасные эпизоды.
На съёмках фильма «Доспехи Бога» со мной произошёл несчастный случай, который едва не стоил мне жизни. Она узнала об этом лишь неделю спустя после моей операции на черепе. Она позвонила и спросила, почему ей ничего не сказали. Я ответил очень раздражённо:
— Это не твоё дело. Даже если бы ты узнала, как это изменило бы ситуацию? Мне не пришлось бы ложиться под нож? Или это гарантировало бы успешность операции? Вряд ли! А раз так, зачем тебя лишний раз волновать? Я взрослый мужчина, умри я или выживи — так тому и быть.
Она заплакала, а меня это ещё больше разозлило: