– Ты так выросла, Джем. Ты повзрослела.
Всего на пару секунд время остановилось и мир погрузился в тишину. Переполненная людьми и машинами улица исчезла. Остались только мы.
Я была первой. Я напоминаю это себе и безмолвно повторяю это Дикси. Целых два года я была их единственной дочерью, единственной, кого они любили.
Удерживая одну руку у меня на плече, отец притягивает к себе и Дикси:
– Мы всё как следует подготовим, дождемся маму и удивим ее. Она придет и увидит нас, увидит чисто убранный дом и заполненный холодильник. Уверен, она будет счастлива.
– Ну, это вряд ли, – фыркаю я.
Опустив руки, он кивает:
– Справедливо. Она вряд ли будет рада меня видеть. – У него вырывается такой смешок, будто перспектива разозлить маму кажется ему смешной. – Но, прежде чем я уйду, ей нужно увидеть нас вместе. Она должна задуматься об этом. Вы же знаете, в моем сердце никогда не было никого, кроме вашей мамы.
Может, в сердце-то и не было, а вот в постели – еще как. Да и в повседневной жизни тоже. Папа умудрился заменить всех – любовь, семью, дом и даже город.
– Это все твои вещи? – спрашиваю я, кивая на его рюкзак.
Он поправляет лямку на плече:
– Нет. Здесь только самое необходимое.
– А где же остальное?
– У моего друга. У меня не так уж и много вещей. Я решил начать все с чистого листа. – Прервавшись, он делает такой глубокий вдох, словно хочет заполнить этим холодным воздухом все свои легкие. – Черт, я так скучал по этому городу. Мой вам совет: никогда не ездите в Техас.
Обогнув угол улицы, мы продолжаем путь.
В какой-то момент отец тянется и обнимает за плечи и меня, и Дикси:
– У меня была пара успешных месяцев. Дела налаживаются. И на этот раз все будет хорошо, договорились?
Откуда-то с другого конца улицы до нас долетает еле слышный крик:
– Расс, эй, Расс!
Едва уклонившись от машин, дорогу перебегает коротышка с жидкими волосами. Широко улыбаясь, он направляется прямо к нам. Отпустив нас, отец подается вперед, закрыв собой меня и Дикси, как будто хочет защитить:
– Я тебя знаю?
– Конечно же ты меня знаешь, засранец, – смеется в ответ низкорослый. – Я Бонго, забыл?
Отец вглядывается в него пару секунд и кивает:
– Да, точно. Привет.
– И это все, что ты можешь мне сказать? Серьезно?
Коротышка бросает взгляд на нас, и отец оборачивается к нам:
– Я отлучусь на минутку. Ждите здесь.
Они отходят на несколько шагов вперед и останавливаются на углу улицы.
– Ты уже сказала маме, что он вернулся? – шепчу я Дикси, не сводя глаз с фигуры отца.
– Нет.
– А надо бы. Напиши ей прямо сейчас.
Ее рука нашаривает в кармане телефон.
– Это только все испортит.
– Что тут портить-то? Ты и правда думаешь, что его дурацкий план сработает? Ты прекрасно знаешь, что будет, когда мама увидит его в нашем доме.
Прислонившись спиной к кирпичной кладке дома, мы молча наблюдаем за отцом. Я бросаю беглый взгляд на сестру. Она все еще смотрит на отца с восторгом и счастьем, будто перед ней рок-звезда. Но я-то вижу, что она чувствует на самом деле. Ей никогда не удавалось скрывать свои чувства от меня. На ее лице уже появляется неуверенность. Дикси начинает сомневаться – в том, как мама это воспримет, а может, и в других вещах.
– Чувак, с которым он разговаривает, – продолжаю я, – похож на торговца марихуаной.
А может, отец просто должен ему денег. Бонго больше не улыбался.
– Все не так ужасно, Джем. Хорошие вещи тоже случаются. – Дикси обхватывает себя руками и делает пару шагов в сторону. – Почему ты так уверена, что все обязательно должно закончиться плохо?
– Потому что я это знаю.
Отец возвращается спустя пару минут. Бонго уходит.
– Простите, – говорит он. – Просто неудачник из моего прошлого. Я решил убедиться, что он будет держаться подальше от меня и моих девочек.
Дикси поворачивается ко мне, и на ее лице явственно читается: «Видишь? Я же говорила!»
Начинает моросить. Отец смеется, задрав голову к небу:
– Чертов Сиэтл в своем репертуаре!
Я смотрю, как он снова кладет руку на плечо сестры, и делаю пару шагов в сторону. Мне отчаянно хочется покурить. Просто остаться наедине с собой и подумать. В моей голове все еще звучит голос мистера Бергстрома: «Ты ничего не должна, если не хочешь». Никто не заставляет меня идти с ними под дулом пистолета. Единственный человек, наставивший на меня это дуло, – я сама. И дело даже не в том, что я поклялась не сводить глаз с Дикси. Причина всему, что сейчас происходит, – крохотная часть меня, та самая обычная девочка.
Поэтому я просто толкаю свои ноги вперед, шаг за шагом. Папа идет впереди, то и дело подмечая знакомые местечки, спрашивая, что случилось с пиццерией, с музыкальным магазином, которых тут уже сто лет как не было.
Когда мы подходим к нашему дому, отец задирает голову, разглядывая этот уродливый, заляпанный грязью бежевый цвет штукатурки. Голуби облепили дом со всех сторон, они сидели на крыше и пожарных лестницах. Если где-то был хотя бы один свободный квадратный сантиметр, там уже сидел голубь. Завершал печальную картину переполненный мусоропровод, извергающий пакеты мусора прямо перед входом.
Отец чертыхается, отдернув руку от Дикси.
– Здесь всегда было так паршиво? – произносит он так тихо, будто разговаривает сам с собой.
– Да, – отвечаю я, – всегда.
– Внутри все не так плохо, правда, – произносит Дикси.
Ухватившись за лямки рюкзака, отец переворачивает его к себе на грудь и обхватывает двумя руками. Ворота оказываются закрытыми, впервые на моей памяти. Прислонив магнитный ключ, я открываю их, и мы заходим внутрь. До нашей квартиры – три лестничных пролета.
– Здесь всегда так воняло? – спрашивает папа.
С каждым лестничным пролетом его шаги становятся все медленнее и медленнее. И останавливаются на втором этаже. Шаги Дикси тоже затихают, и, сделав пару шагов по лестнице, я поворачиваюсь назад:
– Ну, чего?
Отец всегда был подтянутым и жилистым, преодолеть ступеньки для него – плевое дело.
– Я не знаю. – Его пальцы судорожно перебирают бородку, а глаза заметно краснеют. – Я даже не думал, что…
Не в силах закончить предложение, он пожимает плечами.
Дикси снова бросает на меня этот победный «я-же-говорила» взгляд. Что она была права, а я ошибалась и отец на самом деле чувствительный герой, вернувшийся спасти нас. Я вглядываюсь в эти покрасневшие глаза, понимая, что сыграть такое отец бы точно не смог. И позволяю себе поверить Дикси, всего на мгновение. Где-то над нами раздается хлопок двери, и череда чужих шагов направляется вниз по лестнице. Отец вздрагивает, придя в себя, и мы продолжаем путь. Разминувшись с соседом, он здоровается, натянув неестественно широкую улыбку.
Когда мы заходим внутрь квартиры, отец оглядывается по сторонам, проводит рукой по стене:
– Да, все так, как я и помню. А вот это что-то новенькое, – добавляет он, ткнув в сторону дивана.
Предыдущий, совсем старый, был весь в крохотных дырочках – прожжеными в ткани случайно упавшими окурками и пеплом. Но потом маме сделал выговор домовладелец, и она перестала курить в квартире.
– Подержанный, – отвечаю я.
– Он достался нам… – начала Дикси, но тут же замолкла. – Из вторых рук.
Она хотела сказать, что диван достался нам от Лена. Лен, с которым мама встречалась около месяца, работал в мебельном магазине и раздобыл нам этот диван прямо перед их расставанием. Мы никогда не видели Лена собственной персоной. Он оставался безликим персонажем маминых рассказов ровно до тех пор, пока не оставил свой первый и последний след в материальном мире нашей жизни в лице двух парней из службы доставки с диваном наперевес.
– Ну что ж, кажется, уборка тут особо не требуется, – разводит руками отец. Даже и не знаю, что еще он ожидал здесь увидеть. Свалку и полный хаос? – Давайте вызовем такси и поедем в магазин.
7
Шопинг проходит ровно так, как и обещалось: отец покупает нам все, что мы хотим, не считая денег. Хлеб и яблоки, арахисовое масло и яйца, хлопья, сыр, молоко – продуктовая корзина заполняется продуктами прямо на глазах. Мы с Дикси берем все, что нам хочется, и отец не возражает, когда в тележку отправляются пакеты чипсов и крекеров, консервы с чили, супами и тунцом. Закончив с едой, мы набираем тампонов и прокладок, а также обезболивающие таблетки. Дикси кладет в корзину кое-что из косметики. Последовав ее примеру, я беру шампунь, кондиционер и сыворотку для волос, обещающую превратить мои жидкие тусклые волосы в пышную шевелюру с упаковки. Наша корзина уже напоминает маленький Эверест, когда Дикси кладет на самую ее вершину большущую упаковку печенья и улыбается мне – впервые за всю неделю. Она чуть ли не прыгает от радости рядом с тележкой, и я вспоминаю, когда же видела это выражение на ее лице в последний раз. Много лет назад, когда мы были маленькими. Папа помогал нам выбирать покупки, то и дело отпуская комментарии: «Возьми этот попкорн с сыром, Джем, ты же его так любишь».
Но почему я не чувствую того же восторга, что и Дикси? Я пытаюсь сфокусироваться на этой удивительной, непривычной мысли о том, что теперь, открывая холодильник, мы будем видеть не пустые полки, а еду, много-много еды, которой хватит на несколько недель. Пытаюсь думать о том, как здорово, что отец все еще помнит, что я люблю. Но чем больше продуктов летит в корзину, тем мрачнее я становлюсь, будто эта гора коробочек и пакетов отбрасывает на меня большую и очень печальную тень. Все кажется мне неправильным. Все идет не так, как должно. Мы же не в каком-то дурацком шоу из телика, где главный приз – поход в магазин с возможностью купить все, что ты захочешь. Почему заботливый, внимательный отец, покупающий нам поесть, это событие и праздник, вроде Рождества или поездки в Диснейленд? Почему то, что мы с Дикси всегда должны были получать по праву, доставалось нам так редко? Мы всегда имели право на поддержку. Кто-то должен был заботиться о нас, следить за тем, чтобы у нас все было в порядке и дома, и в школе. Кто-то должен был следить за тем, чтобы мы вовремя ложились спать и не оставались одни дома ночью. Кто-то должен был помогать нам