– И после всего этого он решил снова вернуться? – Наклонившись, она поднимает упавший на пол пакет с салатом. – После всего этого он действительно думает, что имеет право входить в наш дом с полными пакетами, как чертов Санта-Клаус, и выставлять себя в самом выгодном свете на моем фоне? Как будто он спаситель, а я – исчадие ада.
– Все не так, мам, – я пытаюсь ее успокоить, – он далеко не Санта.
– Но Дикси ему верит, Джем. Понимаешь? Она верит.
– Но я-то нет, – отвечаю я.
Она продолжает, как будто не слышит меня.
– Я вижу это в ее лице. Она думает, что он исправился.
– Это не так.
– Но ты впустила его сюда. Ты же старше, Джем. Ты должна быть умнее. Ты должна была присмотреть за ней.
Я понимаю, что она хочет сказать на самом деле. Что это моя вина.
Поправив юбку, она трет под глазами, пытаясь вытереть размазавшуюся тушь. Я следую за ней в гостиную. Подняв кошелек, она роется в нем и достает немного денег:
– Здесь десять долларов. Этого хватит на обед вам обеим, верно?
Я киваю и молча беру деньги. Сейчас точно не время говорить ей, что Бергстром помог мне с обедами, а Дикси давно нашла свой способ за них расплачиваться.
– Я в состоянии о вас позаботиться, Джем.
В ее голосе снова слышатся слезы. Схватив меня за руку, она сжимает ее так, будто больше всего на свете хочет, чтобы я ей поверила. Будто знает, что я все равно не поверю.
Так оно и есть, но я оставляю это между строк. И говорю ей то, что она хочет услышать:
– Я знаю, мам. Ты можешь.
Не проходит и секунды, как на ее лице появляется странное отсутствующее выражение. О, я слишком хорошо его знаю.
Отпустив мою руку, она говорит – тихо, словно себе под нос:
– Мне нужно подумать, Джем. Мне нужно немного личного пространства, понимаешь? Мне… Просто оставь меня в покое, хорошо? Сделай вид, что меня нет. Мне нужно побыть одной. Я хочу исчезнуть.
Она хочет исчезнуть. Я прекрасно знаю, что это значит на самом деле. Мне нужно остановить ее, не дать ей сделать еще один неверный шаг, но я остаюсь на месте, молчаливая, уставшая и истощенная. Во мне больше нет ни любви, ни сочувствия. Она почти прямо сказала, что она собирается принять дозу, а я уже ничего не чувствую.
– Спокойной ночи, мам.
Она проскальзывает мимо меня, и я оборачиваюсь, смотря ей вслед. Ее фигура становится все меньше и меньше, пока окончательно не исчезает во мраке коридора. Съеживается в ничто.
9
Дикси сидит на кровати. Единственный свет в комнате – проникающие сквозь окно огоньки фонарей, крадущиеся длинными полосами по потолку. Одеяло, простыня и подушки разбросаны по ее кровати, словно в нашей комнате только что прошел маленький ураган. Как же ей повезло. В отличие от меня, Дикси умеет плакать вот так, по-настоящему, выпуская наружу абсолютно все свои чувства. Я никогда так не умела. Все мои слезы остаются где-то глубоко внутри и копятся, копятся, копятся. Когда я представляю их, вижу только горку маленьких острых камешков внутри меня. День за днем они копятся, постепенно заполняя кончики пальцев, руки, ноги, живот. И тянут меня вниз, к земле.
Сегодня мне определенно нужно покурить.
Я надеваю куртку, нащупываю в кармане пачку сигарет и натягиваю ботинки.
– Ты куда? – тихо спрашивает Дикси.
– На пожарную лестницу.
– Можно с тобой?
Ее голос срывается, и она всхлипывает, не договорив.
– Имей в виду, в парке темно.
– И что?
– Ты же всегда боялась темноты.
Она всегда боялась темноты, странных звуков и теней. А еще долгих, слишком долгих часов, которые мы коротали за игрой в побег после школы, когда мама была на работе, а отцу было не до нас. Если честно, меня это тоже пугало. Но я не подавала виду, изо всех сил стараясь отвлечь сестру.
«Нарисуй мне динозавра, Дикси».
«Нарисуй мне принцессу».
– Все дети боятся темноты, – отвечает она.
– Наверное.
Мы выбираемся наружу. Металлическая решетка пожарной лестницы оказывается влажной и скользкой. Идея сидеть на мокром уже не кажется мне такой радужной, и, заглянув в окно нашей комнаты, я вытаскиваю плед. Ненароком коснувшись сигарет, я отчетливо понимаю, что моя маленькая тайна вот-вот развеется пеплом. Если я закурю при Дикси, я потеряю единственное, что мне принадлежит, – мой секрет, мой тайный ритуал. Но соблазн удивить Дикси слишком велик. Показать ей, какая я на самом деле. Снова стать старшей сестрой.
Медленно засунув руку в карман, я извлекаю на свет картонную коробку:
– Будешь?
Глаза Дикси становятся круглыми, как плошки.
– Ну? – Я усиленно делаю вид, что ничего особенного не происходит.
– Цитируя маму, – поднимает на меня глаза Дикси, – спрошу: ты что, меня разыгрываешь?
Я не двигаюсь с места, и короткий нервный смешок вырывается у Дикси прежде, чем она успевает прикрыть рот рукой. Она спародировала маму настолько похоже, что я почти вижу ее, смотрящей на меня с сигаретой в руках, уперев руки в бока. И сама не удерживаюсь от смеха. Мы изо всех сил стараемся не смеяться слишком громко, но наши руки все равно трясутся, когда мы поджигаем наши сигареты. Этот смех – странный, нездоровый, оставляющий тяжесть в груди – больше похож на плач.
Судя по тому, как Дикси затягивается, это не первая ее сигарета. Я не показала ей ничего нового.
Я решаюсь заговорить только после того, как мы делаем еще пару затяжек:
– Мама все выбросила.
– Что выбросила?
– Еду.
– Остатки с ужина?
Я затягиваюсь, выдыхаю белесый дым и наблюдаю, как он извивается призрачной змеей и уплывает сквозь решетку пожарной лестницы. Она так верит в мать.
– Всю еду, Дикси. – Я даю ей время осознать услышанное. – Я пыталась ее остановить, правда.
Мы обе замечаем странного мужчину на нашей улице, таращившегося на нас, и замолкаем, пока он не уходит. Дикси тушит наполовину сгоревшую сигарету прямо о пруты лестницы и бросает вниз так непринужденно, будто проделывала это сотни раз. Ее пробивает легкая дрожь.
– Она еще не спит? – тихо произносит она.
– Не знаю. Она ушла в свою комнату, – произношу я, выкинув свою сигарету. – Она сказала, что ей нужно побыть одной.
– Я хочу забрать все наши вещи из ванной, прежде чем она и их выкинет.
Сестра явно имеет в виду купленные отцом шампуни, тампоны и косметику. Когда она поворачивается, собираясь залезть обратно в окно, я думаю, что наш момент единения закончен. Но она оборачивается на меня и говорит:
– Пойдем.
Мы крадучись пробираемся вдоль по коридору. Дверь в ванную приоткрыта, свет включен. Затаившись, мы ждем и только через несколько секунд, окончательно убедившись, что мамы там нет, ныряем внутрь. Опустившись на колени, я копошусь в ящиках, вываливая наружу разноцветные упаковки. Тампоны, прокладки, шампунь и кондиционер с яркой надписью «Сияние и увлажнение» на этикетке – все летит на пол. Нагнувшись, я достаю банку с маской для волос, которую купила Дикси, бритвы, сыворотку для волос, которую я хотела попробовать. Через несколько минут все это исчезает в недрах найденного сестрой полиэтиленового пакета.
Тишина, стоящая в холле, режет уши. Мы чувствуем это одновременно. Протянув мне сумку с вещами, Дикси направляется к комнате мамы и тихо толкает дверь. Я следую за ней.
– Дикси, – шепчу я, – пойдем спать.
Мама лежит на кровати, раскинув руки. Она полностью одета, вокруг – хаос неубранной постели. Ее поза выглядит так неестественно, что по коже прокатываются мурашки. Что-то не так. Почему ее тело выглядит так, будто из него вынули все кости?
– Мама?
Дикси делает пару шагов к ней, но я тут же ее останавливаю:
– Она сказала, что ей нужно исчезнуть.
Дикси прекрасно знает, что это значит, но делает еще один шаг. Я стою в проходе, чувствуя, как ноги заливает свинцом.
– Я просто хочу проверить, дышит ли она, – тихо произносит сестра.
Я наблюдаю за тем, как сестра тщетно пытается добиться от мамы хоть какой-то реакции. Вглядываясь в фигуру сестры, склонившейся над мамой, мне на какой-то момент кажется, что я вижу себя, ту девочку, которой я была когда-то и которая пытается привести маму в чувство. В то время мы обе были всего лишь двумя маленькими девочками, которым было очень страшно.
Сейчас, много лет спустя, мама отталкивает от себя уже не мои руки, мямля что-то непереводимое.
– Мам, что ты приняла? – спрашивает сестра и повторяет, не дождавшись ответа: – Мам?
Я делаю еще один шаг вперед, и Дикси оборачивается:
– Все в порядке, она дышит. Помоги мне осмотреться.
Вздохнув, я наконец-то переступаю порог. В комнате стоит неприятный затхлый запах. Из приоткрытого на пару дюймов окна по полу расползается холод. Мы обыскиваем комнату молча, перебираем одежду, украшения, косметику. Один за другим мы обшариваем каждый ящик, каждую декоративную коробочку на комоде и на прикроватном столике. Дикси наконец-то находит то, что мы ищем, – небольшой полиэтиленовый пакетик с остатками порошка.
– Что это? – щурюсь я.
– Наверное, окси. Может, даже чем-то разбавленный.
Мы продолжаем поиски. Вытянув руку, Дикси шарит под матрасом до тех пор, пока не нащупывает еще что-то. На свет показываются несколько пакетиков, на этот раз пустых.
– А вот и старые. Видимо, ее запасы совсем опустели.
– Почему ты столько знаешь об этом? Откуда?
Дикси отвечает не сразу:
– Я принесла это для нее. Из школы.
Склонившись над мамой, она укрывает ее, натянув одеяло до самого подбородка, и уходит. Я следую за ней. Наверное, сейчас я должна быть шокирована, потрясена до глубины души. Но наша семья уже ничем не может меня удивить. Все, что я вижу, – всего лишь логичное звено в цепочке событий, которая тянется даже слишком долго.
Когда мы заходим в нашу комнату, Дикси присаживается на кровать и устало выдыхает:
– С ней все будет в порядке, правда. Я достаю товар для нее время от времени. Только не ори на меня, хорошо?