– Ты просто не видела, как она вышвыривала пакеты с едой прямо в мусоропровод, Дикси. Впрочем, делай как знаешь. Уверена, мама, заставляющая собственную дочь покупать ей наркотики, плохого не посоветует.
Дикси мгновенно мрачнеет:
– Почему ты так говоришь?
Я поднимаюсь с пола и встаю:
– Потому что после всего, что мы пережили, ты все еще делаешь вид, что наши родители – самые обычные, из тех, что заботятся о своих детях и помогают им решать их проблемы. Они далеко не такие. Достаточно взглянуть на все, что случилось за сегодняшний день. Про нашу жизнь я уже и не говорю. – Указав пальцем на кучу денег, я продолжаю: – Подумай об этом, Дикси. Какой отец в своем уме решит спрятать заработанные на наркотиках деньги в комнате своих детей?
– Ты думаешь, что он торгует наркотиками?
– Да какая разница, чем он торгует. Ты серьезно можешь представить, что он заработал это? В смысле, на обычной, нормальной работе? В нашей семье так не бывает.
Сестра с отстраненным выражением лица поправляет съехавшую набок пачку банкнот:
– Уверена, у него есть объяснение.
– О да, объяснение у него точно есть.
Я опускаюсь на кровать, почти задыхаясь от волнения, и смотрю на Дикси. Она смотрит куда-то мимо меня остекленевшим, отсутствующим взглядом. Проходит несколько секунд, прежде чем она наконец-то наклоняется и начинает медленно складывать купюры в рюкзак:
– Ладно, я ничего не расскажу. Но что мы теперь будем делать?
Я выдыхаю с тайным облегчением. Сработало.
– Дай подумать.
Присев на подоконник, я устремляю взгляд в открытое окно. Тяжелый утренний туман укутал стекло блестящим покрывалом капель. Где-то далеко, во влажном, плотном сумраке, проносятся машины, раздаются чьи-то голоса, глухо, словно за стеклом. Что ж, у меня получилось. Я отговорила Дикси рассказывать все родителям, и теперь она готова следовать за мной, как в детстве. Всё снова на своих местах. Единственное, что меня беспокоит, – время. Как быстро отец вернется за деньгами? Сколько времени у нас есть на разработку идеального плана? И как разработать этот самый план, если я абсолютно измотана и мой мозг не способен думать ни о чем, кроме сна?
– Здесь просто дохрена денег, Джем.
– Знаю.
Я молча смотрю на рюкзак. Интересно, что бы я сделала, если бы нашла его в одиночку?
– Давай пока вернем все под кровать, как было. Только ничего не говори отцу.
Дикси сидит, прижав колени к груди:
– Джем, может, он хотел отдать эти деньги нам? Может, он и правда их заработал и хотел о нас позаботиться? Он же купил нам еды на деньги из этого рюкзака, верно?
Я поднимаю глаза на сестру и снова вижу маленькую девочку из своего прошлого. Я вижу ее лицо, слышу ее голос. Голос маленького ребенка, так отчаянно надеющегося получить то, что принадлежит ему по праву с самого начала.
– Все может быть, – отвечаю я, моментально превращаясь в заботливую старшую сестру, которой нужно срочно успокоить младшую. – Но ничего ему не говори, хорошо?
Я засовываю рюкзак обратно под кровать.
– Я не скажу. Обещаю.
Поднявшись с колен, Дикси возвращается в кровать и забирается под одеяло.
Выключив свет, я ложусь поверх одеяла и молча смотрю на потолок прямо перед собой. До подъема остается около двух часов. Я чувствую страшную усталость, но понимаю, что спать нельзя. Мне нужно убедиться в том, что Дикси не позвонит и не напишет эсэмэску отцу, тем более не пойдет рассказывать все маме. Несмотря на то что сестра дала мне обещание и на то, какой взрослой, умной и зрелой она себя считает, когда дело доходит до родителей, она превращается в ту самую маленькую сестренку, какой я всегда ее знала, доверчивую, хрупкую и ранимую. В девочку, побыть которой у меня никогда не было шанса.
11
Я рассеянно скольжу взглядом по страницам романа Стейнбека «Гроздья гнева», почти не читая. Сначала строки, а потом и целые абзацы сливаются в расплывчатую кашу букв и проплывают мимо, оставшись непрочитанными. Концентрация – не мой конек, а уж когда дело доходит до такой тяжелой, насквозь пропитанной пылью фермерских дорог книги, то и вовсе надеяться не на что. Глупо надеяться, что за несколько минут, оставшихся до урока, я успею написать сочинение по прочитанной книге, заданное на дом, но мистер Бергстром всегда напоминает мне о том, как важно прикладывать все усилия для того, чтобы закончить школу. Я решила хотя бы попытаться.
Поставив ноги прямо на покоящийся под партой рюкзак, я нервно постукиваю пальцем по пружинкам тетради. Мне удалось выжать из себя всего два предложения, прежде чем поток мыслей унес меня прочь от романов и сочинений. Интересно, мама уже пришла в себя? Эта мысль не дает мне покоя. Когда я уходила в школу, Дикси принимала душ, а мама все еще лежала в кровати.
На спинке стула прямо передо мной висит знакомый пиджак. А вот и Хелена. Не скажу, что мы друзья, но если бы мне позволили выбрать, на чью спину я буду вынуждена таращиться каждый божий день, я бы выбрала именно ее. Мой взгляд всегда притягивали ее блестящие черные волосы.
– Привет.
Услышав мой голос, девушка оборачивается. Брови изгибаются в немом вопросе.
– Ты ведь прочитала? – спрашиваю я, немного приподняв книгу.
– Ага.
Она усаживается за парту, и через мгновение в ее руках появляется такой же томик.
Миссис Кантрелл отходит к дверям, призывая опаздывающих поторопиться, и я наклоняюсь к соседке:
– О чем там?
– Ну, в двух словах и не расскажешь.
– На какой главе мы остановились?
Моя нога начинает нервно подергиваться, пальцы мнут страницы. Что, если прямо сейчас Дикси рассказывает обо всем маме? Оставлять ее с ней было очень рискованно, но я слишком боялась опоздать в школу и лишний раз привлечь к себе внимание учителей, которое мне точно ни к чему. А может, я просто не хотела видеть маму.
– Вот здесь. – Хелена листает мою книгу и останавливается на нужной странице. – Ты бьешь ногой прямо по ножке моего стула, Джем, – цедит она, возвращая мне книгу, – это раздражает.
Я тут же останавливаюсь:
– Прости.
Мое сердце колотится где-то в горле, и я делаю три медленных глубоких вдоха. Это не особо помогает, и я пробую сосредоточиться на книге. На странице, которую показала мне Хелена, не происходит ничего хорошего. В этой главе дети, голодные, босоногие и грязные, смотрят на мужчину, поедающего сэндвич. Кажется, в этой книге нет и не будет ничего, кроме пыли, грязи и голода.
Подняв голову, я тихонько касаюсь плеча соседки.
– Что?
– Прости, пожалуйста, – шепчу я, краем глаза наблюдая за учительницей. – Я правда не хотела трогать твой стул.
– Я поняла. Ты уже извинилась.
– Мне правда очень жаль.
Я повторяю это, надеясь, что Хелена запомнит меня именно так. Тогда в этой школе появится хотя бы один человек, который сможет помянуть меня добрым словом.
Девушка оборачивается:
– Все в порядке, Джем. Ничего страшного не случилось.
На следующей странице маленькие оборванцы едят жареное тесто и слушают, как какой-то бедняк рассказывает им о том, каково быть бедным, и о том, как он хочет убить тех, кто сделал его таким.
Нащупав под партой рюкзак, я ставлю на него ноги и прижимаю посильнее, как будто он может куда-то деться.
Когда наступает время обеда, я подхожу к кабинету мистера Бергстрома. Мне хочется показать ему, что, несмотря на возвращение отца, я в полном порядке. И просто увидеть его спокойное, улыбчивое лицо. Дверь в кабинет открыта, и я вижу фигуру психолога с прижатым к уху телефоном. Заметив меня, он прикрывает рукой телефон:
– Здравствуй, Джем! Зайди немного позже, у меня есть для тебя минутка.
– Все в порядке.
Он отворачивается, прижав телефон к плечу, а я продолжаю стоять как вкопанная. Что, если я больше никогда не вернусь в этот офис, не сяду в это кресло и не увижу его лицо напротив?
Он бросает на меня быстрый взгляд поверх очков.
– Подожди минутку, – говорит он человеку на проводе и обращается уже ко мне: – Слушай, мне нужно поговорить с этим парнем о довольно личных вещах.
– О'кей.
– Зайдешь после обеда?
– Не могу. Мне не стоит опаздывать на урок.
– Даже на физкультуру?
Он улыбается той особенной улыбкой, которая обещает, что со мной не случится ничего плохого.
– Не сегодня.
Махнув ему рукой, я покидаю кабинет. Если бы он не был занят разговором, я бы все ему рассказала. Может, даже спросила бы совета. Но не в этот раз.
В столовой мой выбор падает на брауни и бургер с индейкой. Сжав в руке чек на пять долларов, я подхожу к Луке.
– Имей в виду, Джем, за брауни придется заплатить отдельно.
– Знаю, знаю, – отвечаю я, протянув ему деньги.
– Смотри-ка, у тебя все наладилось? Сегодня ты на меня даже не кричишь.
– Я ни разу не кричала на тебя, Лука!
По моему лицу прокатывается волна жара. Я не хочу, чтобы Лука думал обо мне плохо, как и Хелена.
– Ладно, может, ты и не кричала на меня буквально. Но твои слова кричали за тебя… – Вернув мне сдачу, он ловит мой взгляд: – Эй, не кисни. Я всего лишь шучу. Все в порядке.
– Спасибо, что поговорил с мистером Бергстромом. Ты был не обязан.
Махнув мне рукой, он только улыбается:
– Обращайся!
Взглянув на сдачу, я отодвигаю эту горстку монет:
– Возьми себе.
– Ты что? Я не могу! – смеется он.
– Отдай Люсии, – киваю я в сторону фотографии на кассовом аппарате.
Но Лука только качает головой и кладет мелочь обратно на лоток:
– Не могу. Хорошего дня, Джем!
Я нервно оглядываю столовую, почти физически чувствуя каждое движение секундной стрелки. Прямо сейчас, в эту минуту, отец может вернуться в наш дом в надежде найти и забрать то, что он оставил. Прямо в эту минуту Дикси может набрать его номер или рассказать все маме. Торопить события мне совершенно не хочется. К тому же я понятия не имею, что мне делать.
Сначала мне нужно увидеться с Дикси.