Я знаю это чувство.
Когда мама привела в дом моего отца, бабушка Элис возненавидела его с первого же взгляда. Потертая одежда, длинные патлы, помятый вид… Бабушка оглядела парня с головы до ног и сразу сказала, что он бросит маму так же, как ее бросил дедушка. Но мама ее не послушала. И вышла за папу замуж. Впрочем, лучше относиться к нему после этого бабушка не стала. Три года спустя у нее обнаружили рак желудка. Она умерла через четыре месяца.
Вот и все, что я знаю о маме моей матери.
Мать моего отца, бабушка Джейкобс, никогда толком не работала. Она полностью зависела от своих мужчин, которые то уходили, то приходили, оставляя ей немного денег. Один из них – отец моего отца, мой дедушка. Папа всегда светился гордостью, когда рассказывал о том, что бабушка буквально выгрызала деньги на существование. Лишь иногда его слова звучали так, будто он ее всем сердцем ненавидит.
Еще я слышала о том, что, в отличие от бабушки Элис, бабушка Джейкобс много готовила. Каждое утро она лично готовила завтрак для папы. Он был ее единственным ребенком. Она собирала ему обеды в школу и готовила ужин.
И если бабушка Элис не рассказывала детям о себе абсолютно ничего, бабушка Джейкобс поступала ровно наоборот. Если честно, я и сама не знаю, что хуже. Когда очередной мужчина бросал ее, вся забота о ней ложилась на плечи моего отца.
– У меня никого нет кроме тебя, Расти, – говорила она обычно.
Она составляла длинные списки профессий, которые могли бы гарантировать сыну солидный заработок. Конечно же, для того, чтобы он мог ее обеспечивать. Пилот. Дантист. Инвестиционный банкир.
– А как же рок-звезды? – спрашивал отец. – Не забудь упомянуть и их.
Он говорил, что бабушка всегда отвечала, что ему никогда не хватит на это ни таланта, ни удачи. Она старела, и мужчин становилось все меньше, и почти все они оказывались женатыми. Ей было одиноко, и отцу приходилось оставаться дома и сидеть с ней, даже если ему хотелось погулять с друзьями. Вот что значило для отца быть единственным мужчиной в доме. Единственный мужчина в доме – это значит, что ты пропустишь свой выпускной только потому, что твою мать отшил очередной ухажер и ты нужен ей дома. Это значит, что именно ты должен думать о деньгах и доставать их откуда угодно просто потому, что счета не умеют ждать.
Когда бабушка Джейкобс злилась на людей, она рвала с ними все связи. Именно так она поступила с собственными родителями. Если отец расстраивал ее, она наказывала его молчанием. Обычно это происходило, когда отец уделял ей недостаточно внимания. Или когда он начинал беспокоиться о всех, кроме нее. Мне кажется, она страдала от недостатка любви. Ей хотелось, чтобы ее любили, и хотелось любить самой, но ей вечно не хватало то одного, то другого.
Когда отец встретил маму, бабушка Джейкобс поняла, что ее единственная любовь вот-вот ускользнет. Для нее моя мама была ужасным человеком, решившим отнять у нее сына и разрушить его жизнь, поддерживая его нелепые мечты стать рок-звездой. После того как мама и папа поженились, бабушка Джейкобс больше никогда не разговаривала с отцом. Мне кажется, она понятия не имеет, что мы с Дикси вообще существуем.
Мужчины всегда уходят, а женщины остаются, даже если сами не хотят этого. Это все, чему научились мои родители от своих. И даже если они и хотели бы быть другими, рядом не оказалось никого, кто мог бы научить их этому.
13
Мы шли вперед, улица за улицей. На каждом углу я поворачивалась и смотрела туда, где между домами виднелась блестящая полоска водной глади. Наверное, вы думаете, что человека, который провел в Сиэтле всю жизнь, должно тошнить от воды. Только не в моем случае. Наш район был слишком далеко от нее. Вода существовала, но точно не для бедных. Блестящие волны перекатывались и блестели на солнце для туристов и местных рабочих, для людей, чьи кошельки были забиты банкнотами до отказа. Мы никогда не входили в их число, до сегодняшнего дня. Сегодня мой рюкзак забит деньгами. Мы купили себе этот вид. Эти сине-зеленые волны, эту тонкую полоску ясного неба – ровную, словно кто-то решил провести карандашом грань между водой и слоем густых, пушистых, как стеганое одеяло, облаков.
Дикси незаметно замедляет шаг. Я оборачиваюсь, только когда понимаю, что шагаю вперед одна. Она стоит, прижав к уху телефон. Мне приходится вернуться.
– …так что я сказала ей, что сегодня останусь у тебя, о'кей? – Должно быть, это Лия. – Спасибо. Она вряд ли спросит, но все же.
Дикси замолкает и слушает, подняв глаза на меня.
– У нас с сестрой есть одно дельце. Завтра нас не будет, но не переживай. Просто скажи, что мы приболели, если кто-то будет спрашивать.
После этих слов она долго молчит, прислонившись спиной к одному из зданий. И затем издает громкий смешок.
– Я знаю. Что? О боже!
Дикси смеется, беспечно болтая с подругой, и я задумываюсь. Когда же у меня был лучший друг? Кажется, классе в седьмом. В те дни я частенько заходила в гости к Мириам Рид. Мы обожали запираться в ее комнате, включать музыку, танцевать и кривляться, представляя, что держим в руках микрофоны. Мы покупали столько сладостей, что могло бы хватить на десятерых, и съедали их в один присест. Позже, летом, перед самым поступлением в восьмой класс, она почему-то перестала меня звать. Потом я узнала, что у нее появилась новая компания. Я до сих пор периодически сталкиваюсь с ней в школе, но она делает вид, что не знает меня, как и все. Словно кто-то пришел и стер всю нашу историю дружбы ластиком – до последнего воспоминания.
– Я наберу тебя завтра, – прощается Дикси, вешает трубку и кладет телефон обратно в карман.
– Только не рассказывай ей про деньги.
– Да ну?!
Мы продолжаем свой путь.
Нам попадается отеля три прежде, чем Дикси снова открывает рот:
– Так каков наш план? Где мы остановимся?
– Я пока присматриваюсь, – отвечаю я.
Конечно же, это ложь. Каждый раз, как мы подходим к очередному отелю, я не могу решиться и затормозить. Я ни разу не останавливалась в отелях и понятия не имею, что нужно делать дальше.
– Мы должны выбрать правильное место, понимаешь?
– Ну хорошо. Мы находим подходящий отель. Что дальше?
– Заходим и заказываем номер.
– Мы не можем просто зайти туда и попросить номер.
Я останавливаюсь от удивления:
– Почему это?
Дикси вздыхает, закатив глаза:
– Это же отель, Джем. Ты что, ни разу не была в отелях?
Конечно, я ни разу не останавливалась в отелях, и она прекрасно это знает.
– А ты?
Раскрыв свою сумку, она роется внутри и наконец-то достает на свет водительские права со своей фотографией. На них указано, что ее зовут Эми Кинг, ей девятнадцать и она живет на побережье.
– Откуда ты это взяла?
– У Лии тоже такие есть. Как еще, по-твоему, мы можем проходить в клубы, если туда не пускают никого моложе восемнадцати? Мама с папой раньше делали так же. Пошли.
Развернувшись, Дикси направляется назад. Я следую за ней.
– Ну что ж. Он должен быть не слишком пафосным. Не слишком деловым, но хорошим. Подожди-ка.
Сестра отходит в сторону и снова роется в школьной сумке. На свет появляется сначала расческа, которую она тут же отдает мне, а затем и шарф.
Дикси оборачивает его вокруг своей шеи пару раз, прикрыв v-образный глубокий вырез.
– Мы же не хотим, чтобы нас приняли за малолетних проституток, верно? А их здесь достаточно, уж поверь мне.
Все, что мне остается, – причесать волосы и стряхнуть крошки от бэйгла, застрявшие в складках свитера. Дикси убирает в сумку расческу, и мы продолжаем идти. Я плетусь за ней, ощущая себя абсолютно беспомощной и бесполезной. Дикси вышагивает по улице так же уверенно, как и в школе. Будто ничего особенного не происходит. Я даже не знаю, была ли эта походка скопирована у кого-то или эта чуть ли не искрящаяся вокруг нее в воздухе уверенность исходила откуда-то изнутри. Все, что я знаю, – она точно взяла ее не от меня.
– Давай вернемся на пару кварталов назад. Там был один отель, помнишь? Тот, что с фонтаном в лобби, – бросает Дикси мне через плечо.
Если честно, я его даже не заметила.
– Я сама с ними поговорю, – добавляет сестра.
Дикси приводит нас к отелю. Он выглядит так, что сомнений не остается: наличку здесь точно принимают. То, что она назвала фонтаном, оказывается всего лишь каменной скульптурой. Мы обходим ее стороной, и Дикси подходит к стойке регистрации. Я мнусь сзади, готовая достать пачку пятидесятидолларовых банкнот.
Женщина за столиком одета в узкий синий костюм, на голове – аккуратный пучок блестящих черных волос. Лицо обрамляет аккуратный, покрытый лаком завиток.
– Чем могу помочь?
– У вас есть свободные номера? Мы не бронировали.
– Сколько ночей?
– Одна, на сегодня.
Женщина смотрит на Дикси и переводит взгляд на меня, потом снова на Дикси.
– Мы опоздали на паром, – объясняет сестра. – Оплатить можем только наличными.
– Еще довольно рано, вы можете сесть на другой. Паромы ходят до поздней ночи.
– Понимаете, мы опоздали на тот, на который договаривались сесть. Теперь никто не сможет встретить нас до завтрашнего дня.
– Что ж, обычно мы так не делаем… – Женщина опускает взгляд на экран компьютера. – Вам придется внести триста долларов в качестве залога.
Она говорит это таким тоном, что становится понятно: она уверена, что у нас точно нет таких денег. Но как бы не так.
– Хорошо, – улыбается Дикси.
Женщина приподнимает одну бровь:
– И мне понадобятся ваши документы.
Права Дикси моментально оказываются на блестящей черной стойке.
– Сколько с нас в итоге?
Взглянув на водительские права, женщина вглядывается в лицо сестры. Не знаю, поверила ли она, что Дикси и правда девятнадцать лет, но я все равно делаю пару шагов вперед, готовясь достать деньги. Пометив что-то в компьютере, женщина продолжает: