Романтическая комедия оказывается такой дурацкой, что комната то и дело оглашается смехом. Все, даже долгожданный поцелуй героев, не вызывает ничего, кроме смеха. Где-то на середине фильма еда все-таки одерживает над нами верх, и мы сдаемся. Собрав все остатки на поднос, мы выносим его за дверь, где его должна забрать уборщица. Когда на экране появляются титры, я замечаю, что за окном вовсю льет дождь. Огни ночного города мерцают и переливаются, отражаясь в каплях на стекле.
Мой желудок до отказа забит едой, голова – мечтами о будущем, где нас с Дикси ждет еще не одно путешествие вместе. Здесь и сейчас, рядом с Дикси, которая так искренне верит, что однажды все наладится, я чувствую такое счастье, какое не могла себе и вообразить.
15
Когда я думаю о том, кто мог бы помочь нам, если все выйдет из-под контроля, в голову приходит только один человек – дядя Иван. Я никогда не смогла бы представить нашу жизнь без него. Конечно, назвать его самым надежным человеком на свете сложно: как и любой взрослый в нашей с Дикси жизни, он имел привычку появляться и исчезать, когда ему вздумается. С той лишь разницей, что дядя неизменно возвращался.
Иногда мама вспоминала детство и рассказывала нам бесконечные истории о том, как они с братом не раз попадали в переплет и чудом выкручивались. Проделывали они это так искусно, что их вечно пропадающая на работе мама даже не догадывалась о том, что творится за ее спиной. Что бы ни случилось, мама и дядя Иван всегда стояли горой друг за друга. Наверное, именно поэтому мама так злилась, когда мы с Дикси в очередной раз ругались из-за какой-то мелочи:
– Девочки, не ссорьтесь. Вы должны быть лучшими друзьями. У вас никогда не будет никого ближе и надежнее друг друга. Однажды вы поймете, что у вас нет ничего дороже семьи, как поняли мы с Иваном.
Раньше мама часами висела на телефоне, болтая с ним. Жаль, что это продлилось недолго. Со временем звонков становилось все меньше и меньше – до тех пор, пока телефон не замолчал окончательно. Дядя встретил свою любовь, переехал в Айдахо и женился. Приглашения на свадьбу мы так и не дождались. Он приехал всего один раз – в тот вечер, когда мама выгоняла загулявшего отца из дому. Это был последний раз, когда я видела дядю Ивана. Говорят, у него уже есть ребенок! Мой двоюродный брат. Я понятия не имею, что случилось между мамой и дядей. Радовало только одно: она явно на него не злилась. В мою голову много раз приходила мысль позвонить ему, но, когда я спрашивала у мамы его номер, она отвечала коротко и односложно:
– Оставь дядю Ивана в покое. Он наладил свою жизнь.
Она говорила это с таким выражением, словно наше присутствие может мгновенно превратить чудесную новую жизнь дяди в кромешный ад. Звучало это настолько убедительно, что я покорно оставила надежду с ним связаться.
Второй человек, на которого я могла бы положиться в трудную минуту, была Роксана, мамина бывшая лучшая подруга. Они познакомились на одной из подработок, и с тех пор мама болтала с ней каждый божий день. Роксана частенько заглядывала к нам в гости, и мама рассказывала ей абсолютно все – о зависимости папы и его новых подружках, о том, как он никак не может найти работу. Казалось, для них в принципе не существовало запретных тем. Все эти вечера начинались и заканчивались одинаково: мама жаловалась, подруга ее жалела, а потом они вместе накачивались какой-нибудь дурью. Время от времени Роксана посматривала на нас с Дикси и улыбалась, иногда даже играла с нами. Я не раз видела, как она одергивала маму во время разговора, напоминая о том, что не все темы стоит обсуждать при нас.
– Потише, Адри, они же могут услышать! – шипела Роксана, кивая в нашу сторону. Волосы, затянутые в тугой конский хвост, ударяли по ее плечам, вторя каждому ее движению.
Каждый год в годовщину смерти Курта Кобейна мама и Роксана собирались у нас, чтобы почтить память своего кумира. Дома весь день звучали песни из их любимого альбома Nirvana «Nevermind», который вышел в год, когда мама и Роксана еще были пятнадцатилетними девчонками. Я помню эти маленькие праздники как сейчас: свет свечей, озарявший комнату тусклым желтоватым светом, голос Курта, звучащий из колонок, мама и Роксана с коктейлями в руках. Иногда к ним присоединялся отец. Как-то раз, когда мама ушла на кухню за льдом, папа воспользовался моментом и стал танцевать с Роксаной под «Lithium». Мы с Дикси восторженно прыгали вокруг них. В какой-то момент его рука скользнула вниз, прямо на ее бедро. Наклонившись к Роксане, папа что-то быстро прошептал ей в ухо. Мама зашла в комнату как раз в то мгновение, когда Роксана резко оттолкнула от себя отца:
– Не смей больше вешать мне на уши эту лапшу, Расе! Тем более перед девочками, придурок.
Отвернувшись от папы, она взяла меня за руки и закружила по комнате. Хмыкнув, отец потянулся за сигаретами и вышел покурить.
– Ты еще не дошла до ручки, Адри? – спросила Роксана маму между песнями.
Взяв ладони Роксаны в свои, мама начала покачиваться в такт песне «Polly» и тихо ответила:
– Не будет об этом сегодня. Это наша ночь. Только ты, я и Курт.
Позже они с Роксаной решили завязать. Они начали ходить на встречи общества анонимных алкоголиков и наркоманов, звонили друг другу, когда тяга становилась невыносимой. По завершении каждого трезвого месяца они заказывали пиццу и садились смотреть любимые фильмы. Обычно это был какой-нибудь с Джулией Робертс или очередной фильм о Терминаторе. В такие вечера они пили колу и объедались шоколадом до одури.
Помнится, однажды, когда я еще была в пятом классе, я сильно простудилась. Мама не придала этому значения, решив, что мы можем обойтись без помощи врача, и моя простуда превратилась в ангину, а позже болезнь добралась и до моих почек. У меня в жизни так не болела спина, как в те дни. К несчастью, именно тогда мой отец решил в очередной раз уйти. Мама постоянно торчала на работе и не могла заботиться обо мне. Роксана была единственной, кто пришел мне на помощь. Забрав меня к себе домой на несколько дней, она лично занялась моим лечением. Я до сих пор помню горячую ванну, наполненную запахом эвкалипта и лаванды, и Роксану, сидящую рядом и читающую мне вслух то книгу, то какую-нибудь глупую журнальную статью, автор которой мог несколько страниц рассказывать о том, как отрастить челку, не уничтожив свой имидж. Роксана каждый день заставляла меня сидеть в горячей воде до тех пор, пока она не остывала. Роксана читала мне, надеясь, что это отвлечет меня от чудовищной боли в пояснице.
Я не хотела возвращаться домой и чувствовала себя виноватой из-за этого. Тогда я и представить не могла, что Роксана может исчезнуть из нашей жизни – совсем как дядя Иван. Когда отец ушел окончательно, мама снова начала пить. Позже она поняла, что алкоголя ей недостаточно. Она все реже ходила на встречи с психологом, все реже звала к себе Роксану. Они по-прежнему созванивались каждый день, но каждый их разговор неизбежно перерастал в ссору. Затаившись, я подслушивала их разговоры, пытаясь понять, что же происходит. До меня долетали смутные, бессвязные обрывки фраз.
«Мне это не нужно, я в порядке».
«Только вино и трава! Никаких тяжелых наркотиков, клянусь тебе».
«Не осуждай меня, Рокс… А как мне еще это называть?»
«Я не могу справиться с этим. Никогда не могла, ты же знаешь».
Со временем мама и вовсе перестала упоминать Роксану. Думаю, эта ссора далась ей нелегко. После она не раз заводила друзей, но никого не любила так, как Роксану. Она любила ее так же сильно, как нас с Дикси, и эта огромная, нерушимая любовь рассыпалась пеплом прямо на наших глазах, сожженная маминым эгоизмом, маминой зависимостью – всем, что не давало маме измениться, стать другим человеком.
В тот период все ее настоящие друзья исчезли, один за другим, и мама заменила их одноразовыми подделками. В основном они просто приходили и слушали, как мама жалуется на отца, других мужчин или на работу и отрывались вместе с ней на вечеринках.
Мне так хотелось, чтобы мама была похожа на Роксану. Или чтобы Роксана была нашей мамой. Она была единственным живым подтверждением того, что люди действительно могут меняться. Она до последнего пыталась помочь, но все рухнуло. Мама была единственной ниточкой, которая связывала нас с ней, и эта нить оборвалась, навсегда отрезав нас от нее. Мама не оставила нам никакого выбора.
Это случается со всеми. Что-то маленькое, что-то незначительное – всего одна деталь, из-за которой рушится все. Иногда эта деталь – человек. Всего один человек, отказавшийся от помощи и лишивший ее других. Человек, не справившийся со своими демонами.
Конечно, одной трещине не под силу разрушить замок. Но как только она разрастается, как только их становится много…
Отрезанная от мира мать.
Пропавший с горизонта дядя.
Бросивший семью пару поколений назад отец.
Дружба, разрушенная недоверием, страхом или зависимостью.
Эта боль проникает в самое нутро и идет дальше, от отца к сыну, от матери к дочери. Она течет в нашей крови.
Однажды она сталкивает двух детей, никогда не знавших родительской любви и так и не ставших взрослыми, и у них появляются свои дети, не знающие родительской любви.
Одно накладывается на другое. Трещина бежит дальше.
16
Стрелка часов останавливается на 3:17 утра, когда я просыпаюсь. Желудок скручивает такой болью, что мне становится понятно: его возможности я точно переоценила. Согнувшись, я бегу в ванную. После уснуть мне уже не удается. Диксит свернулась клубком на своей кровати.
– Эй, Дикс, – шепчу я.
Она крепко спит.
Взяв рюкзак, я на цыпочках пробираюсь обратно в ванную.
– Только семь тысяч, не больше, – говорю я себе, согнувшись над купюрами.
В моих руках мелькают сотни, пятидесятки и двадцатки. В конце концов, это не так уж и много. Всего лишь маленькая подушка безопасности. Завернув банкноты в полотенце, я умываю лицо и наполняю стакан. Прихватив его с собой, я возвращаюсь в спальню и прячу завернутые в полотенце деньги под подушку. Рюкзак отправляется на свое место.