Но теперь у меня наконец-то появилось что-то, чего отец действительно хотел. Благодаря этим деньгам я снова появилась в поле его видимости. И вот его номер, прямо под моими пальцами, всего в одном коротком касании.
Сделав глубокий вдох, я закрываю глаза и нажимаю кнопку вызова. Прижав трубку к уху, я прислушиваюсь к гудкам. Приподнявшись в кровати, смотрю в окно, считая про себя секунды.
Гудки наконец-то прерываются.
– Да-да?
– Это Джем.
Отец молчит. Интересно, что происходит в его голове прямо сейчас?
– Это Джем, твоя дочь, – повторяю я.
– Да, конечно, Джем, – произносит он. – Дикси с тобой?
– Где ты достал эти деньги? – спрашиваю я, игнорируя его вопрос.
– Так они у тебя? Где ты? Мне нужно их вернуть, Джем.
– Откуда они?
– Они… Я получил их для начала своего бизнеса. Я же говорил вам, что открываю свое дело.
– Ты украл их? Взял в долг?
Он смеется странным, неестественным смехом, словно пытаясь сдержать готовый вот-вот вырваться крик.
– Я позаимствовал их, скажем так. Вот почему они мне нужны. Мне нужно инвестировать их в бизнес этого парня, понимаешь? Где ты, милая?
Милая!
– Не смей винить во всем Дикси.
– Хорошо, – отвечает отец после короткой паузы.
– Это была моя идея с самого начала.
– Просто скажи мне, где ты.
– Ты был нам нужен. Ты всегда был нам нужен. – Мой голос срывается. С трудом проглотив ком в горле, я продолжаю: – Мы нуждались в тебе. Мы очень хотели, чтобы ты исправился.
Он молчит. В трубке не слышно дыхания.
– Ты здесь? – спрашиваю я.
– Да.
– У тебя еще есть шанс постараться все исправить, – тихо произношу я. – Для меня ты уже ничего не можешь изменить, но для Дикси – может быть. Может быть, она даст тебе еще один шанс.
Я отключаюсь прежде, чем он успевает что-то ответить. Назвать меня солнышком, деткой, дочуркой.
Выключив телефон, я убираю его обратно в рюкзак.
Позже, закончив все сборы, мы рассчитываемся за номер и покидаем мотель. Дикси отдает мне наличные, оставшиеся от залога за резерв: сто долларов. В итоге у меня в карманах остается около трехсот долларов – не много, но и не мало.
– Как думаешь, папа сильно на меня разозлится? – спрашивает Дикси, когда мы выходим на улицу и направляемся к гавани.
Паромы едва виднеются под толстым пушистым одеялом тумана, укрывшим все на мили вокруг.
– Какая разница? Просто держи в голове, что все это – только его вина. Спроси его, откуда он взял эти деньги, выбей из него правду. А если он выйдет из себя, недосчитавшись тех семи тысяч, просто предложи ему сообщить об этом в полицию. Он этого не сделает, поверь мне.
Я беру сестру за руку.
– Не позволяй ему обманывать тебя. Научись видеть суть, правду, которую он скрывает за пеленой своей лжи.
– Хорошо, – кивает она.
– Неважно, изменится что-то или нет, не позволь ему превратить свою жизнь в кошмар. Если что-то случится, ты всегда можешь рассказать об этом кому-нибудь. Например, Бергстрому. Или мне.
Она кивает, вцепившись пальцами в лямки своей сумки. Подумав, я отдаю ей свой телефон. Звонки от мамы и папы мне сейчас точно ни к чему. К тому же я в любом случае куплю новый, как только мы вернемся в Сиэтл.
Получив билеты на паром, мы опускаемся на одну из скамеек и ждем. Туман понемногу рассеивается. Мне так спокойно здесь, у воды, на зыбкой глади которой рассыпались разноцветные лодки с такими же пестрыми названиями: «Аврора – Бореалис», «Фишн Экспидишн», «Люсиль». Здесь, где чайки, трепеща крыльями, взмывают вверх прямо над нашими головами и бесстрашно пикируют вниз, прямо в объятия ледяных волн.
Где-то там, вдалеке, последние клочья тумана обнимают кроны деревьев, вплетаясь в изогнутые ветви деревьев гроздьями небесного хлопка.
– Однажды я буду жить на острове, – зачем-то рассказываю я Дикси, – когда-нибудь. В будущем.
– Звучит чертовски занудно, – смеется она в ответ.
– У меня будет маленький дом. Маленький двор. Маленькая собака.
– Я буду приезжать к тебе. – На лице сестры появляется мягкая улыбка. – Но ты меня знаешь. Я люблю город всем сердцем.
– Хорошо. Значит, будешь меня навещать.
Утро оказывается слишком холодным для того, чтобы проводить его на открытой палубе. Забравшись внутрь, мы покупаем по стаканчику обжигающего кофе и усаживаемся у окна. Порывшись в карманах, Дикси вытаскивает из кармана кусочек бумаги – та самая смешная детская фотография.
– Я нашла ее в твоем рюкзаке прошлой ночью, когда рылась там в поисках телефона. И решила забрать себе на случай, если больше никогда тебя не увижу. Наверное, тебе она нужнее.
Должно быть, так оно и есть. Пусть она и была всего лишь нелепой постановкой родителей, это все еще были мы – маленькая правда в океане лжи.
Взяв фотографию за край, Дикси всматривается в наши лица:
– Ты всегда можешь позвонить мне, если тебе понадобится наша помощь, Джем. Ты же не можешь жить на улице.
– Я и не буду жить на улице. Обещаю.
Она передает мне бумажный квадратик. Сложив фотографию, я прячу ее глубоко в кармане пальто. Рука все еще пульсирует, укрытая целлофаном, и я задираю рукав, рассматривая заживающую татуировку.
– Через пару дней она начнет страшно чесаться, – говорит Дикси. – Но не расчесывай ее ни в коем случае. Держи руку в чистоте, увлажняй кожу кремом. Если картинка начнет шелушиться, не волнуйся, она не сойдет. Это всего лишь поврежденный верхний слой кожи, как царапина.
– Какие же они красивые, – выдыхаю я, рассматривая две маленькие звезды, навсегда соединившиеся вместе.
– Да, – отвечает Дикси и улыбается. – Очень.
27
Дикси решает добраться до дома на такси. Мы прощаемся на пароме, потому что у машины, где сидит водитель и тикает счетчик, этого уже не сделаешь. Устроившись в следующем такси, я еду прямо в офис мистера Бергстрома.
Дверь кабинета закрыта. Постучав, я несмело приоткрываю ее. Мистер Бергстром сидит в своем кресле, как и обычно, перед ним – один из его учеников. При взгляде на знакомое лицо меня окатывает волна тепла.
– Привет, – выдавливаю я, с трудом сдерживая выступившие на глазах слезы. – Мне нужна помощь.
Дождавшись, когда он освободится, я выкладываю ему абсолютно все.
– Я нашла огромную сумму денег. Когда я их обнаружила, мне показалось, что именно это поможет мне решить все мои проблемы.
– Ты нашла деньги? Где?
– Я…
– Погоди минутку. – Подняв руку, он понижает голос.
– По закону ты обязана сообщать о найденных деньгах. Для властей они не представляют особого интереса, но в противном случае это посчитают за кражу. Ты ведь нашла не астрономическую сумму, верно?
Если бы он только знал, что я нашла тридцать тысяч долларов под собственной кроватью. Наверное, в такое было бы очень сложно поверить.
– Нет, конечно, – отвечаю я, – не так уж и много.
Всего на мгновение в мое сердце закрадываются сомнения. Правильно ли я сделала, рассказав ему об этом? Проблемы с отцом меня никогда не пугали, но проблем с законом я точно не хочу. И тем более проблем для мамы и Дикси. Хорошо, что я додумалась не рассказывать Бергстрому о проблемах с наркотиками в моей семье. Но обо всем остальном я говорю: о том, что в нашей квартире я не чувствую себя дома, о том, что никто не заботится обо мне, о том, что я – единственная, кто вечно за все в ответе. Единственная, кто пытается удержать нашу семью от полного краха. Многое из этого он уже не раз слышал.
Пока я говорю, Бергстром быстро записывает что-то в своем блокноте. Затем он поднимает глаза на меня:
– Так куда ты уезжала? Ты пропустила несколько дней в школе. Я волновался.
– Сбежала из дому, – отвечаю. – И я не планирую туда возвращаться.
Раньше, еще на острове, мне казалось, что я разучилась бояться. Только сейчас я понимаю, как же я ошибалась. Прямо сейчас, сидя в кресле напротив мистера Бергстрома, я чувствую дикий, просто животный страх. Мне кажется, что в любую минуту на меня, словно на лесную птицу, может упасть клетка-ловушка. А потом меня поймают и силой отволокут домой.
– И если кто-то попытается заставить меня вернуться, я снова найду способ сбежать.
Поднявшись, я подхожу к двери.
Психолог откладывает ручку в сторону, и я вижу, что он вовсе не злится. На его лице светится мягкая, добрая улыбка.
– Джем, если ты будешь продолжать ходить в школу, а родители согласятся не подавать заявление на розыск, тебя никто не тронет. Ты ведь понимаешь это?
– Правда?
– Да.
– Но почему вы никогда не говорили мне об этом?
Немного подумав, он опускает голову и отвечает:
– Я понимаю, что это прозвучит невероятно глупо, но ты никогда не спрашивала. Ты же понимаешь, что я не могу ходить по школе и предлагать ученикам варианты побега из дому? Особенно если я не уверен, действительно ли им что-то угрожает.
Уставившись на свои руки, я стремительно заливаюсь краской. Кажется, мои проблемы – далеко не самые ужасные на свете.
– Иди сюда, Джем. Присядь.
Я качаю головой.
– Я очень хочу, чтобы ты доверяла мне.
Но я не смогу, если он будет продолжать говорить о проблемах с законом. Нащупав за собой ручку двери, я прижимаюсь к ней спиной:
– Я знаю. Со мной не случилось ничего катастрофического. Меня никогда не били и не… трогали. И мне ничего не угрожает.
– Джем, это замечательно. Я очень рад это слышать.
– В конце концов, у нас с Дикси есть своя отдельная комната. Мама иногда подрабатывает. Этих денег вполне хватает на арендную плату. Еда есть не всегда, но мы не голодаем.
В лице мистера Бергстром проступает замешательство.
– Все, о чем я прошу… Неважно. Чуть ранее вы сказали, что не можете решать за учеников, нужна им помощь или нет. Так что же это такое – действительно нуждаться в помощи?
Бергстром молчит какое-то время. Вытерев губы ладонью, психолог вздыхает:
– Сядь, пожалуйста, Джем.