он не грабит аталийцев и иберов; богатство его прирастает зерном, скотом и лошадьми. Мхази, народ практичный, это быстро поняли.
С норелгами было сложнее. Климат в их землях суров, скал и камней не меньше, чем елей и сосен, а из домашних животных плодятся лишь свиньи да козы. Зато есть рыба в море, есть соль, смола и мед и всякие руды в горах, так что можно выплавлять серебро и медь, олово и железо. Конечно, если научиться этому промыслу - ведь хитроумный Одисс помогает только тем, кто шевелит мозгами. Учиться пришлось половину века, но все же замирил Дженнак норелгов, а тех природных воинов, что не желали копаться в горах, взял к себе на службу.
Тем временем свершались перемены на материке, вставали города по берегам морей и рек, распахивались земли, множились стада и поселенцы из Одиссара и Арсоланы смешивали кровь с фарантами и аталийцами, скатарами и зилами, мхази и племенами Эллины. И шло так до года 1643, когда все же грянула война в Эйпонне, но не та, которой боялись, которую ждали. Не атлийцы с тасситами пошли на Дома Арсолана и Одисса, а нахлынули в Тайонел дикари из Края Тотемов, Лесных Владений и Страны Озер, и оказалось их так много, что в месяц был сокрушен Очаг светлорожденных, убит сагамор, Ахау Севера, и навсегда пресекся его род. Случилось это с такой быстротой, что даже великий воитель Джиллор не успел прийти на помощь северным соседям, а когда пришел со своими одиссарцами к морю Тайон, помогать там было некому и некого спасать. Однако к Бескрайним Водам Джиллор дикарей не пустил, взял во владение Накаму и другие торговые порты, но стоило это крови, и одиссарской, и воинов из Края Тотемов. Однако вразумились их вожди, поняли: вот предел, за который переступать нельзя, ибо нарушивший границу тут же отправится в Чак Мооль с хвостом скунса в зубах. Так завершились Северная война и раздел земель Тайонела.
А потом еще двадцать лет уходили из Тайонела жители, не хотевшие мириться с властью дикарей, а так как не было в Эйпонне свободного места, уплывали они в Риканну и Лизир. Дженнак принимал их, селил в Бритайе, Франгере и даже в стране норелгов, а Джемин давал им землю в Эллине и Атали. Так год за годом полнилась народом Риканна, и те, кто правил ею под рукой Дженнака, кто водил воинов, строил города, судил и карал, все они были людьми смешанной крови и гордились этим. Дженнак потомства не завел, но у Джемина родились сыновья и дочери, и было их много, и было кому оставить власть над процветающей страной.
Не только в Риканне наблюдались перемены. Риканна - лишь малая частица огромного материка, и остальные его земли, лежавшие за Днапром, взял Асатл. Право атлийцев и тасситов подтверждалось Договором Разделения, заключенном в Долане в 1562 году, но экспедиция в Азайю отплыла лишь через пятнадцать лет. Корабли достигли острова Ама-То, гористого, с множеством вулканов и почти безлюдного, где был разбит военный лагерь. В следующие годы Асатл перебросил на остров тысячи воинов и десятки боевых судов, затем началось вторжение в Китану, а в 1620 году аситы проникли в Сайберн. Эта территория была огромной, но малонаселенной; чтобы освоить ее, были нужны города, дороги и быстрая связь. На океанских берегах уже возводились Шанхо и Сейла, а в Сайберне первым опорным пунктом стал город Удей-Ула у огромного озера. Началось строительство Тракта Вечерней Зари - разумеется, в те времена обычной дороги для конных экипажей; рельсовый одноколесный путь и линия эммелосвязи появились только через два столетия. Когда тракт протянулся от Шанхо до Удей-Улы, движение на запад продолжилось, и вскоре отряды аситов добрались до гор Айрала. За ними лежал Восточный Россайнел, богатые края и относительно цивилизованные - их жители были знакомы с земледелием, торговлей и выплавкой металлов. Совершив несколько вылазок за Айрал, к большой реке под названием Илейм, аситские накомы выяснили, что у россайнов сорок племен, и хоть язык у них один и обычаи не слишком различаются, но дружбы между племенами нет. Каждый сахем - или, по-местному, князь - стремился к главенству, враждовал с соседями и был не прочь расширить земли за их счет, вооружая для этого своих бойцов и нанимая разбойников-норелгов. От того проистекали для народа всякие бедствия, и многие, бросив родные места, уходили в Сайберн, становясь изгоями-изломщиками, то есть людьми отверженными. В общем, ситуация была благоприятной для атаки, но в этот год грянула Северная война, и аситам пришлось задержаться в Айральских горах. Сагамор Шират Четвертый опасался, что племена из Края Тотемов проникнут в тасситскую степь, и потому собрал на границе большое войско, а подкреплений в Азайю не отправил, ни людей, ни оружия, ни кораблей. Не до Азайи было, когда зашатался Нефритовый Стол! Но обошлось, обошлось... Укротил дикарей воитель Джиллор, успокоилось кипение в лесах Эйпонны, и снова потекли в Азайю переселенцы и воины. От берегов Шочи-ту-ах-чилат - к острову Ама-То, затем - к Сейле и Шанхо, оттуда - в Сайберн по Тракту Вечерней Зари, и от огромного озера Байхол - к Айралу. К тому времени, когда Дженнак справился с норелгами, аситы захватили Россайнел, но, как было записано в Разделительном Договоре, реку Днапр не перешли. Она делила земли россайнов на-двое: меньшая западная часть досталась Дженнаку, большая восточная - Ширату, но уже не Четвертому, а Пятому. Век аситских сагаморов стал недолгим.
Что до Лизира, то этот материк заселяли кейтабцы, но много было и выходцев из Тайонела, Сеннама, Иберы и Атали. Жили там разные племена, смуглые и совсем темнокожие, и новых людей смешанной крови тоже хватало: кейберов - потомков кейтабцев и белых рыжеволосых женщин, танни, ведущих род от тайонельцев, кейлиров, что происходили от тех же кейтабцев и чернокожих. Были и такие, что не поймешь какого он рода: высокий и мощный как сеннамит, лицо кейтабца, волосы светлые, кожа темная, а говорит на тайонельском. Поэтому называли Лизир еще и Землей Пятисот Языков, так как смешались на этом континенте эйпонцы, риканцы и местные народы, которым не было числа. Но посев оказался добрым; хоть был Лизир скопищем джунглей, пустынь и вонючих болот, но и в нем приживались поселенцы, строили дома, пахали землю и разводили скот.
Да, славное было время! Длилось оно больше столетия и подарило сахему Бритайи много забот и много радостей. Колыхались белые перья над головой Дженнака, были у него великая цель, власть и огромные земли, были брат в Одиссаре и сын в Ибере, и согревала его мысль, что он не одинок. Правда, Джемин отцом его не называл, звал старшим родичем, но, вероятно, догадывался, кому расстелила его мать шелка любви. Как говорят одиссарцы, нельзя пройти по пыльной дороге, не оставив следов... В этой половине мира было только три светлорожденных, а после смерти Чоллы осталось двое. Время шло, отсчитывая годы и десятилетия, лицо Джемина не менялось, не иссякали энергия и силы, и было ясно, чей он потомок: глаза зеленые, изящной формы нос, твердая линия рта и кожа цвета бледного золота.
Вспоминал о нем Дженнак и чувствовал, как сжимается его сердце. Воистину путь кинну - путь потерь, что отравляют душу как сок тоаче...
О, Джемин, Джемин!.. Быстрый ум был у него, быстрый ум и светлый нрав; не помнил он обид, не окружал себя стеной гордыни, был милостив и щедр, делал противников друзьями, но не боялся и твердость проявить. Ибо сказано в Книге Повседневного: пощади врага, если уверен, что станет он другом, а не уверен - убей!
Кончилось время великих деяний и славы, кончилось со смертью Джемина... А за год до него умер брат Джиллор, великий воитель, державший Эйпонну крепкой рукой. Погребальный костер в Хайане, погребальный костер в Сериди... Дженнак пересек океан, чтобы проводить брата в Великую Пустоту и укрепить сердце его наследника, затем отправился обратно в Лондах, а там посыльный сокол уже принес письмо - сын ждет, ибо пришло его время собирать черные перья.
Развернул Дженнак послание, прочитал, и тьма опустилась на мир. Прожил он почти два века и многих потерял - отца, друзей, возлюбленных и братьев; умер и сын его Хальтунчен Лесное Око. И хоть оплакивал он эти потери, но смирился с ними - умершие родичи были старше, а смерть других, не долгожителей, погружала в печаль, но казалась естественной. Джемин, однако, был светлорожденным, человеком чистой крови, а к тому же сыном кинну и внуком кинну, если вспомнить про деда его Че Чантара. Но теперь умирал, прожив немногим более ста тридцати лет... И это стало для Дженнака потрясением. Несправедливостью мнилась ему собственная жизнь, когда его сыну уже открыты двери в Чак Мооль! Боги, если они существуют, не должны были такого допустить!
Но собрал он свое мужество и свою веру, сел на корабль и отправился в Сериди. А пока плыл, пришла к нему мысль о том, что кончилось в Риканне время светлорожденных владык, и наступает эпоха их потомков. Ответвились они от древа Одисса и Арсолана, правят многими землями и приходятся Джемину кто сыном или дочерью, кто внуком или правнуком... Здесь их владение, не в Эйпонне, здесь их родина, их хоган, и будут они им править по собственному разумению, и завещают своим детям власть... Так стоит ли им мешать? Стоит ли указывать, как сделать то или это? Они давно уже соколы, у каждого свое гнездо...
С этой мыслью он прибыл в Сериди, сел у постели Джемина и беседовал с ним день и другой, а на третий, когда остановилось дыхание сына, спел Прощальное Песнопение и положил его тело на костер. А затем исчез, оставив краткую записку. И говорилось в ней, что ныне, в год 1695, он, Великий Сахем Бритайи и Риканны, оставляет потомкам Джемина все свои владения и все богатства и велит править справедливо, как заповедано богами. И еще говорилось, что сам он удаляется от мира в область Вечных Льдов, так как нет нужды в его присутствии; уйдет в ледяные пещеры и будет дожидаться смерти.
Про льды и ледяные пещеры писал он в некой помрачении рассудка, ибо после смерти Джемина творилось с ним что-то странное: разбегались и теряли связность мысли, и чувствовал он лихорадочный жар. Возможно, срок его жизни тоже исполнился?.. Совсем не во-время для кинну... Но имелись ли другие поводы для столь непривычных ощущений? Он, Дженнак Неуязвимый, избранник богов, никогда не болел, и сталь лишь однажды коснулась его тела - в далекой юности, в схватке с Эйчидом. Но казалось, что сейчас им овладел недуг, что было для светлорожденного предвестником смерти. Это будто бы не беспокоило Дженнака; он готов был уйти вслед за сыном в Чак Мооль и, находясь в полубреду, размышлял лишь о том, что должен выбрать достойное место. Не в Риканне, а в Эйпонне, так как отправляться в путь нужно из родных земель... Священное место, один из великих храмов, где слышен человеку глас богов... Храм Вещих Камней в Юкате? Храм Арсолана в Инкале? Или Храм Записей в Хайане? Нет, подумал он, эти святилища не подходят, они в городах, а хотелось бы уйти из жизни среди трав и деревьев, слушая шепот ветра и звон ручья, так похожие на песни Чоллы... Храм Мер в атлийских горах тоже не годился - место удаленное, но жаркое, где камни так нагреты, что не пройдешь босиком. Значит, надо пробираться в Тайонел, в святилище Глас Грома, где шумит водопад, и в шуме том звучат слова пророчеств.