Он быстро преодолел стену, распластался на гладких каменных плитах и завертел головой, высматривая часовых. Стена соединяла нижние уступы двух массивных пирамид, стоявших над берегом; третья, обращенная к городу, находилась в четверти полета стрелы. Дженнак разглядел крепостные метатели на ее ярусах, но на ближних пирамидах их не было - аситы считали, что с озера крепость неприступна. Зато обнаружились часовые, по одному на каждой пирамиде.
В темной пропасти раздался едва слышный шорох, затем над краем стены поднялась голова. Дженнак различал только неясные контуры, лохмы волос, перевязанных лентой, усы, растрепанную бороду и торчавшую над плечом рукоять клинка. За головой появились руки, пахнуло «горлодером», и старый Обух выполз на стену.
- Возьмешь часового. Вот того, - прошептал Дженнак.
- Хрр... счас, атаман, - деловито отозвался Обух, вытащил флягу, глотнул и растаял в темноте.
Удивительная вещь! Хоть с трудом, но все же Дженнак различал угловатые контуры метателей и силуэты часовых, даже мачту эммелосвязи, а вот Обуха, как ни присматривался, заметить не смог. Ветеран двигался тише рыбы в воде и незаметнее змеи.
Страж, доставшийся Дженнаку, стоял к нему спиной, смотрел на город, на площадь перед крепостью, где у харчевен и лавок горели фонари, на дорогу, что вела к насыпи одноколесни- ка. Это стало последним, что ему пришлось увидеть - Дженнак обхватил часового за шею и перерезал горло.
Опустив труп на гладкие плиты, он заглянул в лицо убитого.
Впалые щеки, тонкие губы, крючковатый нос... Несомненно, часовой был атлийцем. Атлы и тасситы, два основных народа аситской империи, так и не слились воедино и даже желания к этому не проявляли. Атлы, искусные земледельцы, превосходные строители, умелые администраторы и не очень хорошие воины, считали тасситов варварами, а те отвечали им презрением, ибо ценили в мужчинах лишь воинскую доблесть и удачливость. Как сто и двести лет назад, тасситы делились на множество племен, но по степи уже не кочевали, а занимались оседлым скотоводством. Разводили не только огромных косматых быков, но также птицу, ослов, лошадей и других животных, завезенных из другого полушария. Еще с большим желанием шли в войско сагамора, где считались главной ударной силой и воевали в пехоте и коннице всюду, от Китаны до бихарских пустынь. Но к гарнизонной службе тасситы были не приспособлены. В крепостях, при метателях и различных машинах, на флоте и воздушных кораблях служили атлы и выходцы с Западного побережья.
Здесь нет тасситов, подумал Дженнак. Это хорошо. С тасситами хлопот не оберешься.
За его спиной продолжалось непрерывное бесшумное движение: изломщики поднимались на стену, сбрасывали в пропасть канаты, тянули наверх товарищей. Второй страж уже валялся в луже крови, а старый Обух, размахивая клинком, делил людей на два отряда: тех, кто под его водительством захватит береговые пирамиды, и тех, кто возьмет ближнее к городу ук-
репление. В нем находились казармы стрелков, так что схватка ожидалась яростной - изломщиков было впятеро меньше, чем аситов. Правда, аситы спали, а изломщики - вот они, с карабинами и клинками, готовые к бою.
Люди Обуха полезли на верхние ярусы, потащили горшки с перенаром и запальные шнуры. Дженнак вытянул руки к стенам, сходившимся у третьей пирамиды, и к ней устремились цепочки бойцов; его воины тоже несли взрывчатку и сумки с громовыми шарами. Когда-то, давным-давно, атлиец-убийца едва не прикончил его, взорвав перенар в гавани Хайана... Его не прикончил, но ранил О’Каймора... Воспоминание об этом мелькнуло в голове Дженнака и исчезло. Нынешний перенар, смешанный с сихорном, был не чета старинному, а громовые шары, в отличие от прежних, больше походили на цилиндр в стальной ребристой оболочке. О тех шарах, тяжелых и очень опасных - для взрыва поджигались фитили, - никто уже не помнил даже в диких лизирских дебрях. Дженнак тоже бы забыл, если б не случай с тем атлийцем...
Шагая по стене со своим отрядом, он запрокинул голову и убедился, что тучи не разошлись, и в небесах все та же непроглядная тьма. Изломщики скользили в этом мраке точно стая злобных сеннамитских чудищ, направляемых самим Хардаром, рогатым и клыкастым демоном войны. Не прошло и десятка вздохов, как впереди послышался и сразу оборвался стон, и вниз полетели тела убитых стражей. Внутренний двор, замкнутый в треугольник стен, был по-прежнему тихим и безлюдным, и никакого движения в нем не замечалось, только подрагивало на ветру пламя газовых факелов. Со двора в пирамиды вели входные арки, забранные решетками, но такой же вход был на каждом ярусе, кроме верхнего. Люди Дженнака уже подтаскивали к этим решеткам горшки с перенаром, выбивали пробки, втыкали в черный вонючий порошок запалы, тянули похожие на тонких змей шнуры. Потом кто-то повернулся к Дженнаку и молвил:
- Готово, атаман. Палить?
- Все на стены! - Толпа отхлынула с уступов пирамиды, и Дженнак скомандовал: - Поджигайте!
Вспыхнули и понеслись по запальным шнурам синие огни. На обращенных к озеру укреплениях тоже замерцало пламя; его языки скользили стремительно, точно огненные ящерки, бегущие от дождя к спасительной норе. Потом ближнюю к Дженнаку пирамиду озарили огненные столбы, и гром раскатился над Удей-Улой, сразу отозвавшись эхом у озерного берега. Полетели искореженные решетки, обломки камня, стволы и станины метателей; резко запахло перенаром, от едкой пыли защекотало в ноздрях. Город, спящий у подножия крепости, вдруг пробудился, наполнился криками, стуком дверей, ревом скотины и тревожным пением сигнальных горнов; загорелись в окнах огни, запылали факелы, и улицы, еще мгновение назад пустые, внезапно выплеснули на площадь толпы народа; женщины, подростки, старики и редкие мужчины были полуодеты, но каждый нес оружие, топор или рогатину, древний карабин или кузнечный молот. Грозный гул поднялся над городом, ударил в ворота крепости таран, сверкнули вспышки выстрелов, но этого Дженнак уже не слышал и не видел. Он был за стенами пирамиды, на лестнице, ведущей вниз, в казармы первого яруса; сотни ног грохотали за его спиной, сотни рук вздымали клинки, сотни глоток рычали и ревели, и от разбойного дикого вопля содрогался воздух.
Огромное помещение раскрылось перед ним, в лицо пахнуло острыми запахами множества скученных тел, пива, еды и кожаной амуниции. Здесь тянулись ряды гамаков, разделенные стойками для карабинов, колыхалась на веревках одежда, по стенам были развешаны котлы и кувшины, походные сумки с ремнями и прочее имущество. В казарме царила суета; под окрики цолкинов метались воины, кто натягивал обувь, кто хватал клинок или другое оружие, кто срывал со стены сумку с зарядами или щелкал затвором. Здесь обитали пехотинцы, набранные в Коатле, привыкшие разглядывать врагов с крепостного вала, палить в них из карабинов и метателей или, в крайнем случае, усмирять мятежную толпу. Они считались дисциплинированными, даже стойкими бойцами, пока сидели за прочной стеной или шли на противника шеренгами под грохот барабанов, но внезапная атака повергла их в ужас. Цолкины и батаб-шу, командир пехоты, тоже были в панике, не представляя, как врат проникли в крепость, сколько их и что творится на стене, у ворот и в других пирамидах.
- Шары! - выкрикнул Дженнак, и в толпу полетели начиненные перенаром снаряды. Грохот взрывов и свист разлетавшегося металла перекрыли стоны раненых, орда изломщиков хлынула вниз, люди стреляли на бегу, потом раздался звон клинков - тяжелые палаши нападающих скрестились с оружием аситов. Изломщики обтекали Дженнака, стоявшего на лестнице, число их с каждым вздохом прибывало, и вот уже весь его отряд, ощетинившись стволами, спустился в казарму. Едва ли не все эти люди служили когда-то в войсках, бились с бихара или с дикарями Хинга, и выучка у них была отменная: шли двойной цепочкой, стреляли с левой руки, рубили с правой, отступали, чтобы зарядить карабины, делая это с искусством бывалых бойцов. Вскормил Асатл себе погибель, мелькнуло у Дженнака в голове.
Хотя аситов было еще втрое больше, чем изломщиков, схватка в казарме перешла в резню. Командиры, кроме двух цолкинов, были перебиты, толпу пехотинцев оттеснили к нужникам в дальнем конце помещения, и едва ли десятая часть из них имела карабины. Дженнак понимал, что сейчас случится: по его приказу или по собственному разумению изломщики сейчас отступят и забросают врагов громовыми шарами. В живых не останется никто.
Набрав в грудь воздуха, он закричал на атлийском:
- Бросьте оружие, воины Ширата! Сдавайтесь, если хотите жить! Сегодня боги не на вашей стороне!
Голос его был громок, и в казарме наступила тишина. Потом изломщики стали отходить, по-прежнему грозя стволами; многие их них еще не забыли атлийский и поняли слова вождя. Аситы плотнее сбились в кучу, вытолкнув вперед цолкина. Совсем молодого, но, очевидно, твердого духом: стоял он расправив плечи и глядел на Дженнака дерзко, без боязни.
- Кто обещает нам жизнь? Бунтовщик? Изменник? - хрипло выдохнул юноша. - Можно ли верить тебе? Кто ты такой, человек с языком змеи?
- Не бунтовщик и не изменник, ибо не клялся в верности вашему владыке, - ответил Дженнак. - Я вождь! Я тот, кто держит руку на весах справедливости, и я говорю вам: каждому - свое! Ваше - за океаном на востоке, а то, что здесь, принадлежит другому племени. Смиритесь с этим и вспомните, что сказано в Чилам Баль: боги говорят с людьми устами вождей. Пренебрегающий же их советом умрет молодым.
Его слова падали словно камень в омут тишины. Не выдержав взгляда Дженнака, цолкин опустил голову, бросил клинок и махнул рукой. Загрохотало оружие; один за другим аситы складывали карабины и клинки, пока не вырос холм в длину копья. Дженнак велел поднять нижнюю решетку, а пленным - сесть у стены; потом выставил стражу, послал людей на верхние ярусы и отправился во двор.
Там горело вдвое больше газовых факелов, чем прежде. С береговых пирамид спускались разгоряченные изломщики, переговаривались, вытирали испарину, прикладывались к флягам. Старый Обух был уже внизу, хмыкал и разглядывал двери хранилищ, запертых тяжелыми замками. В ворота со стороны площади чем-то колотили - похоже, бревном. Еще оттуда доносились гул, шарканье ног и нестройные выкрики: «Берлага! Любо, любо! Берлага Тэб, наш атаман!»