- Кто шумит? - спросил Дженнак, покосившись на ворота.
- Ребятня и бабы ломятся, - отозвался Обух. - Чтобы, значит, аситскую кровушку пустить, а опосля пограбить.
- Никаких грабежей, - велел Дженнак. - Пошли гонцов к атаману, и пусть они скажут людям, чтоб расходились и сидели по домам. Именем Берлаги Тэба! Кто не послушает, высечь!
- Это мы враз! - ухмыльнулся старый ветеран. - Задерем подол какой-нибудь молодке и плетью ее, плетью! Или палкой!
Обух свистнул, подозвал шестерых изломщиков и отправил их за ворота. Крики там сделались тише, прекратился стук, зато вдали, на окраине, грохнуло несколько раз - похоже, стреляли из метателей. Берлага Тэб занимал город; очевидно, его воины штурмовали башни или, взяв врагов в осаду, палили для острастки.
Небо на востоке посветлело, и тучи уже казались не черными, а серыми. Облака на миг разошлись, и призрачный лунный свет пал на уступы пирамид, смешавшись с отблесками горящих факелов. Дженнак повернулся к укреплениям, что выходили к озеру. Их нижние ярусы занимали склады, выше располагались канцелярия наместника, святилище Коатля, станция эм- мелосвязи и всякие присутственные места, где судили, карали, встречали важных гостей из Россайнела и Китаны и устраивали торжественные церемонии. Аситские чиновники селились в городе, в собственных хоганах, и он боялся даже представить, что происходит с ними; вероятно, Удей-Ула взимала с них плату за высокомерие, поборы и жестокость. Но наместник жил здесь, в правой прибрежной пирамиде, и вспомнив об этом, Дженнак велел вывести пленника во двор.
Обух только пожал плечами и буркнул:
- В озере он, плавает кверху брюхом. Ты уж прости, Жакар,
не добыл я его! Бросился гад с пирамиды, треснулся о камень
и в воду сыграл... Сейчас, должно быть, с пресветлым Тассилием беседует или с Истоком.
- Все в руках Шестерых, - произнес Дженнак по привычке и вытянул руку к захваченной им пирамиде. - Тут у меня пленные, сотни четыре. Чтоб все остались целы! Чтоб волос не упал!
- Не упадет, — заверил Обух. - На что нам их волосья? А вот от кошелей освободим. Монету взять - святое дело!
- Старый ты разбойник, - сказал Дженнак. - Ну-ка говори, что с казной наместника? Где сундуки с серебром? Прибрали уже?
- Как можно! Я ведь про кошель, не про сундук... Кошель - мне, сундук - атаману, на общее благо... В целости казна, стражу там поставил, и все парни трезвые. Не сомневайся, Жакар! - Обух протянул Дженнаку фляжку. - Глотнуть хочешь? Крепкое зелье! Сам варил!
Облака порозовели, ветер погнал их на запад, словно освобождая дорогу солнцу. Над озером, лесом и городом Удей-Ула разгоралась заря. Кончился День Глины, наступил День Воды. А за ним шел День Ветра, последний в этом месяце и благоприятный для начала странствий.
Поле с причальными мачтами лежало за городской чертой, посреди большого луга, где паслись лошади. Границы поля обозначались низкой каменной изгородью, трава на нем была скошена, а деревья на расстоянии пятисот длин копья вырублены, чтобы не мешали маневрам воздухолетов. Причальных шестов было четыре, и стояли они попарно: два - для приема больших кораблей, и два - для малых. Успех посадки определяли сила и направление ветра; обычно корабль снижался и, подрабатывая моторами, зависал у верхушек мачт - так, чтобы одна приходилась у носовой части, а другая - у кормы. Затем на мачты набрасывали канаты с петлями, закрепляли их внизу, а из гондолы спускали лестницы. Кроме причальных шестов на поле имелись склад с горючим и газовыми баллонами, ручные насосы и конюшня, так как добираться в город приходилось в экипажах на конной тяге - моторных в Удей-Уле не завели. При конюшне, для удобства пассажиров, была харчевня, десяток столиков под пестрым тентом; в ней подавали китайское сливовое вино, местный напиток из меда, коры и березового сока, ягоды, политые густыми сливками, медвежье жаркое и другие экзотические блюда.
В этой харчевне Дженнак и сидел, вместе с Чени и Берлагой Тэбом. Его чакчан лакомилась ягодой в сливках и кедровыми орешками, Берлага пил «медвежье молоко», а Дженнак - вино из Китаны, слегка напоминавшее одиссарское розовое. На поле, под присмотром Туапа Шихе, трудились изломщики, качали насосы, наполняя газом оболочку корабля. Горючее, воду, продовольствие и другие необходимые вещи уже погрузили, и теперь воздухолет медленно приподнимался над гондолой, еще касавшейся травы. Акдам, вполне здоровый, с озабоченным видом осматривал корабль, иногда касался ладонью оболочки или лопастей винтов, заглядывал под днище гондолы, покрикивал на работников, чтобы качали ровнее и в такт. Боги не оставили советов для летателей, но они придумали свои. Первое правило гласило: проверяй на земле, а не в воздухе.
- Вкусно, - сказала Чени, облизывая губы. — Как называется эта ягода?
Говорила она на атлийском, который был Берлаге понятен. Резкий язык, гортанный, но в устах Чени он звучал как музыка.
- Клюква прошлого урожая, — отозвался атаман. - Ее замачивают в бочках, молодая хозяйка. Ты что же, клюквы никогда не ела?
- В тех местах, где я родилась, ее нет. И нет такого густого молока. Там пьют отвар из трав.
- Водичку, - уточнил Берлага и отхлебнул из кружки. - Жаль мне тебя, хозяйка, и края твои тоже жаль! Переселяйся к нам. У нас всего - море разливанное! Живите, места хватит! Нарожаете детишек, и будет новый изломный род.
- Я подумаю, - сказала Чени и с улыбкой поглядела на Дженнака.
Оболочка корабля, уже довольно тугая, неторопливо поползла вверх между причальных шестов. На складе в крепости было два таких воздухолета, с полностью собранными гондолами и сложенными оболочками. Гондолы вытащили из хранилища, акдам проверил двигатели и выбрал показавшийся ему надежным. Корабль оказался много меньше «Серентина», с гондолой в тридцать локтей в длину, рассчитанной на восьмерых пассажиров и двух членов экипажа, но для воздушных судов размер не имел особого значения. Они плыли по ветру, и, при надлежащем выборе воздушных течений, могли без посадки пересечь любой океан и любой континент.
- В расчете мы с тобой, друг Жакар, - сказал Берлага, посматривая на корабль. - Ты помог крепость взять, я тебе леталку подарил... Однако есть у меня беспокойство. Оружия мы много взяли, перенара наделаем, а вот с зарядами хуже. Заряды ты нам из Шанхи посылал, а теперь как?
- Теперь пришлю из Россайнела, - успокоил его Дженнак, прикинув, что два-три каравана из Шанхо сюда еще дойдут. - Есть у меня мастерские в Айрале, и я договорюсь с Мятежным Очагом, чтобы выбили оттуда аситов. Айрал - ключ к Сайберну, Берлага. Там железо и медь, свинец и золото, там метатели льют и карабины собирают... Как встречусь с Туром Чегичем, мы это дело обсудим.
- Обсуди, - кивнул атаман. - Я с Туром не виделся, но знаю, что мужик - голова! Пусть берет Айрал, если хочет, чтоб мы россайнов прикрыли. Не то навалятся сучьи дети с восхода, а стрелять нечем. И еще пусть летунов пришлет. Летунов у меня мало.
- Как ты сказал - россайнов... - вдруг молвила Чени. - А ты сам разве не россайн?
- Россайн, но изломщик, - подумав, сказал Берлага. - Отличие, хозяйка, все же есть.
- Какое?
- Ну, мы тут с дейхолами и китанами помешались. Прадед мой был чистый дейхол, тетка за дейхолом и сестра... Но суть, однако, не в том. Россайны, видишь ли, потише будут и до драки не так охочи, как мы. Все беспокойные души сюда сбежали и сделались изло.мщиками.
- Спа-си-бо. Ты мой объяснил, я твой понимать, - произнесла вдруг Чени на россайнском и рассмеялась, глядя на удивленную физиономию Дженнака. - Девушки меня научили, твои праправнучки, - шепнула она ему. - Будем лететь, говори со мной по-россайнски. Хороший язык, ласковый, только слова очень длинные.
Она поднялась, подошла к Туапу Шихе и стала помогать ему с лестницей, которую акдам вытягивал из гондолы. Глядя ей вслед, Берлага расправил усы и одобрительно произнес:
- Приглядная у тебя хозяйка. И умная! С девками моими враз столковалась... Где такую раздобыл, Жакар? Из каких она краев, где нет ни клюквы, ни сливок?
- Из Арсоланы, - ответил Дженнак. - Это далеко, за лесами, за горами и солеными водами. Большого человека дочь!
- И как ты ее высватал?
- Не высватал, украл.
Пару вздохов правнул глядел на Дженнак в изумлении, потом расхохотался.
- Украл! Вот это по-нашему, по-изломному!
Оболочка воздушного корабля разбухла, натянулась, и он поднялся к вершинам причальных мачт. Туап Шихе крикнул помощникам, чтобы оставили насосы. Гондола покачивалась в восьми локтях над травой, их нее свисала лестница, крепежные канаты натянулись точно струны арфы. Чени сидела на краю входного люка, и теплый весенний ветер развевал ее волосы.
- Пора лететь, - со вздохом сказал атаман.
- Пора, - подтвердил Дженнак.
- Ты, Жакар, мужик умственный. Дай мне совет на прощанье. - Берлага поскреб в бороде и снова вздохнул. - Пленников мы много взяли... твоих четыре сотни, да еще из башен, а к ним - аситские семейства, что жили в городе, купцы и прочие... Под две тысячи будет! Ну, тех, кто не оружный, и баб их с детишками я, положим, отпущу. А с остальными что делать, с гарнизонными? Жизнь им обещана, но отпускать нельзя - уйдут в Сейлу, а там, хочешь — не хочешь, обратно в войско встанут и сюда с подмогой явятся. Как быть, Жакар?
- Оставь их здесь, — молвил Дженнак. - Пусть живут и работают, пусть берут в жены ваших девушек и пусть становятся изломщиками.
- Но они - аситы!
- Нет такого народа - аситы, это лишь название для подданных империи. Они атлийцы, а всякий атлиец — хороший строитель. Это у них в крови. Дороги, мосты, каменные здания, крепости... Пусть строят! Вам это будет нужно.
- Хмм... - протянул Берлага. - Ладно, я подумаю.
Они встали и обнялись на прощание.
- Ты теперь не атаман, - шепнул Дженнак на ухо правнуку. - Ты правитель, вождь своего народа. Вождь грозен в битве, но с людьми терпелив, разумен и милостив.