Ибо среди Шестерых не было богов-злодеев, и утверждали они единым голосом, что зло - лишь в природе человеческой, и надо с ним бороться добрыми деяниями, возвышаясь душой, храня свою сетанну. Не требовали Шестеро ни жертв, ни храмов, ни унижения людей пред их величием, а в песнях, которыми их почитали, были не слова, а подражание звукам природы, шелесту листьев, звону ручьев, весенней капели и птичьему щебету. Если же верующий обращался к ним на языке людей, то не было это молитвой-торговлей, молитвой-вымогательством, но лишь просьбой о совете, и обращался человек к собственной душе и совести, а боги помогали взвесить содеянное им. И никто не стоял между богами и людьми, не объявлял себя посредником и не кормился от этого; жрецы кинара хранили знания, и только.
Странная религия! - думал Дженнак. Странная по той причине, что пришла извне, и ее основатели много трудов положили, чтобы привить ее в Эйпонне. А здесь, в другой половине мира,
родились свои религии, взошли естественным путем из человеческой злобы, страха и невежества, и всходы эти - черные! Почему так? Похоже, что люди, если оставить их без помощи, не могут вообразить добрых богов, не придумав злых - а ведь это лишь отражение их собственной души, в которой бьются доброе и злое! Доброе нужно поддержать, и Шестеро это сделали - так появились Святые Книги и все вероучение кинара... Очень, очень своевременно! Но богов ли принес Оримби Мооль? Или мудрых людей, владевших мощью знания?..
Размышлял он и о том, что всякую идею можно затуманить, всякую книгу перетолковать к выгоде жадных и жестоких, и боги, очевидно, это понимали. Недаром Книга Тайн кончается словами: не извращай сказанного здесь! Но слова - это только слова... Нужны хранители устоев веры, те, кто будет на страже ее первозданной чистоты, те, кто не повернет ее к собственному благу, ибо имеет все блага, и власть, и силу, и высшую ответственность. Правители чистой крови, потомки богов - не их ли назначили в хранители? Конечно, люди есть люди, и среди светлорожденных попадались всякие - коварные змеи наподобие Фарассы, глупцы и гордецы вроде Оро’минги и стяжатели, самым известным из которых был Ах-Шират, променявший долголетие своих наследников на земли и власть. Но все же замысел Шестерых в общем и целом оправдался, думал Дженнак. Много хлопот у них было в Эйпонне, и в другое полушарие они не добрались, но это свершили их потомки - и вот кинара вытесняет прежние религии, гибнут звероподобные боги, забываются жаждавшие крови демоны, и скоро в каждом доме будут Пять Священных Книг...
Странствия в лесах располагали к этим мыслям. Лес был храмом Тайонела, а сайбернский лес - самым обширным из них, самым величественным; где еще предаваться думам о богах? Тэб-тенгри ставил ловушки, бил пушного зверя, водил на охоту мужчин, сражался с медведями и кабанами; Дженнак вспоминал и рассуждал, оценивал собственную жизнь. И с каждым днем было ему все яснее: чего-то не хватает в ней. Чего?
Он прожил с дейхолами два года и собирался уже покинуть их, но наступила весна, пришли взломщики и попросили у айрончей место на байхольском берегу. Небольшая пришла ватага - семнадцать мужчин, шесть женщин. Но среди них была Заренка.
Весной женщины брали березовый сок, и в роще за лугом она и встретилась Дженнаку - шла с тяжелыми ведрами на коромысле. Вот видение последних месяцев, подумал он, еще не заглянув в ее лицо. А когда заглянул, догадался, что в Шанхо не уйдет, а останется у Байхола на многие, многие годы.
В Месяце Молодых Листьев они сказали друг другу первые слова, в Месяце Цветов поцеловались, а в Месяце Света Тэб-тенгри явился к Прикличу, заренкиному отцу, как полагалось у россайнов. Выбирала, конечно, дочь, но отец благословлял и торговался за приданое и выкуп.
- Отдашь мне девушку? - спросил Дженнак после приветствий и непременных возлияний.
Приклич долго чесал в бороде - а борода у него была до пояса.
Потом сказал:
- В ватаге у меня восемь молодых парней, и все на Заренку глаз положили.
- Не все, - молвил Дженнак. - Чет и Горшеня уже гуляют с нашими девицами.
- Глазастый ты, - буркнул Приклич. - Ну шесть, не восемь... А все одно обидятся!
- Как обидятся, так и утешатся, - возразил Дженнак, - у нас утешительниц много. Ты лучше подумай, что в ватаге у тебя семнадцать мужчин, а за мной - сотни три охотников. Кто из нас наибольший вождь?
Приклич подумал и согласился, что Тэб-тенгри человек достойный и родство предлагает почетное. Потолковали о приданом. Немного было добра у Заренки: две рубашки (одна - на ней), полушубок из овчины, старые сапожки да прялка. Еще Приклич давал топор - настоящий железный, большая ценность в здешних краях.
- А выкуп какой хочешь? - спросил Дженнак.
- А никакого, - ответил заренкин родитель. - Но не по нраву мне, что дочка, цветик мой, будет жить в халупе из шкур, что на шест вздернуты. Потому и топор даю. Бери его, парень, и сруби для Заренки дом по нашему обычаю. Сам сруби, без всякой подмоги! Слышал, знатный ты охотник и боец, а вот какой хозяин, поглядим!
Взял Дженнак топор и три месяца рубил деревья, бревна тесал, таскал их к выбранному месту, складывал стены хогана, пол стелил и крышу крыл, навешивал двери и трудился над самым сложным, над печью - тут, правда, Приклич помог, объяснил, что к чему. В этих подвигах Заренка про него не забывала, четырежды в день таскала еду, а вечерами, как стемнеет, целовала сладко и шептала: любый мой, любый... А Дженнаку слышался голос Вианны, говорившей, что воплотилась она в этой девушке и вернулась к нему из Чак Мооль, чтобы закончить то, что не успела: одарить его любовью, прожить с ним много лет, родить детей, увидеть внуков...
Кто шепнет тебе слова любви?.. Кто будет стеречь твой сон?.. Кто исцелит твои раны?.. Кто убережет от предательства?..
Предателей здесь не было, и ни зверь, ни человек не наносили Дженнаку ранений. Сон стерегли деревья Сайберна - кто проберется сквозь их чащу, какие враги? Если считать врагами аситов из Удей-Улы, так те в леса не совались, забота у них была другая - охранять торговый тракт. Так что ни в чем Дженнак не нуждался, кроме слов любви - а их шептали каждый вечер.
В Месяце Плодов вошла Заренка в новый хоган, и отметили это небывалым пиром - ведь хозяйку брал себе не кто-нибудь, а Вождь Охоты! Но лет через десять-двенадцать забылся этот титул, и стали Тэба-тенгри звать попросту вождем, иногда добавляя: озерный князь и атаман дейхолов и изломщиков. В те годы Заренка, его княгиня, принесла супругу сыновей, старшего Айвара и младшего Сергу. Прошло еще сколько-то лет, и понял Дженнак, чего не хватало в прежней жизни: детского лепета, детских глаз и детских рук, что обнимают по утрам. А когда подросли сыновья, познал он и другое - чувство полной защищенности, если идет за тобою родич, и не просто родич - сын. С Джемином было не так - не баюкал он его младенцем, не держал на коленях, не учил натягивать лук и метать копье... Дети, которых вырастил сам, меняют человека, даруют понимание того, как великое проявляется в малом, как из слов родителя, из его любви и поучений, творится новая душа - а есть ли в мире что-то важнее и чудеснее?
Неважно, боги послали этот опыт или слепая судьба, но был Дженнак счастлив, так счастлив, будто и впрямь вернулась к нему Вианна, и прожили они вместе годы, украденные в юности. Время шло, мужали сыновья, Заренка стала зрелой женщиной, потом склонилась к закату, и он менялся вместе с нею - привез из Удей-Улы серебряное зеркало, поглядывал в него и добавлял себе морщин. Так они и жили, и вместе с ними двигался в потоке времени весь мир, свершалось в нем большое и малое и становилось далекое близким. Тракт Вечерней Зари дотянулся до Айрала, а потом - до Росквы; Удей-Ула расширилась и над байхольским берегом встала пирамида; аситы укрепились и начали притеснять лесной народ повинностями и налогами - брали меха и скот, гнали людей на стройки, в шахты и на войну с бихара, а несогласных увозили к океану, на остров Ама-То. Дейхолы прятались в лесах, а оседлым изломщикам было хуже - от своих полей, дворов и прочего хозяйства не убежишь. Платили, откупались, но уже закипала вражда к пришельцам и к их повелителю, сидевшему где-то за океаном на нефритовом столе. Сидел бы там и не лез в вольный Сайберн! А если полез, так дождется! В Сайберне стрелы остры и топоры наточены...
Заморские колонии аситов были как болас, сеннамитское оружие, два шара, соединенные веревкой. Один шар - Китана, другой - Россайнел, а веревка - Тракт Вечерней Зари в просторах Сайберна. Прервется он, и шары раскатятся, не соберешь! Аситы это понимали и старались укрепить свои владения. Тракт был северной дорогой, но не исключалась южная, через Китану и Хинг - к морю Бумеранга, и дальше, через горы или по воде, в степи Россайнела. Но за Хингом начиналась пустыня, и хотя дорогу можно было проложить по ее окраине, пришлось бы еще и крепости строить с большими гарнизонами для охраны путников от бихара. Этот народ обитал в пустыне, нрав имел разбойный, и отличали его воинственность, жестокость и редкое умение выживать в безводье и зное. При Ширате Восьмом аситское войско первый раз вторглось в Бихару, чтобы очистить ее от разбойников, и полегло в песках. Так начались Бихарские войны.
В Эйпонне царил мир. Энергия аситов была направлена в Азайю, а также на строительство в Шочи-ту-ах-чилат, куда переместился центр их империи. Западное побережье, в сравнении с гористым Коатлем и тасситской степью, напоминало рай: мягкий климат, теплый океан, изобилие пресной воды, фруктов и зелени. Вдобавок жил здесь трудолюбивый народ, искусный во всяком мастерстве от корабельного до ткацкого, торговавший издавна с Арсоланой и Кейтабом и почитавший Шестерых. Захватив прибрежные сагры еще при Ах-Ширате Третьем, аситы проявили милость к жителям, зарезали немногих, не разорили промыслы и не сожгли сады. Теперь для этих земель пришла эпоха процветания: расширялись гавани, украшались города, а новая столица Чилат-Дженьел по красоте соперничала