Дженнак замер. Зверь мог достать его когтистой лапой в любой момент. Он услышал, как всхлипнула Чани - должно быть, сердце ее переполнилось ужасом.
- Нин... - тихий монотонный звук вырвался из горла Дженнака. - Нин... ннн...
В этот миг он был не Дженом Джакаррой, не Та-Кемом из страны Нефати и не владыкой Бритайи и Риканны, не вождем, увенчанным белыми перьями. Он превратился в Тэба-тенгри, лесного охотника и колдуна, чью власть признавали когда-то все дейхолы и изломщики на байхольских берегах. Этот лес был его лесом, земля - его землей, его угодьем; ни зверь, ни человек не мог оспорить это право. И обычай леса был его обычаем: с каждой охоты тигру полагалась доля. Сейчас об этом стоило напомнить.
.. - Уходи, лесной хозяин, уходи! - запел Дженнак на гортанном языке дейхолов. - Твоя тропа - не моя тропа, не хожу я по ней с копьем и луком, не рою ям, не ставлю капканов, не пугаю твою дичь. Не хожу я к ручью, где ты пьешь, не смотрю на твое логово, не трогаю детенышей, и если увижу шерсть твою на кустах, не сделаю к тем кустам ни шага. И ты не ходи по моим дорогам, не заступай мне путь, не сверкай во тьме глазами, не рычи, не трогай мой род. Что твое, то твое, что мое, то мое! Уходи, лесной хозяин! Будет у меня добыча, ты получишь от нее, дам тебе оленя, дам тебе лося, как давали предки. А сейчас уходи!
Тигр рявкнул, словно подтверждая договор, и исчез во мраке. Дженнак возвратился к костру, сел и вытер пот со лба. Чени глядела на него широко раскрытыми глазами.
- Что ты ему сказал, мой лорд?
- Сказал, что делить нам нечего. Еще сказал, что не получит он ни меня, ни тебя, ни Туапа. Потом добавил, что моей женщине очень нравится его шкура... Этого он уже не вынес.
- А шкура в самом деле хороша, - с мечтательным видом заметила Чени. - Такая огромная! Он ведь вдвое больше ягуара!
- Втрое, моя пчелка, - уточнил Дженнак. - Втрое, я знаю. Когда-то я убил одного, единственного за пятьдесят лет. Людоед оказался, не выполнял уговор.
Чени молча кивнула. Нравились ей истории Дженнака - а он, проживший триста тридцать с лишним лет, о многом мог поведать, - но не расспрашивала его чакчан о минувших годах, о выпавших радостях и печалях, о друзьях и возлюбленных, ушедших в Чак Мооль. Сама не просила рассказать, но слушала жадно, когда он вспоминал о чем-нибудь великом или малом, о Восточном походе и пирате О’Кайморе, о Нефатской резне и схватках в лесах Тайонела, о битве у Храма Вещих Камней и сказителе Амаде, о Диком Береге и сеннамите Грхабе, великом воине, чьи кости лежат сейчас в Бритайе, под лондахской стеной. Слушала, но рассказать не просила, понимая, что долгая, долгая жизнь кинну - череда потерь. Кто бы ни уходил от него, ни погибал в бою, ни умирал от старости или недуга, всякий раз то было горем, раной, кровоточившей в душе. Время лечило ее, но рубец оставался. Так стоило ли тревожить те рубцы?..
Они подбросили валежника в костер, потом натянули на акдама просохшую одежду и укрыли своими куртками. Туап Шихе не очнулся, но кажется, его беспамятство перешло в сон - в груди у него не хрипело, дыхание было ровным, и он больше не стонал.
- Завтра, - сказал Дженнак, укладываясь у огня, - завтра мы пойдем к дейхолам. Но, быть может, они сами нас найдут. У них глаз за каждым деревом.
- Глаз? Как это понимать? - Чени устроилась рядом, прижалась к нему. Ее губы щекотали ухо Дженнака.
- Дейхолы похожи на эйпонских северян, на племена из Края Тотемов и Страны Озер, - пробормотал он, смежив веки. - Знают лес, как узоры на своем колчане. Птица пискнула – знак... всполошилась белка - знак... волк завыл - тоже знак... воздухолет взорвался - много, много знаков, надо посмотреть... Они любопытные, чакчан.
Дженнак уснул, чувствуя под боком тепло Чени. И снилось ему, будто он все еще на воздушном корабле, на открытой галерее, что висит над пропастью, и что голубой и зеленый Сайберн расстилается под ним от края и до края. Но вниз он не смотрел, а любовался своей спутницей, хотя лицо ее под капюшоном разглядеть во всех подробностях не мог. Тем не менее он
знал, что черты ее прекрасны. Правда, они не складывались в цельную картину, а лишь дразнили смутными воспоминаниями-0 глазах под ровными дугами бровей, чуть выступающих скулах и маленьком рте с пухлыми алыми губами. Временами ему казалось, что рядом с ним сидит Вианна; но потом Вианна вдруг превращалась в Чоллу, а та - в девушку Чали из диких рардинских лесов, или в смуглую красавицу Ице Ханома, или в белокурых бритских наложниц из его дворца в Лондахе.
Нет, все же с ним была Вианна! Его возлюбленная Вианна, воплотившаяся в ином обличье! Пусть он почти не видел лица женщины, скрытого капюшоном, не представлял ее черт, но был уверен, что любит ее; пусть не знал ее имени, но чувствовал ласку прикосновений; пусть не помнил цвета глаз, но слышал тихий шепот. Возьми меня в Фнрату, мой зеленоглазый! - молила она. Ты владыка над людьми, и никто не подымет голос против твоего желания... Возьми меня с собой! Подумай - кто шепнет тебе слова любви? Кто будет стеречь твой сон? Кто исцелит твои раны? Кто убережет от предательства?
Кто, кто, кто!.. Кто мог говорить эти слова, кроме Вианны?.. Только Чени, ее воплощение, пришедшее к нему из бездны Чак Мооль...
Щемящая нежность затопила сердце Дженнака, и он проснулся.
Солнце уже поднялось, и лес был полон света и птичьего щебета. Прогоревший костер подернулся пеплом, Чени спала, разметав по мхам шелковистые волосы, спал, посапывая, Туап Шихе, а под деревьями стояли люди и смотрели на них.
Ро Невара подпирал спиной один из столбов высокой деревянной арки. Под сводом этих врат между столбами было растянуто шелковое полотнище с надписью на языке Империи: «Оружейные мастерские Джена Джакарры», и на каждом столбе сиял бронзовый знак, головка сокола с грозно разинутым клювом. По обе стороны ворот тянулась живая изгородь из золотистого бамбука, плотно высаженного в пять-шесть рядов, а за нею, на обширном пространстве у подножия гор, стояли низкие кирпичные корпуса мастерских, складов, хранилищ горючего и взрывчатых веществ. Там дымили трубы, вертелись крылья мельниц, суетились тысячи работников, лязгали и грохотали механизмы, и плыли с ветром едкие запахи металла, перенара и сихорна. Невара знал, что здесь трудились днем и ночью, в четыре смены. Оружейные мастерские Джена Джакарры снабжали армию, а кроме того, кормили четверть населения Шанхо - разумеется, считая с семьями работников.
Место для мастерских было выбрано удачно, за городской окраиной, на ровном и слегка приподнятом участке у высокой скалистой гряды. Дувший с гор ветер уносил неприятные запахи в море, а несколько ручьев служили источником воды, необходимой в производстве. Город лежал севернее, на плоском морском берегу, около удобной бухты. За ним, вдоль побережья, утопавшего в зелени, виднелись дворцы аситов из благородных и местных богачей, большей частью китанов, хотя россайны тоже попадались. Впрочем, многие из них, породнишись, уже вели происхождение от двух или трех племен и хвастались своими предками, явившимися сюда прямиком из Коатля или Мейтассы. Выяснить, правда ли это, было нелегко - у мужчин-китанов, как и у жителей Эйпонны, борода не росла, а волосы были черными. Только примесь россайнской крови давала о себе знать - попадались рыжие, белокурые, сероглазые. Но самым верным признаком - по крайней мере, у мужчин, - были бороды и усы.
Однако ло Джен Джакарра к местным не принадлежал и аситом или потомком аситов тоже не являлся. Несомненно, в нем и в его супруге была эйпонская кровь - кровь Арсолана, по их утверждению. В Шанхо Джен Джакарра прибыл из Ханая, с другого конца континента, из мест, где у аситской разведки прочных связей не имелось, так что добраться до корней и проверить, кто он таков, глава Надзирающих не сумел. Занимался Невара этим несколько лет, хоть с Джакаррой его связала дружба. Может, и дальше бы они дружили, если бы не прекрасная Айчени...
Среди кирпичных построек наметилось движение к воротам. Одна за другой возвращались команды, проводившие обыск, и по лицам цолкинов, их начальников, Невара понял, что не нашли ничего. Он согнал сюда много людей, почти три сотни, чтобы осмотреть здания и обширную территорию мастерских - но, кажется, без результата... Цолкины рапортовали его помощнику батабу-шу, тот выслушивал каждого, временами делая заметки кистью на бумаге. Над плечом помощника колыхалась вампа - перо, вставленное в маленькую блестящую секиру.
Сам Ро Невара был в облачении полного батаба, с секирой покрупнее, чем у помощника, и тремя орлиными перьями. Высокий ранг - вождь Надзирающих всех Западных Территорий! Ранг, который он заслужил потом, кровью и, разумеется, ловкостью и хитростью! На это ушло тридцать лет медленных терпеливых усилий в движении к власти... Но потерять достигнутое он мог в один момент - если прознают, что кровь его чище, чем у самого ахау сагамора. И миг, когда тайна откроется, близился: Неваре было уже пятьдесят, а выглядел он тридцатилетним. Прямой нос, пухловатые губы, холодные прозрачно-зеленоватые глаза, гордая осанка... В святилище Глас Грома ему сказали, что он похож на Оро’тану, его предка в пятом колене.
Команды вернулись, люди встали в строй, помощник закончил опрашивать цолкинов и направился к Неваре. Он был коренным атлийцем, горбоносым, с густыми сросшимися бровями.
- Мы прочесали всю территорию. Ханайца здесь нет, мой господин. Прикажешь еще раз обыскать дворец?
- Незачем. Веди людей в город, батаб-шу, - распорядился Невара и зашагал к экипажу. Роскошный дворец ло Джакарры на побережье уже обыскивали, а заодно обшарили сад, в котором он стоял, причалы, прогулочные суденышки, конюшни и другие строения. Искали с усердием, от подвалов до чердаков, кое-где ломали стены, но - увы! - тщетно! Ни красавицы Ай-чени, ни Джена Джакарры, и никаких бумаг, изобличающих его в предательстве. Только покои с дорогой мебелью, серебряные арсоланские статуи, плетеные из перьев ковры одиссарской работы, редкие эммелитовые светильники и полсотни слуг, поваров, конюхов, садовников... Не был