– И что мне им сказать? – нервно спросила Дженни.
– Скажи, что ищешь работу. Готова начать с чего угодно.
Успокоенная этим бодрым описанием ситуации от того, кто сам вполне справился, она сразу же отправилась на поиски, но встретила довольно холодный прием. Куда бы она ни зашла, похоже, никто нигде не требовался. Она спрашивала в магазинах, на фабриках, в небольших мастерских, вытянувшихся рядами вдоль проезжих дорог, но везде встречала отказ. В качестве последнего шанса она обратилась к работе по дому, пусть даже раньше надеялась на что-то получше, и, изучив объявления в газетах, выбрала четыре варианта с наиболее многообещающими адресами. Туда она и решила обратиться. По первому из адресов работницу уже наняли, но открывшей ей дверь женщине Дженни так понравилась, что та пригласила ее войти и расспросила о том, что она умеет делать.
– Жаль, что вы не зашли чуть раньше, – сказала она. – Вы мне нравитесь больше той девушки, которую я успела взять. На всякий случай оставьте свой адрес.
Дженни вышла на улицу, улыбаясь оказанному приему. Выглядела она уже не такой юной, как до недавних переживаний, зато чуть более резкие очертания скул и немного запавшие глаза лишь подчеркнули ее тонкий и мечтательный облик. Она также могла служить образцом аккуратности. Платье, вычищенное и отглаженное перед самым выходом из дома, делало ее свежей и привлекательной для взгляда. Ей все еще предстояло стать повыше ростом, однако внешним видом и умом она уже выглядела лет на двадцать. Лучше всего был ее врожденный солнечный характер, который, несмотря на все заботы и лишения, придавал ей веселый вид. Любая хозяйка, которой требовалась служанка или помощница по дому, с радостью ее бы взяла.
Вторым адресом оказался большой особняк на Юклид-авеню. Когда Дженни его увидела, он показался ей слишком уж роскошным для тех услуг, что она могла предложить, но, забравшись столь далеко, она решила не отступать. Встретивший ее в дверях слуга велел немного обождать и в конце концов провел Дженни в будуар хозяйки на втором этаже. Последняя, по имени миссис Брейсбридж, довольно холодная, но по-модному привлекательная брюнетка, неплохо разбиралась в женщинах, и новая соискательница произвела на нее впечатление вполне благоприятное. Более того, при всей своей холодности она была очарована и пришла к решению, что, если Дженни умеет достаточно, она хотела бы иметь такую в качестве служанки. Немного с ней побеседовав, она решила, что попробовать стоит.
– Я буду платить вам четыре доллара в неделю, спать, если желаете, можете здесь.
Дженни запротестовала, сказав, что она живет с братом и что вскоре приезжает вся семья.
– Ну, дело ваше, – ответила хозяйка. – Можете жить, где вам угодно. Только не опаздывать!
Она пожелала, чтобы Дженни осталась и сегодня же приступила к обязанностям, та согласилась. Миссис Брейсбридж выдала ей очень милые чепец и фартук и потратила какое-то время на инструкции. В основном Дженни предстояло обслуживать саму хозяйку: расчесывать ей волосы, помогать одеться, при необходимости отвечать на дверной звонок и подавать на стол (хотя для этого имелся слуга), а также выполнять прочие ее поручения. Самой будущей служанке миссис Брейсбридж показалась несколько жесткой и формальной, при этом Дженни понравилась ее решительность, как и явная способность работодательницы добиваться своего.
В восемь вечера Дженни отпустили, и она вышла из особняка, не переставая дивиться красоте и порядку во всем, что она видела. Властный и уверенный характер мужа хозяйки (строгого, умного и приятного на вид мужчины лет пятидесяти, который вернулся домой к семи) ее чуть не перепугал. Она не понимала, будет ли от нее в таком доме хоть какая-то польза, и не переставала поражаться столь удачному началу. Хозяйка велела ей почистить свои драгоценности и украшения будуара, и Дженни, работая безотрывно и со всем усердием, даже не успела закончить все до ухода. Она заторопилась в квартирку брата, довольная, что способна похвалиться успехом. Теперь и мать может приехать в Кливленд. Теперь она снова воссоединится с дочкой. Теперь они и вправду смогут начать новую жизнь, которая окажется куда лучше, приятней и веселей всего того, что было прежде.
Последовавший за этой небольшой, по существу, удачей радостный подъем продлился не один день. По совету Баса Дженни написала матери, чтобы та приезжала, и через неделю или около того они подыскали дом. Миссис Герхардт взялась за упаковку и отправку мебели и, когда это стало возможно, объявила дату отъезда из Коламбуса. Провожать ее никто не пришел. Джордж и прочие дети положили все свои силы на сборы и на присмотр за младенцем, и вот сейчас, когда единственный фургон с мебелью отправился на грузовой вокзал, а посыльный забрал сундук, также единственный, миссис Герхардт стояла в их прежнем опустевшем домике и плакала. С логической точки зрения горе обо всем здесь пережитом, которому теперь предстояло остаться позади, причиной слез служить не могло, вот только чувства тоньше рассудка. Что-то на них повлияло – может быть, отдельные радости, какие-то успевшие сгладиться горести, время, возраст или тот факт, что жизнь с ее привязанностями потихоньку уходит.
– Не плачь, мама, – потянул ее за рукав Джордж.
– Не могу удержаться, – ответила она.
Постепенно миссис Герхардт успокоилась, даже чуть улыбнулась, проверила ленточки своего скромного капора, забрала у Марты малышку и, велев четверым детям следовать за ней, отправилась к поезду.
Удивительное дело, как изменяются и переменяются наши настроения. На вокзале ею вновь овладела любовь в жизни, вспыхнула новая надежда. Через несколько минут подадут поезд. Через несколько часов она окажется в Кливленде, рядом с Дженни и Басом. Дженни нашла работу, Бас тоже хорошо устроен. Может быть, что-то найдется и для Джорджа, или ему даже не потребуется так рано бросать образование. Будет видно. Другие дети, вероятно, обзаведутся приличной одеждой и пойдут в школу. Каким райским местом станет земля, если только у них все теперь будет хорошо.
Миссис Герхардт всегда страстно мечтала о приличном доме. Солидная мебель с аккуратной обивкой, толстый мягкий ковер теплого, радующего глаз оттенка, множество стульев и кушеток, картины на стенах, гостиная с пианино нередко отчетливо являлись перед ее глазами и столь же часто исчезали при виде окружающей нищеты. Но она не отчаивалась. Может быть, однажды, еще при ее жизни, все это у нее появится и она будет счастлива. Ее нынешние чувства были окрашены перспективой того, что давнишняя надежда наконец осуществится.
По прибытии в Кливленд чувства эти еще более ободрились при виде радостного лица Дженни. Бас заверил мать, что все будет хорошо. Он отвел их в дом, объясняя Джорджу дорогу, чтобы тот мог вернуться на вокзал и позаботиться о грузе. У миссис Герхардт оставалось пятьдесят долларов тех денег, которые сенатор Брандер оставил Дженни: достаточно, чтобы прикупить в рассрочку еще немного мебели. Бас уже оплатил аренду жилья за месяц, а Дженни за последние несколько вечеров навела в новом доме идеальную чистоту, отмыв все полы и окна. Сейчас, с наступлением первых сумерек, у них имелось два новых матраса с одеялами, расстеленными на чистом полу, новая лампа, купленная в магазине неподалеку, ящик, который Дженни одолжила в соседней лавке для мытья окон и на котором миссис Герхардт могла сидеть, а также колбаса и хлеб, которых должно было хватить до утра. Они разговаривали до девяти вечера, строя планы на будущее, а после все, кроме Дженни и ее матери, отправились спать. Они же продолжали беседовать вдвоем, и ответственность теперь лежала на плечах дочери. Миссис Герхардт уже почувствовала, что в чем-то от нее зависит.
В подробности окончательной расстановки мебели здесь вдаваться не стоит. Неделю спустя все в доме было обустроено, появилось с полдюжины новых предметов мебели, новый ковер и кое-какая утварь, которой в противном случае до крайности недоставало бы на кухне. Сильней всего была нужда в новой кухонной плите, что сильно увеличило расходы. Когда все наладилось, миссис Герхардт стала кормить и обслуживать уходящих на работу Баса и Дженни. Джорджа Бас тоже отправил искать заработок. Дженни и ее матери его решение казалось страшно несправедливым, но они не знали, чем тут помочь.
– Если сможем, вернем его в школу на следующий год, – сказала Дженни.
Ее сердце разрывалось, поскольку она стала понимать, что в жизни детей главное сейчас – получить образование. А Джорджа она любила больше остальных. Остальные дети пошли в государственную школу.
Но, как бы благоприятно все ни началось, почти точное соответствие их доходов расходам оставалось отложенной угрозой благополучию и спокойствию семейных дел. Бас, поначалу очень щедрый, вскоре объявил, что четыре доллара в неделю за еду и комнату кажутся вполне разумным вкладом с его стороны. Дженни отдавала весь свой заработок и настаивала, что, если за ребенком есть должный присмотр, больше ей ничего не требуется. Джордж нашел в универмаге место мальчика на посылках, пусть даже и несколько переросшего мальчика, и приносил домой два пятьдесят в неделю, которыми поначалу охотно делился. Позднее ему разрешили оставлять пятьдесят центов себе, решив, что это уместно и заслуженно. Герхардт со своей одинокой работы слал почтой по пять долларов в неделю, всякий раз настаивая, что нужно откладывать хоть по чуть-чуть, чтобы скорее оплатить долги в Коламбусе, от которых он, как честный человек, не откажется. Таким образом, на суммарные пятнадцать долларов в неделю нужно было кормить и одевать восемь человек, платить аренду, покупать уголь, а также ежемесячно выплачивать по три доллара из пятидесятидолларовой рассрочки за мебель.
Как им это удавалось, пусть позаботятся объяснить хотя бы себе самим те неплохо устроившиеся индивиды, что любят порассуждать о социальных аспектах бедности. Одни лишь аренда, уголь и освещение поглощали кругленькую сумму в двадцать долларов ежемесячно. Пища – увы, еще одна неизбежная статья расходов – обходилась им в двадцать пять. На одежду, выплаты за мебель, налоги, время от времени необходимые лекарства и тому подобное оставалось всего двенадцать долларов – как их хватало, пусть находящемуся в достатке читателю подскажет его буйное воображение. Однако концы с концами как-то удавалось сводить, и до поры до времени оптимистично настроенные члены семейства полагали, что дела идут неплохо.