В действительности этот человек, столь выше ее на социальной лестнице, столь далекий от того, что можно было бы назвать ее кругом возможностей, был сильно впечатлен Дженни. Как и прочих, его привлекала особенная мягкость ее поведения и настроя. В ней было что-то, напоминавшее ему про радости любви. Ему казалось, что должен быть какой-то способ легко с ней сблизиться, – пусть он и не мог объяснить почему. Никаких внешних признаков, свидетельствующих о ее соответствующем опыте, не имелось, как и ни малейшего кокетства, но чувство все равно было такое, что «стоит попробовать». Что он и собирался предпринять еще при первом визите, однако четыре дня спустя был вынужден уехать по делам и вернулся лишь через три недели. Дженни, решившая было, что он уже не вернется, испытала при его отъезде смешанное чувство облегчения и сожаления. Потом Лестер вдруг объявился вновь. Приехав, судя по всему, совершенно неожиданно, он объяснил миссис Брейсбридж, что не успел здесь закончить кое-какие дела. Потом внимательно поглядел на Дженни, и та почувствовала, что и ей, возможно, есть о чем беспокоиться.
Во время второго визита у нее было немало возможностей его видеть – за завтраком, где она иной раз прислуживала, во время ужина, когда она могла видеть гостей за столом из коридора или гостиной, или когда он заглядывал поболтать в будуар миссис Брейсбридж. Вели себя эти двое очень по-дружески.
– Отчего бы вам, Лестер, не остепениться и не завести жену? – услышала Дженни ее слова уже на второй день визита. – Вы и сами понимаете, что пора.
– Понимаю, – отвечал он, – но что-то неохота. Лучше еще пока повыбираю.
– Знаю я, как вы выбираете. Вам стыдно должно быть! Отец так о вас беспокоится.
Он усмехнулся, будто слова его позабавили.
– Отец обо мне не особо заботится. Все его внимание на бизнес уходит.
Дженни с удивлением на него взглянула. Что-то в нем очень ее привлекало. Она плохо понимала, что творится у нее в мыслях, но этот человек ее притягивал. Осознавай она, каким именно образом, она бы изо всех сил избегала с ним встречи.
Теперь он еще откровенней ее разглядывал, время от времени к ней обращался и даже вовлекал в короткие, но манящие беседы. Не отвечать ему она не могла – он был с ней очень мил. Как-то раз Лестер наткнулся на нее в коридоре второго этажа, разыскивая кладовку с простынями. Они были там одни, миссис Брейсбридж отправилась за утренними покупками, другие слуги находились внизу. Пользуясь случаем, он немедленно приступил к делу, которое более всего его заботило. Он властно, уверенно и очень решительно приблизился к Дженни и заявил:
– Мне нужно с вами поговорить. Где вы живете?
– Я… я… – Она сильно побледнела и стала заикаться. – Я живу на Лорри-стрит.
– Номер дома? – потребовал он, будто она была обязана ему ответить. Дженни, внутренне вся сжавшись и трепеща, механически произнесла:
– Тысяча триста четырнадцать.
Он вгляделся в ее большие мягкие глаза своими темными, выраженно карими. В них что-то сверкнуло – гипнотическое, важное, настойчивое.
– Вы – моя, – сказал он. – Я вас давно ищу. Когда мы встретимся?
– Ах, да как вы можете… – Она нервно прижала к губам пальцы. – Мне нельзя с вами встречаться… я…
– Как я могу, как я могу? Послушайте, – он взял ее за руку и притянул чуть поближе, – нам давно пора друг дружку понять. Вы мне нравитесь. А я вам? Ответьте?
Она смотрела на него, широко распахнув глаза – от изумления, от испуга, от подступающего ужаса.
– Не знаю, – выдохнула Дженни сквозь пересохшие губы.
– Я вам нравлюсь? – Его серьезный взгляд ее не отпускал.
– Не знаю.
– Смотрите на меня! – потребовал он.
– Да, – сказала она наконец.
Он быстро привлек ее к себе.
– Потом поговорим, – сказал Лестер и против ее воли прижался к ее губам своими.
Она была перепугана, ошарашена, чувствовала себя птичкой в когтях у кота, и, однако, все это время внутри нее звучало нечто великолепное, зовущее, манящее. Он позволил ей высвободиться.
– Здесь такого не повторится, но вы – моя.
Он чуть похлопал ее по плечу, почувствовав, в какой она сейчас панике, и невозмутимо зашагал дальше по коридору.
Глава XV
Шок от этой внезапной встречи был столь силен, что Дженни несколько часов не могла прийти в себя. Сперва она даже толком не поняла, что произошло. Этот человек и вправду казался ей привлекательным, но это вроде бы оправдывало разве что случайный взгляд с ее стороны, а с его – так и вообще ничего подобного. И однако вдруг, хотя ничто того не предвещало, случилось это поразительное событие. Она позволила так вести с собой другому мужчине. «Как же так? Как же так?» – спрашивала она себя, а ответ уже мелькал где-то в подсознании. Пусть Дженни того и не могла объяснить, но по своему характеру она принадлежала ему, а он – ей.
Как сказал поэт Ричард Хови, в любви, как и в бою, все решает судьба. Этого сильного и умного, медвежьей стати мужчину, сына богатого промышленника, с точки зрения материальной обеспеченности находившегося куда выше того мира, в котором обреталась Дженни, тем не менее тянули к ней инстинкт, магнетизм, химия. Она, пусть он того и не знал, была для него естественной парой, той единственной женщиной, отвечающей главной потребности его природы, – женщиной тихой, сочувственной, не способной к сопротивлению. Если бы Лестер Кейн удосужился разобраться в собственных мыслях об отношении к женщинам, с которыми сталкивался до сей поры, он и сам бы в том убедился. А он знал их самых разных, богатых и бедных, высокородных девушек собственного класса и пролетарских дочерей, но так и не нашел ту, в которой для него сочетались бы все черты идеальной женщины – сочувствие, доброта, мягкость в суждениях, молодость и красота. Он встречал немало красоток: кое-кто из них сочетал красоту с молодостью, немногие – определенную красоту с разумом, но ни в одной не объединялось все то, что он искал. Однако идеал этот присутствовал где-то на задворках его сознания, и если он думал, что оказался рядом с той, кто ему соответствует, то инстинктивно к ней тянулся. По его представлению, для женитьбы следовало найти такую женщину в его собственном кругу. А вот просто для счастья, временного или постоянного, подошла бы любая – только о свадьбе в таком случае речи не велось. Лестеру и в голову не пришло бы сделать серьезное предложение служанке. Он хотел лишь найти такую, кому бы он понравился – которая, быть может, его полюбила бы, – но без каких-либо серьезных планов в матримониальном смысле. Потому и не имел ничего против попытки применительно к Дженни, тем более что его к ней инстинктивно тянуло. Она казалась ему невероятно красивой. Таких служанок он и не встречал никогда. А еще она была хорошо воспитанной и милой, причем сама того, по-видимому, не осознавала. Не девушка, а драгоценный цветок. Отчего бы не попробовать ею завладеть?
Чтобы избежать поспешного и необоснованного порицания со стороны тех, кто привык судить быстро и по единственному поступку, будет необходимо представить здесь и сейчас наш компетентный анализ этого человека. Пусть на первый взгляд он кажется хищником и искусителем беззащитной добродетели, он все же обладал столь сложными и интересными взглядами, что тем, кто склонен быть радикально нетерпимым к его личности, следовало бы придержать свое суждение до тех пор, пока на нее не прольется еще немного света. Не всякий рассудок можно оценить по тяжести единственной сделанной глупости и не всякую личность – судить по единственной вспышке страсти. Встречаются умы, вполне одаренные способностью глядеть вглубь вещей, и однако переполненные жизненными впечатлениями и оттого не видящие ясно. Мы живем во времена, когда воздействию материализованных сил практически невозможно противостоять, духовная натура погребена под ними. Сложное и обширное развитие нашей материальной цивилизации, количество и разнообразие наших общественных форм, глубина, утонченность и софистика нашей философии – все это, будучи собрано вместе, перемножено одно на другое и фантасмагорически разбросано повсюду нашими прочими учреждениями: железной дорогой, курьерами и почтой, телеграфом, телефоном, газетами и, выражаясь кратко, искусством связи и печати в целом, соединилось в такой калейдоскопический блеск, в такую головокружительную и ошеломляющую картину, что внимательную мысль она скорее утомляет и губит, нежели просвещает и обогащает. Результатом становится интеллектуальное истощение, пополняющее ряды жертв бессонницы, меланхолии и безумия. Современный мозг неспособен принять, рассортировать и вместить гигантскую армию фактов и впечатлений, день за днем возникающих перед ним. Яркий свет публичности, которая означает теперь не столько скромную заметку о чем-то в прессе, сколько активное распространение новейших религиозных догматов и архитектурных форм, слишком уж ярок. Нас взвешивают на многих весах. Наши сердца и души способны все это вместить не более рассудка, все равно как если бы бесконечная мудрость пыталась втиснуться в конечное и довольно узкое сознание.
Не будет преувеличением сказать, что Лестер Кейн в некотором смысле мог бы послужить примером воздействия только что описанных нами условий. Он обладал врожденно наблюдательным рассудком, раблезианским в своей мощи и направленностям, однако запутавшимся в многочисленных свидетельствах, в обширной панораме жизни, блеске ее подробностей, непостоянстве форм и неопределенности их оснований. Воспитанный в католичестве, он больше не верил в святость церкви; воспитанный среди избранных членов общества, он также не особенно верил во врожденное превосходство, которое часто предполагается среди избранных; воспитанный, наконец, наследником значительного состояния, имеющим возможность взять в жены столь же обеспеченную девушку своего круга, он не верил в мудрость и необходимость подобного шага. Да и сам институт брака одобрить был не готов. Так заведено? Да, безусловно. И что с того? Вся нация в него верит? Допустим, но другие нации верят в полигамию. Беспокоили его и другие вопросы – в частности, вера в единого бога или властителя вселенной, а также какая форма правительства лучше: республика, монархия или же аристократия. Короче говоря, весь спектр материальных, общественных и духовных явлений оказался под скальпелем его рассудка – и оста