лся вскрыт лишь наполовину. Ничего в жизни он не считал доказанным. Ни одну из собственных идей, за исключением необходимости оставаться честным, – прочно установленной. Во всем остальном он колебался, сомневался и откладывал на потом, предоставляя времени и силам вселенной разрешить то, на что он сам не способен.
Рождение, развитие и результаты подобного состояния рассудка нелегко проследить или объяснить, и однако Лестер Кейн в рамках своей эпохи столь интересен социально и морально, что было бы любопытно пролить на него еще немного света. Он был порожден сочетанием элементов – религиозных, коммерческих, общественных, – на которые повлияла всепобеждающая и всеобъемлющая свободная атмосфера жизни нашей нации, что, в свою очередь, было продуктом едва ли не бесчисленных свобод мысли и действия. В свои почти тридцать шесть лет он, обладая ярким, агрессивным и цельным темпераментом, тем не менее оставался, по сути, лишь животным, задрапированным тонкой оболочкой социальных возможностей, предоставленных ему семейным положением. Подобно тем сотням тысяч ирландцев, что во времена его отца работали на железнодорожных путях, копали шахты, долбили и рыли канавы, таскали кирпичи и раствор на бесчисленных стройках своей новой родины, он был силен, волосат, догматичен и остроумен.
– Вы хотите, чтобы я вернулся сюда на следующий год? – спросил он брата Амвросия весьма дерзким тоном на семнадцатом году жизни, когда этот интеллектуальный зануда собирался наказать его за какую-то школьную провинность.
– Это вашему отцу решать, – изумленно уставился на него тот.
– Ничего он решать не станет, – возразил Лестер. – Только прикоснитесь ко мне своей плетью, и я сам все решу. Я не сделал ничего, заслуживающего наказания, и не собираюсь больше терпеть ничего подобного.
Слова, к сожалению, в данном случае эффекта не возымели, в отличие от яростного поединка в американо-ирландской борьбе, в ходе которого пострадала не только сломанная пополам плеть, но и школьная дисциплина, в результате чего он был вынужден собрать вещички и покинуть заведение. После чего, глядя прямо в глаза своему отцу, сообщил, что в школу больше не вернется.
– Я буду лишь рад выйти на работу, – пояснил он. – Классическое образование ничего мне не даст. Пусти меня в контору, и я, будем надеяться, наберусь там достаточно опыта, чтобы пробиться.
Арчибальд Кейн, внимательный, целеустремленный и не испорченный коммерческим успехом, одобрил решимость сына и не стал пытаться вернуть его в школу.
– Пойдешь со мной в контору, – сказал он, – может статься, подберем тебе занятие.
Приобщившись к деловой жизни с восемнадцатилетнего возраста, Лестер честно работал и рос в глазах отца до настоящего времени, когда стал в известном смысле его личным представителем. Если требовалось подписать контракт, принять решение по важному вопросу или выступить где-либо в качестве представителя фирмы с полномочиями заключить сделку, туда отправлялся Лестер. Отец полностью ему доверял, а Лестер в исполнении своих обязанностей был столь искренен и дипломатичен, что доверия ни разу не посрамил.
– Дело есть дело, – было его излюбленной поговоркой, а произносил он ее так, что его способности бизнесмена становились очевидными.
Проблема Лестера заключалась в том, что его сложный и пытливый рассудок в сочетании с недюжинной физической силой, а также с обязанностями по натуре скорее светскими и не сказать чтобы очень интеллектуальными, был склонен демонстрировать определенный дисбаланс.
Внутри него кипели раскаленные страсти, пламя их время от времени вырывалось наружу, пусть он и полагал, будто способен ими управлять. Одной из них было пристрастие к алкоголю, хотя он был совершенно уверен, что держит ситуацию под контролем. Лестер полагал, что пьет очень мало, разве что выпадет случай встретиться с друзьями, поднять тост за чье-то здоровье или за успех уважаемых им людей.
Другой была склонность волочиться за женщинами, хотя и эту слабость он считал управляемой. Сам себя он полагал человеком широких взглядов и изрядного здоровья, гордясь своей мужской силой и популярностью. Если уж он выбирает отношения с несколькими женщинами, то сам способен решить, сколько их будет и в какой момент лучше остановиться. Если бы только все мужчины понимали, как он, сколь краткими подобным отношениям следует быть, у них было бы куда меньше поводов для беспокойства. Мало того, он льстил себе, полагая, что нашел идеальный способ жить, по сути, сводившийся лишь к безропотному принятию светских условностей, слегка приправленному личными суждениями о том, что хорошо и что плохо в чужом поведении. Не нужно волноваться и кипеть, не нужно ничем возмущаться, не нужно впадать в дурную сентиментальность, главное – быть бодрым и беречь собственную личность. Такова была жизненная теория Лестера, и его она вполне устраивала.
Влияние, которое все эти факты имели на его отношения с такой девушкой, как Дженни, можно проследить по тому, как он воспринимал ее затруднения. Пусть первоначальной целью его к ней внимания был всего лишь поиск удовольствия, а его чувства, когда он впервые обнаружил ее стыдливое, застенчивое, пугливое к себе отношение, – горделивой радостью за свою власть, но теперь, когда он объявил ее своей, он не мог не заметить в ее личности нечто превыше обыденного. Безусловно, она была очень мила, куда милее многих. Теперь к нему возвращались обрывки связанных с ней впечатлений, также весьма приятных. Ему было хорошо в ее присутствии, а еще она отвечала ему простыми словами и была так мягка и застенчива – и все это в совокупности с тем, сколь она естественна и женственна.
«Что за глаза… – вспоминал Лестер. – Что за личико. И такая бедность».
Последнее обстоятельство стоило ему кое-каких мыслей об общественном неравенстве, однако мысли о самой девушке были куда как интереснее.
В жизни иных мужчин наступает время, когда, по причине своего собственного неудачного опыта или же недостаточной остроты рассудка, они начинают рассматривать женскую красоту и молодость не столько в свете идеала вечного блаженства, которое те обещают, но скорее по отношению к окружающим их светским распорядкам и обычаям.
«Неужели, – спрашивают они себя, размышляя о перспективе взять девицу в жены, – меня заставят согласиться со всем этим социальным кодексом, заключить с обществом договор, подписать присягу воздержания и позволить другому созданию распоряжаться своими делами, когда я прекрасно понимаю, что беру за себя столь же изменчивое создание, что и я сам, чьи потребности будут делаться все настойчивей и утомительней в обратной пропорции к ее красоте и желанности?»
В то же самое время существует общественный, или скорее антиобщественный, договор, согласно которому мужчина в этом положении способен избавиться от наиболее существенного затруднения, налагаемого его собственными светскими кругами, взяв себе с этой целью юность и красоту, не столь отягощенные подобными затруднениями. Многие мужчины смотрят на женщин за пределами своего круга как на создания, вполне пригодные для временных отношений. Подобные мужчины, а они составляют существенную часть американских политических сфер, втайне полагают, что можно грешить сколько угодно, делая выбор из доступных тебе красоток, главное здесь – осознавать опасности, таящиеся в возможности слишком увлечься. Истинной же поддержки и заботы по необходимости заслуживают лишь женщины, с которыми сходишься более традиционным образом, – женщины, которые тоже ищут положения в обществе и которые, когда принимаешь их в жены, способствуют росту твоего собственного достоинства.
Когда ты наконец берешь подобную женщину в жены, прошлые ошибки уже ничего не значат. Теперь твоя жизнь соответствует требованиям общества. Поклонившись этому национальному идолу – семейному очагу, можешь жить в мире и достоинстве, если только против него не согрешишь.
Лестер, при всех своих достоинствах, был именно таким мужчиной. Период юношеской влюбчивости для него миновал, и он знал об этом. Невинность и простота идеалов юности ушли. Сегодня он видел женщин, среди которых ему было прилично выбирать жену, в более ясном ключе. Это верно, некоторые из них обладали красотой, но красота в сочетании с прилагающимися к ней кандалами была уже не в такой степени привлекательна. Кроме того, он знал, чего требуют светские ухаживания – демонстрирующей влюбленность галантности, разнообразных безответственных заверений, поэтических полетов фантазии, – а он на все это уже не был готов. Он понимал, что именно означает для влюбленных душ время, проведенное у окна в лунном свете, сколь оно сладко своей новизной и тем, что случается впервые. Увы, для него самого здесь не оставалось особой притягательности.
Срезать путь, выбрать прямой маршрут, геометрически кратчайшую дорогу к женскому сердцу нравилось ему куда больше, а однажды обнаружив возможность действовать подобным образом, он не собирался от нее отказываться. Лестер подождал несколько часов, размышляя. Он прошелся пешком туда, где она, по ее словам, жила, хорошенько проникшись бедностью и обыденностью ее происхождения. Он уже было решил по этой причине вести себя честно и достойно, но на него вновь нахлынули мысли о ее красоте, и его настроение переменилось. Нет, он должен ею обладать – сегодня, немедленно, как можно быстрей. С этим настроением он и вернулся к миссис Брейсбридж.
Глава XVI
Дженни тем временем испытывала все муки человека, перед которым встала сложная и неоднозначная проблема. Перед ее мысленным взором мелькали то дочь, то отец, то братья с сестрами. Что это ты такое делаешь? В какие еще несчастные отношения позволяешь себе впутаться? Как у нее только получится – если вообще получится – объяснить этому мужчине, почему она не желает иметь с ним ничего общего, да и не может? А семье как объяснить, если что-то все же будет… Если он все узнает, то ни за что на ней не женится. Да и в любом случае не женится, учитывая его происхождение и положение. И однако она позволяет себе с ним болтать, не имея на то никакого права. Что теперь делать? Дженни размышляла над этим до самого вечера, решив сперва, что нужно бежать отсюда со всех ног, но тут же с ужасом осознав, что сообщила ему, где живет. Тогда она решила призвать на помощь всю свою храбрость и отказать ему – заявить, что не может и не станет иметь с ним дела. В отсутствие Лестера решение показалось ей приемлемым. Она раз за разом повторяла себе, что именно так и поступит. А потом подыщет себе работу там, где он не сможет с такой легкостью ее видеть. Когда вечером она оделась, чтобы отправиться домой, ей казалось, что решение найдено.