л наиболее заметные черты ее лица и поведения, но не как очаровательные подробности, обещающие ему немедленное удовольствие. Она не написала. Этого было достаточно, чтобы почувствовать – его маленькое приключение окончено.
Добравшись до отеля и обнаружив, что записки для него нет и там, он временно оставил мысли о ней, такое неудовольствие ему причинило ощущение поражения. Он был не из тех, на кого легко влияют любовные чувства, но сегодня вечером впал в депрессию и с мрачным видом поднялся к себе в номер, чтобы переменить одежду. После ужина Лестер принялся топить неудовлетворенность в дружеском бильярдном состязании и не расставался со своими приятелями до тех пор, пока ему слегка не полегчало. Проснувшись на следующее утро, он уже подумывал махнуть на все рукой, однако час проходил за часом, время назначенной встречи близилось, и он решил, что будет разумно все же заглянуть в зал. А вдруг придет? Соответственно, уже за четверть часа до полудня он спустился вниз. Какова же была его радость, когда он ее увидел – бледную, сидящую в кресле и безрадостно ожидающую, к чему приведет ее вынужденное согласие. Он стремительно подошел к ней с довольной улыбкой на лице.
– Так вы все-таки пришли, – произнес он с видом человека, сперва потерявшего, а потом вновь нашедшего нечто ценное. – И отчего же вы мне не написали? По вашему молчанию я подумал было, что вы решили не приходить.
– Я написала, – отозвалась Дженни.
– Куда?
– На адрес, что вы мне дали. Три дня назад.
– Тогда понятно. Письмо запоздало. Вам стоило написать раньше. Как ваши дела?
– Ах, все в порядке, – отвечала она.
– По вам не скажешь, – возразил он. – Вы выглядите обеспокоенной. Что случилось, Дженни? Надеюсь, дома все хорошо?
Вопрос пришелся кстати. Он и сам не знал, почему задал именно его. Однако вопрос этот распахнул дверь для того, что она хотела сказать.
– Отец болен.
– Что с ним?
– Обжег обе руки на стеклодувной фабрике. Мы очень беспокоимся. Похоже, он больше не сможет работать.
Она прервалась, по ее лицу было ясно, что она сильно переживает, и он отчетливо понял, как ей сейчас тяжко.
– Это очень печально, – сказал Лестер. – Честное слово, очень. Когда все случилось?
– Ах, уже почти три недели назад.
– Честное слово, печально. Но давайте пообедаем. Я хочу с вами поговорить. Мне с самого отъезда не терпится получше понять ваши семейные обстоятельства.
Проведя ее в обеденный зал, Лестер выбрал столик в стороне от других. Он попытался отвлечь мысли Дженни, предлагая блюда, которые могли бы ей понравиться, но, обнаружив, что ей сейчас не до того, самостоятельно выбрал меню. Потом ободряюще повернулся к Дженни.
– Итак, – произнес он, – я хотел бы, чтобы вы рассказали мне все про свою семью. В прошлый раз я кое-что узнал, но хочу разобраться во всем. Вы сказали тогда, что отец ваш по профессии стеклодув. Очевидно, теперь он выполнять эту работу не может.
– Да, – подтвердила она.
– Сколько всего детей?
– Шесть.
– Старшая вы?
– Нет, мой брат Себастьян, ему двадцать два.
– Чем он занимается?
– Он продавец в табачной лавке.
– Вы знаете, сколько он там получает?
– Кажется, двенадцать долларов, – сказала она задумчиво.
– А другие дети?
– Марта, Уильям и Вероника пока не работают, они слишком малы. Мой брат Джордж – рассыльный в универмаге Вильсона. Ему платят три с половиной доллара.
Лестер быстро произвел в уме вычисления.
– А вы сколько зарабатываете?
– Четыре.
Он остановился, чтобы суммировать все то, на что им приходится жить.
– Сколько вы платите за аренду?
– Двенадцать долларов.
– А сколько лет вашей матери?
– Уже почти пятьдесят.
Он задумался, вращая в руке вилку вперед-назад.
– Сказать вам всю правду, Дженни, я подозревал что-то подобное, – произнес он наконец. – Я много про вас думал. А теперь знаю. Решение у ваших проблем лишь одно, и оно не столь уж плохое, если вы готовы мне поверить.
Лестер сделал паузу, ожидая расспросов, но их не последовало. Ее мысли были слишком заняты ее собственными трудностями.
– Вам что же, не интересно? – спросил он.
– Интересно, – механически ответила она.
– Это решение – я. Позвольте мне вам помочь. Как я и хотел в прошлый раз. Чего-то такого я и ожидал. Но теперь вам нельзя отказываться, вы меня слышите?
– Я тогда думала, что не могу согласиться, – просто откликнулась Дженни.
– Понимаю, что вы думали, – сказал он. – Но это теперь в прошлом. Я собираюсь помочь вашей семье. И прямо сейчас, пока не забыл.
Он достал бумажник и извлек оттуда несколько купюр по десять и двадцать долларов – двести пятьдесят долларов в общей сложности.
– Я хочу, чтобы вы это взяли. И это лишь начало. Я прослежу, чтобы ваша семья больше не нуждалась. Подставляйте руку.
– Ах, нет, – проговорила она, – это слишком много. Я столько не возьму.
– Возьмете, – возразил Лестер, – не нужно спорить. Вот, давайте руку.
Повинуясь требованию в его глазах, она подставила ладонь, и он сомкнул ее пальцы на купюрах.
– Возьмите, дорогая. Эти деньги не имеют ко всему остальному между нами никакого отношения. Я люблю вас, моя девочка. Я не позволю вам страдать. Ни вам, ни кому-либо из ваших.
В ее глазах отразилась немая благодарность, она прикусила губу.
– Не знаю, как вас благодарить.
– Благодарить не нужно. Поверьте, это я вам сейчас благодарен.
Он замолчал, чтобы взглянуть на нее, весь захваченный ее красотой. Она же глядела в стол, ожидая, что последует дальше.
– Ну а теперь расскажите мне, – начал Лестер после паузы, – что вы обо мне все это время думали. Что-нибудь благожелательное? Что до меня, я думал только о вас.
– Я… – Она уже открыла рот, но прервалась.
– Ну, вы… что?
– Я не знаю, что мне думать, – сказала Дженни спустя какое-то время. – Моя семья не хотела бы, чтобы я поступала неправильно. В противном случае я не смогу оставаться дома. Вы не представляете, как страшен мой отец в гневе. Узнав, он не позволит мне остаться. Я не понимаю, что могла бы сделать, не покинув дом. – Она потерянно смотрела на скатерть, а он глядел на нее, сочувственно обдумывая ее затруднения.
– Не хотите ли вы бросить нынешнюю работу и сидеть дома? – спросил он. – Так у вас днем будет свободное время.
– Это невозможно, – ответила она. – Папа не разрешит. Он знает, что я должна работать.
– Тоже верно, – заметил он. – Но вы так мало сейчас зарабатываете. Бог мой! Четыре доллара в неделю! Я с радостью давал бы вам в пятьдесят раз больше, знай я, что у вас будет возможность распорядиться такими деньгами. – Он незаметно для себя перебирал пальцами край скатерти.
– Не будет, – подтвердила она. – Я с этими-то не знаю, что делать. Меня заподозрят. Нужно будет признаться маме.
По тому, как она это произнесла, он решил, что между дочерью и матерью существует некоторая эмоциональная связь, которая позволила бы подобное признание. Он не был жестким человеком, мысль его тронула. Однако и отказываться от своей цели не собирался.
– Насколько я вижу, есть лишь один способ что-то предпринять на этот счет, – начал Лестер очень мягко после небольшой паузы. – Нынешняя работа вам не подходит. Так вы в жизни ничего не добьетесь. Откажитесь от работы и поезжайте со мной в Нью-Йорк, я о вас должным образом позабочусь. Я вас люблю и хочу быть с вами. Что до вашей семьи, беспокоиться о ней вам больше не придется. Вы сможете выбрать для них приличный дом и обставить его по своему вкусу. Как вам такое?
Он остановился, а Дженни, которую это предложение помощи одновременно шокировало и влекло, словно песнь сирены, мысленно оценивала его по отношению к своей матери. Всю свою жизнь миссис Герхардт говорила именно об этом – о приличном доме. Как она была бы счастлива, будь у них приличный дом, побольше размером, с добротной мебелью и деревьями во дворе. В таком доме они избавятся от заботы об аренде, от невыразительности дешевой мебели, от несчастья бедности. Она им поможет, и мать ее наконец перестанет переживать.
Пока она колебалась, Лестер внимательно следил за ее настроением и понял, какую силу привел сейчас в движение. У него получилось. Если ее чем-то и можно поколебать, то именно таким предложением. Он еще чуть подождал и спросил:
– Ну как, вы мне позволите?
– Было бы замечательно, – отвечала она, – но сейчас никак не выйдет. Я не могу уехать из дома. Папа захочет знать, куда я направляюсь. А я не знаю, что ему сказать.
– Что мешает вам сделать вид, будто вы едете в Нью-Йорк вместе с миссис Брейсбридж? – предложил он. – Тут-то возражений не должно последовать, верно?
– Только если они ничего не узнают. – Глаза Дженни округлились от изумления. Такая возможность ей даже в голову не приходила. – Но вдруг они…
– Не узнают, – уверенно сказал он. – Они ведь не следят за миссис Брейсбридж. Дамы часто берут с собой прислугу в долгие поездки. Просто скажите им, что вас позвали ехать – что вам нужно ехать – и поезжайте!
– Думаете, у меня получится? – спросила она.
– Конечно. Что тут такого?
Она задумалась, и ей действительно показалось, что ничего странного тут нет. Миссис Брейсбридж, вполне возможно, именно так раньше и поступала. Но было кое-что еще. Взглянув на Лестера, она осознала, что подобные с ним отношения означают еще одно материнство. Еще одна трагедия родов в столь же тяжелых условиях, если только все не удастся организовать совсем по-другому. Дома это будет невозможно. Она не могла заставить себя рассказать ему про Весту, но сейчас это необходимо. Или она что-то сделает, или уехать не получится. Будет невозможно.
– Я… – выговорила она первое слово своей фразы и запнулась.
– Да, – сказал он. – Вы… что?
– Я… – Она снова остановилась.
Лестеру в ней это так нравилось. Он обожал ее милые неуверенные губы.
– Ну так что же, Дженни? – попытался прийти он на помощь. – Вы такая сладкая. Отчего вы не говорите?