Ее ладони лежали на столе. Он вытянул руку и накрыл их своей загорелой ладонью.
– Я не могу… позволить себе ребенка, – выговорила она наконец и опустила глаза.
Он посмотрел на нее, и очарование ее искренности, ее врожденное приличие перед лицом необычных и непреодолимых обстоятельств, простое, без эмоций признание жизненных фактов подняли его уважение к Дженни еще выше, чем прежде.
– Вы замечательная девушка, Дженни, – сказал он. – Просто чудесная. Не переживайте из-за этого, не нужно. Я разбираюсь во многих вещах, а вы пока нет. Но все можно устроить. Вам не придется рожать ребенка, если вы сами того не захотите. Я же этого от вас не хочу.
Он остановился, а она вновь подняла взгляд – изумленный и несколько пристыженный. Она даже не знала, что так можно.
Лестер прочитал в ее лице вопрос.
– Именно так, – подтвердил он. – Вы ведь мне верите? Вы ведь понимаете, что уж я-то знаю?
– Да, – выговорила она.
– Так оно и есть. Но даже забеременей вы, я бы не допустил для вас никаких неприятностей. Я увез бы вас отсюда. Переживать не о чем. Вот только я сам не хочу детей. В данный момент меня подобная идея не радует. Я бы подождал. Но ничего и не будет, не беспокойтесь. Вы ведь мне верите?
– Да, – ответила она. Она все еще отчасти сомневалась в том, что он именно такое знает и как может быть столь уверенным, но он не позаботился о дальнейших объяснениях.
– Послушайте, Дженни, – продолжил он после паузы. – Я ведь вам нравлюсь, верно? И вы не думаете, что я стал бы сидеть тут и вас упрашивать, если бы вы мне не нравились? Я по вам с ума схожу, в самом буквальном смысле. Вы меня как вино пьяните. Я хочу, чтобы вы уехали со мной. И побыстрей. Я понимаю, как сложно будет все утрясти с семьей, но вы справитесь. Поезжайте со мной в Нью-Йорк. Дальнейшее решим потом. Я познакомлюсь с вашей семьей. Мы сделаем вид, что я за вами ухаживаю, или как вы решите, но сейчас – поехали.
– Вы ведь не хотите сказать, что прямо сейчас? – вздрогнула она.
– Хочу. По возможности завтра. Самое крайнее – в понедельник. Вы сможете все устроить. Послушайте, если бы вас позвала с собой миссис Брейсбридж, вы бы уехали немедленно, и никто бы ничего такого не подумал. Разве не так?
– Да, – ответила она.
– В таком случае, отчего не сейчас?
– Убедительную ложь не так легко сочинить, – задумчиво сказала Дженни.
– Я знаю, но у вас получится. Едем?
– Отчего бы вам немного не обождать, – взмолилась она. – Все вышло так внезапно. Мне страшно.
– Ни единого лишнего дня не смогу выдержать, моя дорогая. Разве вы не видите, что я сейчас чувствую? Посмотрите на меня. Взгляните мне в глаза. Так мы едем?
– Да, – ответила она печально и все же с ноткой любовного трепета, – едем.
Глава XXI
Организовать столь внезапный отъезд оказалось не так сложно, как можно было подумать. Дженни предложила рассказать матери всю правду, а отцу не говорить ничего, помимо того, что она будет сопровождать миссис Брейсбридж по ее распоряжению. Возможно, он станет задавать вопросы, но с чего ему сомневаться? Повода не будет. В этом Лестер ее убедил. Однако, прежде чем вернуться домой, она вместе с Лестером отправилась в универмаг, где обзавелась дорожным сундуком, чемоданом для одежды, дорожным костюмом и шляпкой – в выборе последней ею руководил взыскательный вкус ее возлюбленного, хотя и у самой Дженни вкус был хорош. Лестер очень гордился своей победой и хотел, чтобы Дженни выглядела как можно лучше, но осознавал, что слишком много здесь покупать не стоит.
– Когда мы приедем в Нью-Йорк, я еще кое-что вам добуду, – пообещал он. – Сами увидите, как тогда будете выглядеть.
Он распорядился, чтобы все покупки упаковали в сундук и доставили к нему в отель. Потом договорился с Дженни, что она придет туда в понедельник и переоденется в дорогу. Отъезд планировался после обеда.
Дженни была вне себя от беспокойства – ей предстояло все рассказать матери, отпроситься у миссис Брейсбридж, сделать так, чтобы никто из семьи не провожал ее к поезду, и, наконец, объявить об отъезде отцу, но в конечном итоге все прошло довольно гладко. Она также переживала из-за Весты и того, как происходящее повлияет на нее, однако после признания матери, которое из всего оказалось наиболее сложным, поняла, что это можно устроить.
Когда Дженни вернулась домой, миссис Герхардт, бывшая в кухне, встретила ее обычным заботливым приветствием:
– Ты что, много работала? Выглядишь усталой.
– Нет, – ответила она, – я не устала. Дело не в этом. Просто мне нелегко.
– А что случилось?
– Ах, мама, я должна тебе кое-что рассказать, но это так сложно. – Она замолчала, вопросительно взглянула на мать и отвела глаза в сторону.
– Да что такое случилось-то? – забеспокоилась мать. В последнее время так много всего произошло, что она только и ждала еще больших осложнений. – Ты что, своего места лишилась?
– Нет, – ответила Дженни, с усилием сохраняя свой мысленный настрой, – но я сама собираюсь от него отказаться.
– О нет! – воскликнула мать. – Но почему?
– Я еду в Нью-Йорк.
Мать вытаращила глаза.
– И давно ты это решила?
– Сегодня, – тихо ответила Дженни.
– Ты ведь это сейчас не серьезно? – Миссис Герхардт не отрывала от нее взгляда.
– Серьезно, мама. Послушай. Я должна кое-что тебе сказать. Ты знаешь, какие мы бедные. Нам уже никак не выкарабкаться. Но я встретила того, кто готов нам помочь. Он говорит, что любит меня, и хочет, чтобы в понедельник я уехала с ним в Нью-Йорк. Я решила ехать.
– Ах, Дженни! Нет, конечно! Ты ведь ничего такого не сделаешь после того, что было раньше. Подумай об отце!
– Послушай, мама, – продолжала Дженни. – Пожалуйста, дай мне сперва сказать. Я все обдумала. Так и правда будет лучше. Он хороший человек, я это знаю. У него много денег. И я думаю, что он меня любит. Он хочет, чтобы я поехала с ним, и мне лучше уехать. Когда мы вернемся, он купит для нас новый дом и поможет нам справляться. Он хочет мне помочь.
– Дженни, что ты такое говоришь! – снова воскликнула мать. – Думаешь, отец не захочет узнать, что происходит? Как ты объяснишь ему свой отъезд?
– Знаешь, мама, я долго над этим думала. – Голос Дженни звучал почти трагически. – Я знаю, как все будет. Другого выхода все равно нет. В жены меня никто никогда не возьмет, ты сама понимаешь. Пусть уж будет так. Он меня любит. Когда-нибудь он подарит мне хороший дом – он так говорит. Я тоже его люблю. Отчего мне не уехать?
– А про Весту он знает? – осторожно поинтересовалась мать.
– Нет, – виновато ответила Дженни. – Я подумала, что лучше ему об этом не говорить. Если у меня получится, постараюсь ее не впутывать.
– Боюсь, Дженни, ты сама себе яму роешь, – сказала мать. – Тебе не кажется, что рано или поздно он все равно узнает?
– Я подумала, может, пускай она останется здесь, – предложила Дженни, – пока ей не настанет возраст идти в школу. Тогда я, возможно, сумею ее куда-нибудь определить.
– Ладно, пускай остается, – сказала мать, – но не лучше ли обо всем ему рассказать прямо сейчас? Он не станет хуже к тебе относиться?
– Дело не в этом, а в ней, – сказала Дженни со страстью. – Я не хочу ее впутывать.
Мать лишь покачала головой.
– И где ты с ним познакомилась? – спросила она.
– У миссис Брейсбридж.
– Давно?
– Уже почти два месяца назад.
– И ты все это время молчала, – упрекнула ее мать.
– Я не знала, что он так сильно меня любит, – защищалась дочь.
– Отчего вы не обождете, чтобы он сам сперва к нам пришел? – спросила мать. – Так было бы куда проще. Ты ведь не сможешь уехать так, чтобы отец не узнал.
– Я думала сказать, что уезжаю с миссис Брейсбридж. Она ведь могла бы меня с собой куда-нибудь взять. Я просила, чтобы он не спешил, но он отказывается. Папа ведь не сможет возражать, если я с ней уеду.
– Нет, – задумчиво произнесла мать.
Они молча смотрели друг на дружку. Миссис Герхардт, обладавшая живым воображением, пыталась мысленно нарисовать для себя эту вторгшуюся в их жизнь примечательную личность. Он богат; он хочет забрать к себе Дженни; он хочет подарить им хороший дом. Вот это история! Настроение ее от сравнения нынешней нищеты с возможностью будущего комфорта стало меняться.
– И еще вот что он мне дал, – добавила Дженни, которая, словно обретя дар чтения мыслей, почувствовала материнский настрой. Расстегнув на шее платье, она достала двести пятьдесят долларов и вручила матери.
Та уставилась на них широко раскрытыми глазами. Перед ней было очевидное решение всех ее горестей – с пищей, одеждой, арендой, углем, всеми наследственными болезнями бедноты – в виде небольшой стопки желто-зеленых банкнот. Если в доме будет достаточно денег, Герхардту не придется переживать из-за обожженных рук; с такими средствами Джордж, Марта и Вероника будут окружены комфортом и счастливы. Дженни сможет лучше одеваться, а Веста – со временем получить образование.
– Как по-твоему, решит он когда-нибудь на тебе жениться? – спросила мать наконец.
– Не знаю, – ответила Дженни. – Может статься. Я знаю, что он меня любит.
– Ну, – проговорила мать после долгой паузы, – если ты собираешься что-то сказать отцу, то лучше прямо сейчас. Ему твой отъезд и так странным покажется.
Дженни поняла, что одержала победу. Мать сдалась под напором обстоятельств. Ей было ее жалко, но все равно она чувствовала себя легче.
– Наверно, ты ему сперва что-то скажи, – предложила она, – а я тоже потом упомяну.
Солгать для миссис Герхардт оказалось делом весьма нелегким, но она все же произнесла свою ложь с такой видимой незаинтересованностью, что у Герхардта подозрений не возникло. Сообщили и детям, и когда после всеобщего обсуждения Дженни еще раз повторила ложь своему отцу, выглядело все вполне естественно.
– И как долго тебя не будет? – задал он ей тот же вопрос, что и жене.
– Недели две или три, – ответила она.