Дженни Герхардт — страница 41 из 93

– А, вот оно, – сказал он наконец, приблизившись к небольшому, все еще лишенному листьев деревцу, с ветвей которого свисали едва пережившие зиму остатки птичьего дома. – Вот, погляди-ка, – и он поднял ее высоко вверх.

Веста вознеслась к небесам, радуясь полету, но не особо понимая его причину, да и не заботясь о ней.

– Смотри, – сказал Герхардт, свободной рукой указывая на пучок сухой травы. – Гнездо. Птичье гнездышко. Видишь?

– О-о, – повторила за ним Веста, в подражание его пальцу указывая своим. – Несс-о-о.

– Да, – сказал Герхардт, снова опустив ее. – Это гнездо крапивников. Они улетели. Больше не вернутся.

Они брели дальше, он – объясняя в подробностях самые простые факты жизни, она – удивляясь им, как свойственно детям. Пройдя квартал-другой, он неторопливо разворачивался, словно достигнув края света.

– Пора обратно, – говорил он.

Так прошли ее первый, второй, третий, четвертый и пятый годы жизни; Веста росла, становилась милей, смышленей, жизнерадостней. Он не уставал поражаться вопросам, которые она задавала, загадкам, которые предлагала.

– Что за ребенок! – восклицал он иной раз, обращаясь к жене. – Все-то ей нужно знать. «А где боженька? А что он делает? А куда он ножки ставит?» Прямо смех иной раз берет.

Он вставал рано утром, чтобы ее одеть, укладывал вечером спать, когда она скажет молитвы. Веста сделалась для него главным утешением в жизни. Эта мысль и заставила Герхардта расплакаться, когда Дженни застала его на кухне. Без этого ребенка, этой безотцовщины, ему предстояло закончить свои дни в полном одиночестве.

Глава XXV

В особняке семейства Кейнов в Цинциннати также происходили события, наводившие на мысль о приближающихся переменах. За те три года, которые Лестер провел в ни к чему его не обязывавшей и удобной для себя связи с Дженни, его настрой значительно переменился, пусть он сам того и не понимал. Неосознанно и безэмоционально он начал больше ценить ее как компаньонку – родственную душу или спутницу жизни, существуй тогда подобные термины, – полагаться на ее поддержку, которую та оказывала множеством способов, когда они были вместе, и с нетерпением ожидать очередного нерегулярного воссоединения, поскольку в ее присутствии ему было хорошо. С другой стороны, его очарование тем миром, куда он должен бы был стремиться, таяло. Интерес с его стороны к светским событиям Цинциннати был практически нулевой. То же относилось и к матримониальным перспективам, объектом которых он выступал. Шанс для себя он ощущал в организации отцовского бизнеса, получи он над ним контроль, но как раз способа этого добиться и не видел. Роберт делил c ним руководство, оставаясь в той же постоянной к нему оппозиции, так же критикуя его методы и так же настаивая, что они нуждаются в изменении. Раз или два Лестер подумывал о том, чтобы уйти в совершенно иной бизнес или предложить услуги другой каретной компании, но чувствовал, что это окажется против совести. Брат же его, напротив, делал успехи, вкладывая в посторонние проекты деньги, полученные от предыдущих инвестиций. В Цинциннати о нем говорили как о восходящей звезде, как о новом финансовом гении. Ходили слухи о его выгодных вложениях в трамвайные маршруты. Лестера эти слухи лишь раздражали. Чем это таким занят Роберт? В то же время он не был уверен, что ему самому охота чем-то заниматься. Он получал пятнадцать тысяч годового жалованья как секретарь и казначей компании (его брат был вице-президентом) и еще тысяч пять от внешних инвестиций. Однако в них он не был столь же удачлив или столь же предусмотрителен, как Роберт, – помимо приносящего эти пять тысяч годовых капитала, у него ничего не было. Роберт, напротив, безусловно, стоил сейчас от трехсот до четырехсот тысяч, не считая доли в основном бизнесе, от которого, как проницательно полагали оба брата, им должна была достаться немалая часть. Они думали, что на них придется по четверти, а на сестер – по одной шестой. Казалось естественным, что Кейн-старший должен поступить именно так, учитывая, что они очевидным образом делают работу и всем управляют. Вот только уверенности не было. Пожилой джентльмен мог поступить как угодно или вообще никак. Вероятней всего, он будет очень щедр и справедлив. При этом Роберт явно опережал Лестера в жизненном соревновании. Что же Лестер собирался делать по этому поводу?

В жизни любого думающего человека наступает время, когда он, сбавив обороты, проводит «ревизию» своих достижений, спрашивает себя, каково его состояние как индивида в совокупности – интеллектуальное, моральное, физическое, материальное. Оно наступает, когда беззаботные эскапады юности уже позади, когда уже проявлена инициатива, сделаны мощные усилия, и человек начинает ощущать неуверенность в их результате и в той окончательной ценности, которую видит во всем. Во многие умы закрадывается тогда леденящее ощущение бесполезности – лучше всего оно передано в книге Экклезиаста, когда проповедник не видит ничего нового под солнцем.

Пусть Лестер и не считал себя в то время интеллектуальным, моральным или каким-либо еще неудачником, перед глазами его стоял яркий иллюзорный блеск его брата. Пусть он не хуже других понимал, что общественная репутация по большей своей части не более чем мишура, что жизнь любого индивида в своей основе и сумме есть лишь беспокойство и неудовлетворенность, на него давили часы, проведенные им в недовольстве самим собой, скромностью своих достижений и тем, как он лишь плывет по течению и наслаждается жизнью.

«Какая, собственно, разница, – говорил он иной раз в качестве самоутешения, – буду я жить в Белом доме, или здесь, в семейном особняке, или на курорте?» Однако сам вопрос подразумевал, что разница есть, как и нужда в утешении. Белый дом представлял собой карьерный взлет и заслуженное достижение выдающегося общественного деятеля. Особняк же и курорт никаких усилий не требовали.

Лестер решил, что настало время – это было примерно тогда же, когда скончалась мать Дженни – предпринять усилия, чтобы поправить свое положение. Он прекратит бездельничать – многочисленные поездки с Дженни отнимали уйму времени. Он займется инвестициями. Если брат нашел способ разбогатеть, найдет и он. Он приложит усилия, чтобы утвердить свое положение в компании – будет брать руководство на себя, а не позволять ему уплыть к Роберту. Не бросить ли Дженни? Эта мысль также приходила ему в голову. У нее нет на него никаких прав. Протестовать она тоже не станет. Он обдумал такой вариант, однако тот отчего-то не выглядел возможным. Он казался жестоким, бессмысленным, но более всего, хотя Лестер и не хотел того признавать, неудобным для него лично. Дженни ему нравилась, он ее даже, пожалуй, любил – эгоистичной любовью. И не видел способа ее бросить.

В нынешнюю его бытность в Цинциннати как раз выдался случай проверить, кто с большей вероятностью управляет заводом. Брат намеревался разорвать отношения со старой и солидной лакокрасочной компанией из Нью-Йорка, производившей для них особую краску, и вложиться в новый концерн из Чикаго, который активно сейчас развивался, используя средства и методы, многое обещавшие в будущем. Лестер, хорошо знакомый с руководством фирмы с восточного побережья, знавший их как надежных партнеров, их давние и дружественные отношения с их компанией, возражал. Отец, казалось, поначалу принял сторону Лестера. Однако Роберт вступил с ними в спор в кабинете Кейна-старшего, изложив свои аргументы в свойственной ему холодной, логичной манере и не отводя от брата взгляда голубых глаз.

– Мы не можем до бесконечности держаться за старых приятелей только потому, что отец вел с ними бизнес, или потому, что они тебе нравятся. Нам нужны перемены. Бизнес обязан быть силен и прочен.

– Как отец решит, так и будет, – сказал Лестер. – Принципиальных возражений у меня нет. Можно поступить и так и сяк, мне все равно. Ты утверждаешь, что мы в результате выиграем финансово. Я уже изложил аргументы против.

– Я склонен думать, что прав Роберт, – спокойно произнес Арчибальд Кейн. – До сих пор его предложения по большей части срабатывали.

Краска бросилась в лицо Лестеру.

– Коли так, то и обсуждать больше нечего, – заявил он, встал и вышел из кабинета.

Шок от поражения, случившегося именно тогда, когда Лестер намеревался сделать над собой усилие, подействовал на него весьма подавляюще. Само по себе мелкое, оно оказалось последней соломинкой, а отцовское замечание относительно деловых способностей брата было еще обидней. Он начал подозревать, что отец может в конечном итоге распорядиться наследством не в его пользу. Быть может, он что-то прослышал о его связи с Дженни? Недоволен его частыми отлучками? У Лестера не было ощущения, будто он пренебрегал какими-либо важными обязанностями. Он со всей ответственностью подходил к любым деловым предложениям, с которыми сталкивался. Он оставался в компании главным оценщиком подобных предложений, специалистом по контрактам, советником для отца и матери, но его отодвигали на вторую роль. И чем такое закончится? Он думал над этим, но не мог прийти к определенному выводу.

Его брат Роберт тем временем пришел в отношении бизнеса к выводу вполне определенному и планировал сразу после смерти отца переворот, который однозначно отдаст все в его руки. Насколько он понимал, отец собирался сперва разделить акции компании пополам и отдать по четверти ему и Лестеру, так что они, как и в настоящем, останутся доминирующими владельцами. Вторую половину предстояло разделить на три равные доли, по одной для каждой из дочерей, но до смерти миссис Кейн все оставалось бы в доверительном управлении. Идеей, которая возникла у Роберта по зрелом размышлении, было заручиться поддержкой каждой из сестер, делая для них небольшие успешные инвестиции, чтобы они чувствовали себя финансово ему обязанными и позволили голосовать своими акциями. Если он соберет все эти акции вместе или выступит в роли доверенного финансового советника сестер, то сможет немедленно реорганизовать компанию под свои цели. Он ожидал, что, само собой, будет избран ее президентом. В будущем он видел союз нескольких каретных компаний, что сделало бы его самого магнатом. Компания Кейна уже сейчас была в своей отрасли самым мощным концерном вс